– А кто же в магазин пойдет? – для острастки стро­го спросила Липа, забыв, что уже стелет на стол чистую скатерть.
– А тебе чего там надо? Говори! – заорала Ася, плюхаясь на диван.
– Кота задавишь! – взвгнула Липа. Потревожен­ный кот, пятый или шестой по счету на этой квартире и, как все предшественники, без имени, выполз из-за бес­конечной спины Аси и, мяукнув, спрыгнул на пол. – Мас­ло кончилось. Постное.
– Дам! – заорала Ася. – Еще чего говори, чтоб не два раза ходить. Ну? На кой черт тебе масло сдалось, рюмки давай!..
Ася была всю жнь домашней хозяйкой и, несмотря на полдень, была в утреннем: в халате, без белых ровных зубов, вернее, с одним желтым передним зубом, но на­пудрена, как всегда, и в папильотках.
– Не ори ты, ради бога, – Липа суетливо притяну­ла дверь. – Сказали же тебе – потише! Лучше б чего-нибудь рассказала… Сидит, понимаешь, без толку!..
Ася встрепенулась, почувствовав справедливость Ли-пиной претензии.
– Лип, ты знаешь, Дуська-то опять шерсть загово­ренную под дверями набросала. Вчера Вере Марковне подкинула. Это она все Нинку ихнюю сгубить жаждет. Ефим Зиновьевич уж кричал на нее: в милицию подам. А Дуська свое: чтобы Нинку на балкон не пускали гу­лять.
– А где же ей гулять, интересное дело! – возмути­лась Липа, присев на диван. – Чего Дуська им нервы треплет! Заявить на нее…
– Она еще творог с молочной кухни таскает целы­ми бидонами. Где прибирается. Я у нее всегда беру, све­женький, детский…
– Ася! Как тебе не стыдно.
– А чего! Я и говорю: подать на нее, заразу, кол­дунья, воровка чертова!.. И главное дело – богомолкой прикидывается. Творог ворует, кефир тащит, а рубашки все Колькины после смерти в церковь таскает, нищим раздает… А еще говорит, ребенок у Люси не от мужа. Нет, ты подумай!..
– Какая подлая ложь! – с выражением пронесла Липа, подымаясь с дивана.
– Угу, – согласилась Ася. – А Нинка, мол, белье ма­рает, ходит по балкону и трется об него…
Ася, не любившая Липиных соседей за большую от­дельную квартиру в две комнаты (сама Ася с мужем жила в комнатенке в конце коридора, которая по проек­ту должна быть ванной), – за еще большей нелюбви к Дусе-лифтерше, успевающей получать зарплату, пенсию да еще прибирать, подворовывая в молочной кухне, всег­да нападала на Дусю. Впрочем, хоть Ася и жила в ду­шевой, деньги у нее были. «С фарфором работала», – говорила она иногда в благодушии. Но так как в другие разы она хвалилась, что никогда не работала, жила за мужем, понять ее было трудно.
Во дворе ребята играли в отмерного. Липа надела очки и, приближаясь к игре, выискивала среди скачу­щих друг через друга ребят внука. Впрочем, скакали ре­бята не друг через друга, а все через одного, согнувше­гося в три погибели.
– Вова! – крикнула Липа Синяку. – Где Рома?
– Вон он! – Вовка показал на согнувшегося в три погибели Ромку, через которого прыгал весь – Он козел сейчас.
– Господи! – всплеснула руками Липа.
Ромка ее не видел, так как был обращен к бабушке Задом. Над родной спиной внука пролетали один за дру­гим здоровенные великовозрастные дворовые хулиганы, громко шлепая его на лету по заду. По всей видимости, очень больно.
– Рома! – трагическим голосом крикнула Липа.
Ромка, одернутый ее криком, распрямился и тут же был сбит с ног разогнавшимся дылдой шестнадцати лет. Дылда был Пимен. Пимен недавно возвратился ко­лонии. Жил он в том же подвале, где и Вовка Синяк, и по-соседски опекал его, а также – Ромку. И учил нехо­рошему, в частности вместо «дам по морде» говорить «нос откушу».
Липа бросилась спасать, внука, но Пимен уже под­нял Ромку и в знак того, что не обижен, отряхнул и по­дал укатившуюся фуражку.
– Вован, постой за меня, – попросил Ромка Синяка.
– Так и стоишь все время? – с укорной спросила Липа, уводя Ромку за руку домой.
– Я толстый, – грустно вздохнул Ромка.
– Не толстый, а упитанный, – обиделась Липа. – И здоровье у тебя слабое. Что за игры такие! Обед сты­нет, а через тебя здесь прыгают. По-моему, ты похудел. Вот заболеешь… Мало маме горя…
– Ничего я не похудел, – еще раз вздохнул тол­стенький белозубый Ромка. – Если бы похудел, не стоял бы все время.
– …Это ты, Липа? – заорала сквозь дверь Ася и, не дождавшись, пока Липа откликнется, понесла даль­ше:– Я Дуське говорю: ты, мол, чем шерсть людям ки­дать, за лифтом лучше наблюдай, а то он у тебя вчера целый день с чужой рыготиной ездил…
– Ася! Аккуратней! Такие слова при ребенке.
– Да ты погоди, – отмахнулась от Липы Ася. – Да мало того, в одиннадцать уже лифт отключила – спать пошла. Говорит: Моссовет, а я говорю: врешь ты все, воровка, а ты, Лип, как считаешь?.. Здравствуй, Ромоч-ка… Сиротинушка ты моя, бедная… – заворковала Ася, притягивая к себе Ромку.
– Ася, не говори глупостей. У ребенка есть отец и мать. Подвинься лучше, ребенок покушает.
– Здрасьте, тетя Ася, – весело сказал Ромка. – Се­годня среда? Сегодня вторник – у нас пение было. Де­дуль, ты чего простой рюмки пьешь? Она же некра­сивая!
Ромка подставил стул к буфету и достал оттуда две серебряные стопочки, последние шести, подаренных деду, когда его провожали на пенсию.
– А где остальные-то? – как всегда, спросила Ли­па и, как всегда, моментально забывая окончательно выяснить, куда же подевались четыре стопочки.
– Вот ты их всех приваживаешь, они у тебя и тащат почем зря, – сказала Ася. – Нищий-то твой все к тебе шастает?
– Ася, как тебе не стыдно! – возмутилась Липа. – Выпила лишнего – глупостей не говори. Тарас Игнато­вич… Да как ты можешь! Такие вещи… Вполне благо­пристойный старичок. У него внучка на два года нашей Танюшки старше в первом медицинском учится. Просто он плохо материально обеспечен, без пенсии…
Дед покашлял в кулак, перелил водку стеклянной рюмки в стопочку и ничего не сказал, хотя сказать мог, потому что видел, как Тарас Игнатович вместе с руб­лем, который Липа регулярно выдавала нищему по вос– кресным утрам, прихватил с собой и серебряную сто­почку, выудив ее на кухне грязной посуды.
– Дедуль, водка вкусная?
– Ишь ты, любознательный какой, – усмехнулся дед. – Ты учись лучше. Ась, не поверишь, учебников при­волок– гору, не соврать. Десять штук.
– Шесть, – сказал Ромка.
– Чего шесть?
– Шесть учебников, а не десять.
– Вот и учи, раз шесть. А ты разве учишься? Одни слезы, а не учение. Ты вот знаешь, почему тебя Романом назвали?
– В честь дяди Ромы, бабулиного брата. У него бы­ла броня. И очки плюс шесть. А он пошел в ополчение, погиб под Истрой.
– Бронь, а не броня, – сердито поправил дед.
– Бабуль, правда, «броня»?
– Броня, деточка, броня. Жоржик, ну, что ты при­стал к ребенку! Выпил – так молчи.
– Опять глупости говорит, – заплетающимся язы­ком пожаловался дед Асе. – Лоб у тебя, Лип, здоровый, как у Сократа, а головка слабенькая… Я, Ась, до войны, можно сказать, и не пил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55