Только в конце поминок он вдруг понял, что деда больше никогда не увидит, и вспомнил, как дед спокойно обсуждал свою будущую смерть: «Главное, чтобы в больнице помереть. Там у них это все налажено. А помереть чего… Ничего особенного. Станиславский помер, Горький помер, Немирович-Дан­ченко помер, – вон какие люди, а я-то, господи…» И ма­хал при этом рукой…
– …Конечно, не успела бы! – Люсин голос опять вырвался общего негромкого гула. – Савельев позво­нил в обком, и они задержали рейс на десять минут…
– Люсенька, позволь мне пару слов. – В дальнем углу встал Митя Малышев, небольшой сморщенный ста­ричок, старинный дедов друг. – Вот мы ведь с Егоруш­кой-то мещан происходим. Из самых обыкновенных слободских мещан. Посадский люд, как говорили в ста­рину… И были мы оба конторщиками – соломенные шля­пы и штиблеты со скрипом. Не очень серьезно, если го­ворить правду, начиналась наша жнь…
– Что ты такое говоришь, Дмитрий? – всполошилась Липа. – Георгий был главным бухгалтером Московского электролампового завода, крупнейшего в стране…
– Да я, Липочка, не об этом, – застучал себя в грудь маленьким кулачком Митя Малышев. – Я сказать хо­тел: какой добрый человек был Простой человек. И некапрный. Ты зря, Лип, обижаешься. Дай-ка я тебя поцелую…
– Ромочка, собери, милый, посуду. Корыто сними и в него все. Я утром вымою. Налей мне чайку… – Липа тяжело опустилась на табуреточку в передней и закури­ла. – Ася-то все сидит? Вот ведь баба какая неугомонная, все уже разошлись, а эту не выскребешь. Ася! Ася! До­мой иди! С кем она там, с Володей допивает?..
– А мама где? – спросил Ромка.
– Леву укладывает. Позови ее, может, чайку жела­ет. Она ведь тоже – такой перелет…
Вот сейчас Ромке действительно стало страшно: он боялся увидеть пустую дедову кровать.
Но кровать была не пуста. На ней тяжело храпел отец, а рядом, красиво рассыпав по подушке густые волосы и выпростав голые руки, лежала мать. Ромка ти­хонько прикрыл пискнувшую дверь и невольно взглянул на Липу.
– Чего ты? – Липа тяжело поднялась с табуретки, заглянула в комнату… – Ну и слава богу, – она умилен­но вздохнула. – Помирились над дедушкиным гробом.
Ночевать Ромка пошел к Синяку, дома места не бы­ло– остался ночевать дедов двоюродный брат.
У Синяков не спали: Татьяна Ивановна лениво ругала сына за самовольную поездку на Кавказ и водочный дух. Вовка читал за столом, зажав уши огромными своими ла­пами.
– Тетя Тань, у нас дедушка умер, я у вас перено­чую, – сказал Ромка.
– Знаю, – Татьяна Ивановна напоследок трахнула сына по башке сверху и перевела дух. – Ночуй.
– Есть хочешь, Жирный? – как ни в чем не бывало спросил Вовка. – Мам, у нас есть чего?
– Не хочу, спасибо.
– Поролон ему постели, белье достань, – командова­ла Татьяна Ивановна.
– Мож, не надо? – сморщился Вовка, потому что не хотел лезть в диван за бельем.
– Поспорь еще со мной! – прикрикнула Татьяна Ивановна. – Что же он, на так будет спать, как парчуш-ка последняя? Постели как положено. Чего это, Ром, у тебя дед вдруг помереть-то собрался?
– Да… сердце.
– Сердце – это хорошо. Паралик, не дай бог, – пи-ч ши пропало: заваляется…
– У нас сразу.
– Тогда ничего. Старый был дед? Ромка пожал плечами.
– Семьдесят пять вроде.
– Семьдесят шесть, – подсказал Вовка. – Липа говорила.
– Липа! Какая она тебе Липа? Олимпиада Михайловна! – Татьяна Ивановна подушкой замахнулась на сына. – Чем кормили?
– Утка была, отец рыбы принес красной…
– На углу утку-то брали?
– Мам, мы же только приехали, откуда он знает, где 1 чего брали.
– А ты не суйся, борона пустая! Не жалеете вы мате­рей-то своих, вот помрут, тогда узнаете!., – Татьяна Ивановна, похоже, всхлипнула. – Мать-то с отцом будет жить?
Ромка снова пожал плечами.
Но Татьяна Ивановна и не нуждалась в ответах.
– Я всегда говорила: Людмила с ним жить не будет. У него и голос бабий, и задница как у женщины… Не бу­дет Людмила с ним жить. Я прямо говорю. – Она повер­нулась к сыну: – Вот деньги кладу – завтра штрафовку придут продлять, смотри – дождись, Прогуляешь деньги…
– Да ладно тебе, – отмахнулся Вовка.
– Я тебе дам ладно! – выкрикнула Татьяна Ива­новна, укладываясь на высокую постель. Пружины под ней скрипели. – Я тебе дам ладно. Свет туши… Не жест­ко, Роман? А то еще матрац дам.
– Угомонись, мамаша, – посоветовал Вовка, выклю­чая свет.
– Ром, – уже полусонным голосом позвала Татьяна Ивановна. – Ты ночью-то не обмочишься? А то смотри, селедочки кусочек скушай для прочности. Поролон-то по­том не… куда его? У меня племянник на той неделе пья­ный ночевал – потом неделю сушила-сушила, не высу­шила.
– Да я трезвый, – пробормотал Ромка.
– Ну, ты, мать, даешь! – заржал Вовка.
– Сплю, – сказала Татьяна Ивановна.
– Липу-то береги, Липа – золото, – сказал дядя Во­лодя на Курском вокзале. Ромка нес чемоданы, набитые отданной дедовой одеждой. – На вот тебе на мороже­ное, – дядя Володя сунул Ромке мелочь. – Липу береги.
Слова дяди Володи «на мороженое» почему-то напом­нили Ромке, что он второгодник, Юля на Кавказе, а мать завтра улетит на Сахалин. И Липа совсем старая. Тоже может умереть, как дед. Ромке вдруг стало так жалко себя, что он заплакал. Прямо в метро. Хорошо еще – под черными очками не видно.
– Ну, сынок, что будем делать? – спросил Лева, ког. да Ромка приплелся домой.
Матери дома не было, побежала по магазинам.
– Знаешь, Лева, – вступила в разговор Липа, – я счи­таю, ты как отец должен заняться ребенком. Ты должен…
– Олимпиада Михайловна, телефон, – сказал Лева.
– Чего же он так тихо звонит? – Липа бросилась в переднюю. – Але?.. Здравствуйте, Софья Лазаревна, до– рогая. Да как, все по-старому, потихонечку… Вот Жоржика похоронили…
Лева деликатно прикрыл дверь, чтобы не мешать Ли­пе разговаривать.
– Ну, что же мы с тобой будем делать, сынок?
– Не знаю, пап.
– В вечернюю школу?
Ромка вздохнул: – Там три года: девятый, десятый и одиннадцатый… Не хочу.
– А в техникум? Ромка сморщился:
– Один год бы – еще можно, чтоб аттестат получить. А может, еще какие школы есть – быстрые? Ты ж теперь в Моссовете…
– Моссовету больше делать нечего, второгодниками заниматься!., Экстернат номер один помещался возле метро «Авто­заводской». Днем здесь была обычная школа, вечером – экстернат.
Ромка приехал вместе с отцом.
– Паспорт, военный билет, – буркнула девушка, ответ­ственная за прием, не глядя протягивая руку к вошедшим.
– Вы понимаете… – начал Лева. Девушка утомленно подняла глаза:
– Условия приема висят на двери. С той стороны.
На двери говорилось, что в экстернат зачисляются ли­ца мужского и женского пола не моложе девятнадцати лет, имеющие свидетельство об окончании восьми клас­сов, мужчины – после службы в рядах Советской Армии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55