— Я не интересуюсь политикой, — моментально ответил Чэмберс, но сама неподвижность его тела сказала, что он лжет.
— Мы разговаривали с североирландской полицией, мистер Чэмберс.
Тот ничего не ответил. Потер одну ногу о другую, спрятал ладони под мышки, но в остальном оставался спокойным.
— Смертельно скучная, наверное, получилась беседа.
— Они держат вас за смутьяна. Не то чтобы за члена ИРА, но за человека, за которым стоит приглядеть. Откуда, интересно, у них такие мысли?
— Если вы хотите знать, сочувствую ли я Шин фейн, сочувствую, — сказал Чэмберс. — Как и половина населения Килбурна, так что почему бы вам не поехать туда и не согнать их с места? Разве есть закон, запрещающий вставать на чью-либо сторону? И кроме того, какое это сейчас может иметь значение? Все давно успокоилось.
— Кто на чьей стороне — не важно. А вот определенная позиция — другое дело. И по данным североирландской полиции, вы такую позицию имеете, мистер Чэмберс. С десяти лет и до сегодняшнего дня. Вы недовольны мирным процессом? Возможно, считаете, что Шинн фейн продалась?
Чэмберс встал. Нката поднялся, готовый, если понадобится, перехватить его. Чернокожий полицейский был выше музыканта по меньшей мере на десять дюймов и тяжелее стоунов на семь. Оказавшись с ним лицом к лицу, Чэмберс сказал:
— Успокойтесь, ладно? Я только хочу выпить. Чего-нибудь покрепче, чем вода. Бутылка на кухне.
Линли кивком указал Нкате на кухню. Тот принес стакан и бутылку виски.
Чэмберс налил себе, выпил и закрыл бутылку. Постоял минуту, не отрывая пальцев от крышечки, вероятно обдумывая свое положение. Наконец он отбросил назад свои длинные волосы и вернулся на стул у электрооргана. Нката тоже сел. Как видно, собравшись с духом для совершения признания, Чэмберс заговорил:
— Если вы беседовали с североирландской полицией, тогда вы знаете, что я делал: то, что делал любой ребенок-католик в Белфасте. Бросал в британских солдат камнями, бутылками. Переворачивал мусорные баки. Поджег три автомобильные шины. Да, полиция била меня за это по рукам, но и моих приятелей тоже, ясно? Но я перерос желание злить солдат и поступил в университет. Учился музыке. У меня нет связи с ИРА.
— Почему вы преподаете музыку здесь?
— А почему не преподавать ее здесь?
— По временам этот район кажется не слишком гостеприимным.
— Да. Ну, я мало выхожу.
— Когда вы в последний раз были в Белфасте?
— Три года назад. Нет, четыре. На свадьбе своей сестры.
На большой стереоколонке Чэмберс раскопал среди груды журналов и нот фотографию в картонной рамке и протянул Линли.
На снимке многочисленная семья собралась вокруг жениха и невесты. Линли насчитал восемь братьев и сестер и увидел Чэмберса, чувствовавшего себя не в своей тарелке и примостившегося с краю, чуть в стороне от всей группы, стоявшей, в противоположность ему, рука об руку.
— Четыре года, — заметил Линли. — Довольно долгое время. Никто из ваших родных не живет сейчас в Лондоне?
— Нет
— И вы с ними-не видитесь?
— Нет.
— Любопытно. — Линли вернул фотографию.
— Почему? Оттого, что мы ирландцы, вы ожидаете, что мы живем все скопом?
— У вас с ними натянутые отношения?
— Я больше не хожу в церковь.
— Почему так?
Чэмберс снова заправил за уши волосы. Нажал несколько клавиш на электрооргане. Прозвучал нестройный аккорд.
— Послушайте, инспектор, вы пришли поговорить о Лотти Боуэн. Я рассказал вам, что знаю. Она пришла сюда на занятие. После этого мы поболтали. Потом она ушла.
— И никто ее не видел.
— Ничем не могу помочь. Я за это не в ответе. Если бы я знал, что ее похитят, я бы проводил ее до дома. Но у меня не было причин подозревать, что где-то тут таится опасность. Краж со взломом здесь нет. Ни на кого не нападают. Наркотиками не торгуют. Поэтому я отпустил ее одну, и вот что случилось, и теперь я хреново себя чувствую, но я к этому непричастен.
— Боюсь, вам потребуется подтверждение этого факта.
— И где же мне его раздобыть?
— Думаю, вы можете получить его от того, кто был у вас наверху, когда мистер Сент-Джеймс приходил к вам в среду. Если кто-то — а не Шарлотта Боуэн — действительно был с вами в доме. Можем мы узнать ее имя и адрес?
Чэмберс нервно втянул нижнюю губу, и на подбородке у него образовалась ямочка. Он уставился куда-то в пространство, словно разглядывая нечто, недоступное взорам других. Это был взгляд человека, которому есть что скрывать.
— Мистер Чзмберс, — сказал Линли. — Мне нет нужды говорить вам, насколько серьезно ваше положение. В прошлом вы имели касательство к ИРА, а мы расследуем похищение и убийство дочери члена парламента, не скрывающего своей неприкрытой враждебности к ИРА. Вы связаны с этой девочкой, вы последний из известных нам людей, кто ее видел. Если есть человек, который может подтвердить, что вы не имеете отношения к исчезновению Шарлотты Боуэн, я предлагаю сообщить о нем прямо сейчас.
— Хорошо, — проговорил Чэмберс, но сначала потребовал еще глоток виски для подкрепления.
Вечером в среду, сообщил он, отводя взгляд, у него была не женщина, а мужчина. Рассел Маевски, хотя инспектор может скорее вспомнить его по профессиональному имени. Рассел Мейн.
— Телеактер, — сказал Линли Нката. — Играет копа.
— Мы вместе три года, почти четыре. — Чэмберс смотрел куда угодно, только не на полицейских. — Мы соблюдаем осторожность из-за людской предубежденности.
Расc живет здесь, заключил Чэмберс. Сейчас он на съемках и вернется не раньше девяти или десяти вечера. Но если полиции надо с ним поговорить…
Линли протянул музыканту карточку.
— Попросите мистера Мейна позвонить.
Снова оказавшись в переулке, когда за ними закрылась дверь и изнутри снова послышалась музыка, Нката сказал:
— Думаете, он знает, что ребята из нашего особого отдела держат его под микроскопом?
— Если не знает, — ответил Линли, — то теперь будет подозревать.
Они направились к Мэрилебон-лейн. Линли мысленно прошелся по тому, что было им известно на данный момент. У них накапливалось существенное количество информации и фактов: от отпечатков пальцев до лекарства, выдаваемого по рецепту, от школьной формы, найденной в Уилтшире, до очков, обнаруженных в машине в Лондоне. Должен был существовать логический ход, с помощью которого все, что они накапливали, можно было связать воедино. Им нужно было только напрячь зрение, чтобы увидеть рисунок. В конечном счете, все, что у них было, и все, что они имели, должно быть привязано к одному человеку. И это был человек, осведомленный о том, чья дочь Шарлотта, достаточно изобретательный, чтобы осуществить два успешных похищения, и настолько дерзкий, чтобы действовать среди бела дня.
Что же это был за человек? — гадал Линли. Имелся, пожалуй, единственный разумный ответ:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140