Новый Рим, средоточие вселенной, дарует миру новую религию!
Пьер почувствовал, как слезы навертываются у него на глаза, и безотчетно, не замечая, что приводит этим в изумление сухопарых англичан и тучных немцев, прогуливающихся по террасе, он раскрыл свои объятия навстречу тому подлинному Риму, который в лучах благодатного солнца раскинулся у его ног. Будет ли этот Рим благосклонен к его мечте? Обретет ли в нем Пьер, как он утверждал в своей книге, средство, целительное для человечества, охваченного нетерпением и тревогой? Может ли католицизм возродиться, может ли он, воскресив дух раннего христианства, стать религией народных масс, религией, которой в час смертельной опасности алчет потрясенный мир, чтобы утолить свой духовный голод и жить дальше? Пьер был полон великодушного пыла, полон веры. Ему виделся вновь добряк аббат Роз, со слезами умиления читающий его книгу; ему слышалось, как виконт Филибер де Дашу утверждает, что такая книга стоит целой армии; особенно воодушевляло его одобрение кардинала Бержеро, этого апостола неистощимого милосердия. Почему же конгрегация Индекса угрожает запретить его труд? Вот уже две недели-- с того дня, как его официально уведомили, что, если он намерен защищаться, ему надлежит прибыть в Рим, — Пьер задавал себе этот вопрос и все не мог отгадать, какие же страницы его книги вызвали осуждение отцов церкви. Ему казалось, что любая из них сияет праведным светом христианства. И все же он прибыл в Рим, трепеща от восторга и отваги, спеша припасть к стопам папы, отдаться под его высочайшее покровительство, заверить его, что каждая строка осужденной книги навеяна духом его политики, проникнута жаждой торжества этой политики, Возможно ли, чтобы осудили книгу, в которой, как искренне полагал Пьер, он восхваляет Льва XIII, споспешествуя ему в создании единой христианской церкви и установлении всеобщего мира?
Пьер постоял еще немного у балюстрады. Вот уже около часа находился он тут и все не мог насладиться величавым зрелищем Рима — города, которым он хотел бы обладать немедленно, дабы разгадать то неведомое, что он в себе таит. О, постичь, познать его, сию же минуту услышать то праведное слово, в надежде на которое Пьер сюда приехал! Как и прежде, в Лурде, здесь его ждало испытание, но только более серьезное, решительное, и Пьер хорошо чувствовал, что либо выйдет из него окрепшим, либо потерпит окончательное поражение. Ему нужна была теперь не простодушная и безраздельная ребяческая вера, но вера иного порядка, вера мыслящего человека, который стоит выше обрядов и символов и стремится по возможности дать человечеству счастье, основанное на необходимом чувстве уверенности. В висках у Пьера стучало: что же ответит ему Рим? Солнце поднялось выше, верхние кварталы ярче вырисовывались на пламенеющих склонах. Вдали золотились, окрашивались в пурпур холмы, а вблизи отчетливо светлели прорезанные множеством окон фасады. Но в воздухе все еще плыл утренний туман, над лежавшими внизу улицами поднималась легкая дымка, она окутывала вершины холмов в таяла в жгучей синеве бездонного неба. Пьеру на мгновение почудилось, будто очертания Палатина стерлись, он едва различал темную бахрому кипарисов, словно занавешенную прахом руин. И, главное, исчез Квиринал; королевский дворец, далеко не внушительный, с приземистым и плоским фасадом, как бы уходил в туман и расплывался вдали, становился неразличим; а слева, над купами дерев, в прозрачной и ясной позолоте солнца, заслоняя все небо, вырастал, владычествуя над городом, собор св. Петра.
О, эта первая встреча с Римом, утренним Римом, когда, сгорая в лихорадке восторга и нетерпения, Пьер даже не заметил новых кварталов! Какие безграничные упования вселял в него этот Рим, который, казалось, он обрел наяву таким, каким видел в мечтах! День был прекрасный, и пока Пьер, стоя у парапета в своей узкой сутане, восторженно созерцал этот Рим, ему чудилось, будто самые кровли возглашают о грядущем искуплении и священный город, дважды владевший вселенной, сулит мир всему миру. То был третий, новый Рим; презрев любые границы, он простирал свое отеческое благоволение на народы всей земли и, утешив их, заключал в едином объятии. И, одержимый своей страстной, искренней мечтой, Пьер видел, слышал этот Рим, помолодевший, младенчески кроткий, как бы парящий в утренней свежести под огромными, ясными небесами.
Он оторвался наконец от величественного зрелища. Извозчик и лошадь замерли, понурившись, на самом солнцепеке. На сиденье, раскаленный жгучим солнцем, стоял саквояж. Пьер опять сел в экипаж и повторил адрес:
— Виа-Джулиа, палаццо Бокканера.
II
Яркое солнце, выбелившее квадраты мостовой (тротуаров здесь не было), заливало в этот час улицу Джулиа, протянувшуюся напрямик от палаццо Фарнезе до церкви Сан-Джованни-деи-Фьорентини почти на пятьсот метров; коляска миновала ряды старых и как будто опустевших домов, серых и сонных, с большими зарешеченными окнами и глубокими проемами ворот, сквозь которые виднелись темные, похожие на колодцы, дворы. Эта улица, проложенная при папе Юлии II, мечтавшем застроить ее великолепными дворцами, была в те далекие времена самой прямой, самой прекрасной в Риме — своего рода Корсо шестнадцатого столетия. От нее и теперь веяло тишиной некогда богатого квартала, умолкшего, пришедшего в запустение, полного какой-то церковной благостыни и таинственности. Мелькали фасады старинных домов с закрытыми ставнями, решетки, увитые цветущими растениями, кошки, сидевшие на пороге, темные лавки с дремлющим на полках убогим товаром; прохожие попадались редко: куда-то спешили деловитые горожанки, бедно одетые простоволосые женщины тащили за руку ребятишек, гремела запряженная мулом тележка с сеном, прошел закутанный в грубошерстную рясу внушительного вида монах, бесшумно прокатил, сверкая на солнце спицами, велосипедист.
Кучер наконец обернулся и, указав на большое квадратное здание на углу какой-то улочки, спускавшейся к Тибру, сказал:
— Палаццо Бокканера.
Пьер поднял голову, и при виде этого сурового, потемневшего от времени жилища, громоздкого и голого, у него слегка сжалось сердце. Подобно палаццо Фарнезе и палаццо Саккетти, расположенным по соседству, здание это воздвиг около 1540 года Антонио да Сангалло; по преданию, для его постройки, как и при сооружении палаццо Фарнезе, был использован камень из развалин Колизея и развалин театра Марцелла. То было просторное четырехэтажное здание в семь окоп вдоль квадратного фасада; второй этаж, значительно приподнятый над землею, выглядел весьма величаво. Единственным украшением служили высокие окна нижнего этажа, опиравшиеся на консоли и, очевидно из боязни какого-либо нападения, загороженные огромными, выступающими вперед решетками;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211
Пьер почувствовал, как слезы навертываются у него на глаза, и безотчетно, не замечая, что приводит этим в изумление сухопарых англичан и тучных немцев, прогуливающихся по террасе, он раскрыл свои объятия навстречу тому подлинному Риму, который в лучах благодатного солнца раскинулся у его ног. Будет ли этот Рим благосклонен к его мечте? Обретет ли в нем Пьер, как он утверждал в своей книге, средство, целительное для человечества, охваченного нетерпением и тревогой? Может ли католицизм возродиться, может ли он, воскресив дух раннего христианства, стать религией народных масс, религией, которой в час смертельной опасности алчет потрясенный мир, чтобы утолить свой духовный голод и жить дальше? Пьер был полон великодушного пыла, полон веры. Ему виделся вновь добряк аббат Роз, со слезами умиления читающий его книгу; ему слышалось, как виконт Филибер де Дашу утверждает, что такая книга стоит целой армии; особенно воодушевляло его одобрение кардинала Бержеро, этого апостола неистощимого милосердия. Почему же конгрегация Индекса угрожает запретить его труд? Вот уже две недели-- с того дня, как его официально уведомили, что, если он намерен защищаться, ему надлежит прибыть в Рим, — Пьер задавал себе этот вопрос и все не мог отгадать, какие же страницы его книги вызвали осуждение отцов церкви. Ему казалось, что любая из них сияет праведным светом христианства. И все же он прибыл в Рим, трепеща от восторга и отваги, спеша припасть к стопам папы, отдаться под его высочайшее покровительство, заверить его, что каждая строка осужденной книги навеяна духом его политики, проникнута жаждой торжества этой политики, Возможно ли, чтобы осудили книгу, в которой, как искренне полагал Пьер, он восхваляет Льва XIII, споспешествуя ему в создании единой христианской церкви и установлении всеобщего мира?
Пьер постоял еще немного у балюстрады. Вот уже около часа находился он тут и все не мог насладиться величавым зрелищем Рима — города, которым он хотел бы обладать немедленно, дабы разгадать то неведомое, что он в себе таит. О, постичь, познать его, сию же минуту услышать то праведное слово, в надежде на которое Пьер сюда приехал! Как и прежде, в Лурде, здесь его ждало испытание, но только более серьезное, решительное, и Пьер хорошо чувствовал, что либо выйдет из него окрепшим, либо потерпит окончательное поражение. Ему нужна была теперь не простодушная и безраздельная ребяческая вера, но вера иного порядка, вера мыслящего человека, который стоит выше обрядов и символов и стремится по возможности дать человечеству счастье, основанное на необходимом чувстве уверенности. В висках у Пьера стучало: что же ответит ему Рим? Солнце поднялось выше, верхние кварталы ярче вырисовывались на пламенеющих склонах. Вдали золотились, окрашивались в пурпур холмы, а вблизи отчетливо светлели прорезанные множеством окон фасады. Но в воздухе все еще плыл утренний туман, над лежавшими внизу улицами поднималась легкая дымка, она окутывала вершины холмов в таяла в жгучей синеве бездонного неба. Пьеру на мгновение почудилось, будто очертания Палатина стерлись, он едва различал темную бахрому кипарисов, словно занавешенную прахом руин. И, главное, исчез Квиринал; королевский дворец, далеко не внушительный, с приземистым и плоским фасадом, как бы уходил в туман и расплывался вдали, становился неразличим; а слева, над купами дерев, в прозрачной и ясной позолоте солнца, заслоняя все небо, вырастал, владычествуя над городом, собор св. Петра.
О, эта первая встреча с Римом, утренним Римом, когда, сгорая в лихорадке восторга и нетерпения, Пьер даже не заметил новых кварталов! Какие безграничные упования вселял в него этот Рим, который, казалось, он обрел наяву таким, каким видел в мечтах! День был прекрасный, и пока Пьер, стоя у парапета в своей узкой сутане, восторженно созерцал этот Рим, ему чудилось, будто самые кровли возглашают о грядущем искуплении и священный город, дважды владевший вселенной, сулит мир всему миру. То был третий, новый Рим; презрев любые границы, он простирал свое отеческое благоволение на народы всей земли и, утешив их, заключал в едином объятии. И, одержимый своей страстной, искренней мечтой, Пьер видел, слышал этот Рим, помолодевший, младенчески кроткий, как бы парящий в утренней свежести под огромными, ясными небесами.
Он оторвался наконец от величественного зрелища. Извозчик и лошадь замерли, понурившись, на самом солнцепеке. На сиденье, раскаленный жгучим солнцем, стоял саквояж. Пьер опять сел в экипаж и повторил адрес:
— Виа-Джулиа, палаццо Бокканера.
II
Яркое солнце, выбелившее квадраты мостовой (тротуаров здесь не было), заливало в этот час улицу Джулиа, протянувшуюся напрямик от палаццо Фарнезе до церкви Сан-Джованни-деи-Фьорентини почти на пятьсот метров; коляска миновала ряды старых и как будто опустевших домов, серых и сонных, с большими зарешеченными окнами и глубокими проемами ворот, сквозь которые виднелись темные, похожие на колодцы, дворы. Эта улица, проложенная при папе Юлии II, мечтавшем застроить ее великолепными дворцами, была в те далекие времена самой прямой, самой прекрасной в Риме — своего рода Корсо шестнадцатого столетия. От нее и теперь веяло тишиной некогда богатого квартала, умолкшего, пришедшего в запустение, полного какой-то церковной благостыни и таинственности. Мелькали фасады старинных домов с закрытыми ставнями, решетки, увитые цветущими растениями, кошки, сидевшие на пороге, темные лавки с дремлющим на полках убогим товаром; прохожие попадались редко: куда-то спешили деловитые горожанки, бедно одетые простоволосые женщины тащили за руку ребятишек, гремела запряженная мулом тележка с сеном, прошел закутанный в грубошерстную рясу внушительного вида монах, бесшумно прокатил, сверкая на солнце спицами, велосипедист.
Кучер наконец обернулся и, указав на большое квадратное здание на углу какой-то улочки, спускавшейся к Тибру, сказал:
— Палаццо Бокканера.
Пьер поднял голову, и при виде этого сурового, потемневшего от времени жилища, громоздкого и голого, у него слегка сжалось сердце. Подобно палаццо Фарнезе и палаццо Саккетти, расположенным по соседству, здание это воздвиг около 1540 года Антонио да Сангалло; по преданию, для его постройки, как и при сооружении палаццо Фарнезе, был использован камень из развалин Колизея и развалин театра Марцелла. То было просторное четырехэтажное здание в семь окоп вдоль квадратного фасада; второй этаж, значительно приподнятый над землею, выглядел весьма величаво. Единственным украшением служили высокие окна нижнего этажа, опиравшиеся на консоли и, очевидно из боязни какого-либо нападения, загороженные огромными, выступающими вперед решетками;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211