как современное папство совершенно мертво, среди своих политических начинаний и внешнего блеска, и как в нем исчезло понимание своих основных задач, показать, наконец, невозможность возрождения разложившегося католицизма,— все это представляет достойную задачу для такого знатока всяких общественных явлений, как Золя».
Критик реакционного «Русского вестника» написал странную рецензию, отмечавшую не то, что в романе Золя содержится, а то, что критику хотелось бы в нем увидеть: «...Золи убежден, что... путем насилия ничего доброго достичь нельзя». Все надежды «он возлагает на слово, на убеждение». За это критик готов поощрить автора «Рима»; однако, пишет он, не следует стремиться к преобразованию старой религии — не проще ли выполнять ее установления? Критик «Русского вестника» испуган тенью социализма, увиденной им в романе Золя, и свою рецензию он заканчивает столь же странным, как и вся его статья, рассуждением и риторическим вопросом: «...в подробном разборе химера Золя и не нуждается. Он, например, хлопочет о разделе земли, но ведь сама по себе земля, без труда, без обработки, не многого стоит.
Кто же и каким образом будет возделывать эту распределенную землю, Золя не дает ответа в своем романе. Он только говорит, что нужна новая религия. Зачем?..» («Русский вестник», 1896, № 8, стр. 312—313).
Критик мещанского «Литературного обозрения» А. 3 — и не увидел в «Риме» ничего, кроме непристойностей. «К сожалению, -- писал он, -- такие таланты и плодовитые писатели, как Золя и Мопассан, своими романами имеют не столько воспитывающее, сколько развращающее влияние на своих читателей. Это какие-то психопаты, страдающие эротоманией...» («Литературное обозрение», 1896, № 43/46, стр. 334).
Гораздо содержательнее статьи двух критиков, опубликованные в журнале П. Гайдебурова «Книжки недели». Первый из них, Пл. Козлов, ставит «Рим» в ряд с другими романами Золя, центральная тема которых, как пишет критик, «наследственность и вырождение». «Рим» — попытка показать «наследование и вырождение идеи всего или, по крайней мере, части человечества». Золя занялся «психологией всего человечества», попытался «написать роман, героями которого было бы какое-нибудь мировое явление». Козлов считает главной идеей Золя идею «атавизма», возрождения «голоса крови римских цезарей», которая занимает в «Риме» весьма второстепенное место. Интересно характеризует Козлов описание Рима, назначение которого в том, чтобы показать «идею» города. Отдельные художественные слабости, по меткому наблюдению критика, объясняются формой романа-фельетона: «Читатели газеты — мелкие буржуа — просто не могли бы осилить сюжета, едва ли не превышающего их понимание, если бы Золя не принял особых мер. Основная мысль романа повторяется в нем множество раз, доказывается на все лады» («Книжки недели», 1896, IX, стр. 234, 242).
Л. Е. Оболенский, автор статьи под выразительным названием «Отживающая сила», упрекает Золя за «ложную философскую идею» о «голосе крови» императора Августа. «Золя, — пишет он, — никак не может разделаться с утрированной идеей наследственности, на которую он убил столько сил в своем цикле романов «Ругон-Маккары». В целом же «Рим» вызывает у критика двойственное отношение, говорящее о неприятии им разрабатываемой Золя художественной системы: «Замечательный роман и дикий роман! В иных местах почти гениальный, высокохудожественный, в других, и в своем целом, не выдерживающий никакой критики — ни эстетической, ни исторической, ни вообще научной. Это какая-то смесь гениальности с упрямым недомыслием, широты охвата с поразительной узостью, теоретической бессмыслицы с моментами высокой живописи и глубокого, вдохновенного психологического творчества... Таков этот удивительный талант; это смесь неба Франции с грязью и гноем ее улиц, скажу короче: это смесь неба и грязи...»
При том, что художественный метод Золя явно чужд Оболенскому, тем удивительнее общая оценка, которую этот критик дает роману Золя и, главное, дальнейшей перспективе развития французского писателя: «Это уже не протоколизм, который он проповедовал когда-то. В его реализме все сильнее и сильнее чувствуется бич сатиры и обличения, свойственный всем крупным художникам переходных эпох, начиная с Данте, Байрона и кончая нашим Толстым. Я жду от Золя лучшего, потому что он идет вперед, ищет» («Книжки недели», 1896, XII, стр. 300—314). Русский критик глубже многих своих французских коллег понял масштаб романа «Рим» и творчество его автора в целом, он справедливо поставил Эмиля Золя в ряд с крупнейшими реалистами мировой литературы.
Е. Эткинд
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211
Критик реакционного «Русского вестника» написал странную рецензию, отмечавшую не то, что в романе Золя содержится, а то, что критику хотелось бы в нем увидеть: «...Золи убежден, что... путем насилия ничего доброго достичь нельзя». Все надежды «он возлагает на слово, на убеждение». За это критик готов поощрить автора «Рима»; однако, пишет он, не следует стремиться к преобразованию старой религии — не проще ли выполнять ее установления? Критик «Русского вестника» испуган тенью социализма, увиденной им в романе Золя, и свою рецензию он заканчивает столь же странным, как и вся его статья, рассуждением и риторическим вопросом: «...в подробном разборе химера Золя и не нуждается. Он, например, хлопочет о разделе земли, но ведь сама по себе земля, без труда, без обработки, не многого стоит.
Кто же и каким образом будет возделывать эту распределенную землю, Золя не дает ответа в своем романе. Он только говорит, что нужна новая религия. Зачем?..» («Русский вестник», 1896, № 8, стр. 312—313).
Критик мещанского «Литературного обозрения» А. 3 — и не увидел в «Риме» ничего, кроме непристойностей. «К сожалению, -- писал он, -- такие таланты и плодовитые писатели, как Золя и Мопассан, своими романами имеют не столько воспитывающее, сколько развращающее влияние на своих читателей. Это какие-то психопаты, страдающие эротоманией...» («Литературное обозрение», 1896, № 43/46, стр. 334).
Гораздо содержательнее статьи двух критиков, опубликованные в журнале П. Гайдебурова «Книжки недели». Первый из них, Пл. Козлов, ставит «Рим» в ряд с другими романами Золя, центральная тема которых, как пишет критик, «наследственность и вырождение». «Рим» — попытка показать «наследование и вырождение идеи всего или, по крайней мере, части человечества». Золя занялся «психологией всего человечества», попытался «написать роман, героями которого было бы какое-нибудь мировое явление». Козлов считает главной идеей Золя идею «атавизма», возрождения «голоса крови римских цезарей», которая занимает в «Риме» весьма второстепенное место. Интересно характеризует Козлов описание Рима, назначение которого в том, чтобы показать «идею» города. Отдельные художественные слабости, по меткому наблюдению критика, объясняются формой романа-фельетона: «Читатели газеты — мелкие буржуа — просто не могли бы осилить сюжета, едва ли не превышающего их понимание, если бы Золя не принял особых мер. Основная мысль романа повторяется в нем множество раз, доказывается на все лады» («Книжки недели», 1896, IX, стр. 234, 242).
Л. Е. Оболенский, автор статьи под выразительным названием «Отживающая сила», упрекает Золя за «ложную философскую идею» о «голосе крови» императора Августа. «Золя, — пишет он, — никак не может разделаться с утрированной идеей наследственности, на которую он убил столько сил в своем цикле романов «Ругон-Маккары». В целом же «Рим» вызывает у критика двойственное отношение, говорящее о неприятии им разрабатываемой Золя художественной системы: «Замечательный роман и дикий роман! В иных местах почти гениальный, высокохудожественный, в других, и в своем целом, не выдерживающий никакой критики — ни эстетической, ни исторической, ни вообще научной. Это какая-то смесь гениальности с упрямым недомыслием, широты охвата с поразительной узостью, теоретической бессмыслицы с моментами высокой живописи и глубокого, вдохновенного психологического творчества... Таков этот удивительный талант; это смесь неба Франции с грязью и гноем ее улиц, скажу короче: это смесь неба и грязи...»
При том, что художественный метод Золя явно чужд Оболенскому, тем удивительнее общая оценка, которую этот критик дает роману Золя и, главное, дальнейшей перспективе развития французского писателя: «Это уже не протоколизм, который он проповедовал когда-то. В его реализме все сильнее и сильнее чувствуется бич сатиры и обличения, свойственный всем крупным художникам переходных эпох, начиная с Данте, Байрона и кончая нашим Толстым. Я жду от Золя лучшего, потому что он идет вперед, ищет» («Книжки недели», 1896, XII, стр. 300—314). Русский критик глубже многих своих французских коллег понял масштаб романа «Рим» и творчество его автора в целом, он справедливо поставил Эмиля Золя в ряд с крупнейшими реалистами мировой литературы.
Е. Эткинд
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211