Витя начал потихоньку отступать к тому месту, где должен был находиться Рыбкин. Но это только подхлестнуло толпу. Они бросились на него и на подскочившего на подмогу Рыбкина, и наверное, разнесли бы обоих по косточкам, не найди кто-то из них в отобранной у чекиста сумке половину большого каравая. Тут они вмиг забыли о чужаках и стали драться между собой, деля хлеб. Изрядно помятый, Витя поднялся на ноги.
– У тебя пряники остались? – крикнул он Рыбкину.
– Ага! – кивнул тот.
– Тогда кидай им все, и сваливаем! – приказал Растопченко. – А то костей не соберем.
Бросив в толпу оставшиеся пряники и уже больше не оборачиваясь, Витя и едва поспевавший за ним Рыбкин что есть мочи побежали вниз по склону, подальше от подворья.
Перевели они дух только у самого подножья холма. Не без страха в душе Растопченко посмотрел назад; он не на шутку боялся увидеть, что жуткая толпа мерзких уродливых людишек мчится вслед за ним по тропе. Но страхи его оказались напрасны. Вокруг опять Царили тишина и полный покой. Пели птицы, стрекотали кузнечики, в воздухе пахло медом. Вдруг совсем РЯДОМ с Витей хрустнули ветки небольших дубков, и из-за них вылезла запыхавшаяся Козлиха.
– Ох, едва угналася за вами, – прошамкала она, – бросили меня тама. А тама мне чо? Мне тама не чо…
– А ты меня как бросила?! – накинулся на нее Витя. – Меня чуть не затоптали. Не могла предупредить?
– А я предупрежала, предупрежала я, – оправдывалась старуха, – только испужалась маленько. Да ты не серчай, мил человек, – она примирительно царапнула Витю когтями по руке, – я вот тебе гостинчик припасла, скушай, – она достала из потайного кармана обваленный в пыли пряник и протянула его Вите, – и сразу полегчает.
– Вот дает бабонька! – рассмеялся Витя. – И нас догнала, да еще и пряник прихватила. Вот, Леха, учись. Рекордсменка. Ей бы на Олимпиаде выступать, в эстафетной гонке. Точно медаль взяла бы!
Леха согласно закивал головой.
Не слушая Витю, Козлиха уселась на придорожный камень, разломила пряник на три части, две аккуратно положила на травку рядом, а третью принялась с аппетитом сосать, причмокивая. Рыбкин и Растопченко переглянулись, взяли оставшиеся части пряника и, присев на траву у раскидистого дуба недалеко от Козлики, последовали ее примеру. Над Москвой-рекой разнесся тягучий перезвон колоколов. В Даниловском подворье звонили к обедне. С высоты холма можно было видеть, как у реки, во владениях пана Дроздецкого, прихрамывающий кучер Андрюха, – значит, поляк все-таки догнал его с палкой, – расставляет прямо на улице на трухлявом столе, покрытом бархатной скатеркой, глиняные торели, покрашенные под серебро, чтобы подавать хозяину обед, когда тот отойдет от образов.
– Слышь, бабонька, – позвал Витя Козлиху, – а как эту подругу твою, что кинулась на меня, зовут?
– Ксения зовут, – откликнулась Козлиха, досасывая пряник. – А чо?
– А ты мне ее сможешь привести, если понадобится?
– А куды привести? – не поняла Козлиха.
– Куды скажу, – передразнил ее Витя. – Я спрашиваю, сможешь?
– Смогу, чего ж не смочь, – согласилась Козлиха, – только вот… – она как-то озабоченно заерзала на камне.
– Да заплачу, заплачу, не дрейфь, – успокоил ее Витя. – В обиде не будешь.
– Тогда прямо завтра приведу, – предложила Козлиха.
– Завтра не надо, – рассердился Витя. – Приведешь, когда скажу. Поняла? Через Лукиничну я тебе передам.
– Ага, ага… – закивала головой Козлиха, и вши гроздьями посыпались с нее.
– Тьфу ты, бабка! – отскочил Витя. – Не отдохнешь с тобой спокойно. Дезинфекция тебе нужна. Козлиха непонимающе уставилась на него.
– Ладно, – махнул рукой Витя, – пошли, хватит сидеть.
От Даниловского подворья едва слышно доносился нестройный хор голосов, нищая братия под колокольный звон вопила псалом: “Возлюблю тя, Господи, крепосте моя…”. Витю аж передернуло, он ускорил шаг, торопясь поскорее уйти подальше.
* * *
На Кучковом поле, что на Сретенке, недалеко от кремлевской стены народ начал собираться с раннего утра. Еще накануне разнесся слух, что, по повелению государя, состоится здесь кулачный поединок князя Белозерского и опричника Андрея Голенище, как именовали князя Андомского его соратники, за право владения землей белозерской, да на потеху государю великому и всему честному люду.
Едва рассвело, огородили серебряной цепью место для поединка в двадцать пять сажень. Бояре знатные стали съезжаться пораньше, стараясь опередить друг друга и занять места поближе к полю, да с государем рядышком. То и дело то там, то здесь возникали споры и даже мелкие стычки с применением палок и подножных камней за более удобные места. Кто-то грозился даже реестр принести, где указано, какая из боярских фамилий знатней, и какой, соответственно, ближе стоять положено.
К Кучкову полю спешили слободские и посадские, ремесленники и тяглые люди, купцы закрывали свои лавки и тоже торопились к Москве-реке, чтобы не пропустить знаменательное зрелище. Всякий бродячий и лихой народец собирался здесь группками, поглядывая, как бы незаметно затесаться в толпе, чтобы потом беспрепятственно шарить по карманам увлеченных поединком зрителей.
В ожидании прибытия государя бояре спорили между собой. Кто ставил на князя Белозерского, он, мол, удалец знатный, сколько побед за ним, иные же, наоборот, делали ставку на Андому, он моложе, да и злость ему поможет, обидели его, мол, белозерские князья.
Наконец, в четвертом часу дня прибыл государь Иоанн Васильевич, в сопровождении князя Афанасия Вяземского, Алексея Басманова и целого эскорта опричников, среди которых все увидели и Андрея Голенище. Князь Андомский посчитал для себя излишним приезжать на поле поединка заранее. Он полагал, что гораздо эффектнее появиться перед самым началом схватки в свите государя, заставив публику подождать, что подчеркнет его уверенность в себе. А главное – долгое ожидание в неизвестности, возможно, выбьет из колеи его соперника, которого Голенище, по правде сказать, побаивался.
Однако князь Алексей Петрович к отсутствию Андомы отнесся без особого внимания. Он был уверен, что тот в конце концов появится, и потому спокойно готовился к поединку, разминая руки в бойцовских рукавицах. Сомыч уговаривал его смазать тонким слоем жира от рассечения брови, скулы и переносицу, но Алексей Петрович отказался.
– Негоже старшему князю Белозерскому от младшего замазываться. Не дорос еще Андома меня пугать.
Сомыч огорченно покачал головой: гордость – гордостью, а коли что… И посмотрел на стоявшего рядом Никиту.
Тот молча развел руками: что сделаешь, раз не хочет?
Князь Алексей Петрович сосредоточенно катал одну рукавицу по другой, упершись их ударными выпуклостями друг в друга, потом ударил сжатой левой в раскрытую правую, и сжатой правой в раскрытую левую, раз, другой, третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
– У тебя пряники остались? – крикнул он Рыбкину.
– Ага! – кивнул тот.
– Тогда кидай им все, и сваливаем! – приказал Растопченко. – А то костей не соберем.
Бросив в толпу оставшиеся пряники и уже больше не оборачиваясь, Витя и едва поспевавший за ним Рыбкин что есть мочи побежали вниз по склону, подальше от подворья.
Перевели они дух только у самого подножья холма. Не без страха в душе Растопченко посмотрел назад; он не на шутку боялся увидеть, что жуткая толпа мерзких уродливых людишек мчится вслед за ним по тропе. Но страхи его оказались напрасны. Вокруг опять Царили тишина и полный покой. Пели птицы, стрекотали кузнечики, в воздухе пахло медом. Вдруг совсем РЯДОМ с Витей хрустнули ветки небольших дубков, и из-за них вылезла запыхавшаяся Козлиха.
– Ох, едва угналася за вами, – прошамкала она, – бросили меня тама. А тама мне чо? Мне тама не чо…
– А ты меня как бросила?! – накинулся на нее Витя. – Меня чуть не затоптали. Не могла предупредить?
– А я предупрежала, предупрежала я, – оправдывалась старуха, – только испужалась маленько. Да ты не серчай, мил человек, – она примирительно царапнула Витю когтями по руке, – я вот тебе гостинчик припасла, скушай, – она достала из потайного кармана обваленный в пыли пряник и протянула его Вите, – и сразу полегчает.
– Вот дает бабонька! – рассмеялся Витя. – И нас догнала, да еще и пряник прихватила. Вот, Леха, учись. Рекордсменка. Ей бы на Олимпиаде выступать, в эстафетной гонке. Точно медаль взяла бы!
Леха согласно закивал головой.
Не слушая Витю, Козлиха уселась на придорожный камень, разломила пряник на три части, две аккуратно положила на травку рядом, а третью принялась с аппетитом сосать, причмокивая. Рыбкин и Растопченко переглянулись, взяли оставшиеся части пряника и, присев на траву у раскидистого дуба недалеко от Козлики, последовали ее примеру. Над Москвой-рекой разнесся тягучий перезвон колоколов. В Даниловском подворье звонили к обедне. С высоты холма можно было видеть, как у реки, во владениях пана Дроздецкого, прихрамывающий кучер Андрюха, – значит, поляк все-таки догнал его с палкой, – расставляет прямо на улице на трухлявом столе, покрытом бархатной скатеркой, глиняные торели, покрашенные под серебро, чтобы подавать хозяину обед, когда тот отойдет от образов.
– Слышь, бабонька, – позвал Витя Козлиху, – а как эту подругу твою, что кинулась на меня, зовут?
– Ксения зовут, – откликнулась Козлиха, досасывая пряник. – А чо?
– А ты мне ее сможешь привести, если понадобится?
– А куды привести? – не поняла Козлиха.
– Куды скажу, – передразнил ее Витя. – Я спрашиваю, сможешь?
– Смогу, чего ж не смочь, – согласилась Козлиха, – только вот… – она как-то озабоченно заерзала на камне.
– Да заплачу, заплачу, не дрейфь, – успокоил ее Витя. – В обиде не будешь.
– Тогда прямо завтра приведу, – предложила Козлиха.
– Завтра не надо, – рассердился Витя. – Приведешь, когда скажу. Поняла? Через Лукиничну я тебе передам.
– Ага, ага… – закивала головой Козлиха, и вши гроздьями посыпались с нее.
– Тьфу ты, бабка! – отскочил Витя. – Не отдохнешь с тобой спокойно. Дезинфекция тебе нужна. Козлиха непонимающе уставилась на него.
– Ладно, – махнул рукой Витя, – пошли, хватит сидеть.
От Даниловского подворья едва слышно доносился нестройный хор голосов, нищая братия под колокольный звон вопила псалом: “Возлюблю тя, Господи, крепосте моя…”. Витю аж передернуло, он ускорил шаг, торопясь поскорее уйти подальше.
* * *
На Кучковом поле, что на Сретенке, недалеко от кремлевской стены народ начал собираться с раннего утра. Еще накануне разнесся слух, что, по повелению государя, состоится здесь кулачный поединок князя Белозерского и опричника Андрея Голенище, как именовали князя Андомского его соратники, за право владения землей белозерской, да на потеху государю великому и всему честному люду.
Едва рассвело, огородили серебряной цепью место для поединка в двадцать пять сажень. Бояре знатные стали съезжаться пораньше, стараясь опередить друг друга и занять места поближе к полю, да с государем рядышком. То и дело то там, то здесь возникали споры и даже мелкие стычки с применением палок и подножных камней за более удобные места. Кто-то грозился даже реестр принести, где указано, какая из боярских фамилий знатней, и какой, соответственно, ближе стоять положено.
К Кучкову полю спешили слободские и посадские, ремесленники и тяглые люди, купцы закрывали свои лавки и тоже торопились к Москве-реке, чтобы не пропустить знаменательное зрелище. Всякий бродячий и лихой народец собирался здесь группками, поглядывая, как бы незаметно затесаться в толпе, чтобы потом беспрепятственно шарить по карманам увлеченных поединком зрителей.
В ожидании прибытия государя бояре спорили между собой. Кто ставил на князя Белозерского, он, мол, удалец знатный, сколько побед за ним, иные же, наоборот, делали ставку на Андому, он моложе, да и злость ему поможет, обидели его, мол, белозерские князья.
Наконец, в четвертом часу дня прибыл государь Иоанн Васильевич, в сопровождении князя Афанасия Вяземского, Алексея Басманова и целого эскорта опричников, среди которых все увидели и Андрея Голенище. Князь Андомский посчитал для себя излишним приезжать на поле поединка заранее. Он полагал, что гораздо эффектнее появиться перед самым началом схватки в свите государя, заставив публику подождать, что подчеркнет его уверенность в себе. А главное – долгое ожидание в неизвестности, возможно, выбьет из колеи его соперника, которого Голенище, по правде сказать, побаивался.
Однако князь Алексей Петрович к отсутствию Андомы отнесся без особого внимания. Он был уверен, что тот в конце концов появится, и потому спокойно готовился к поединку, разминая руки в бойцовских рукавицах. Сомыч уговаривал его смазать тонким слоем жира от рассечения брови, скулы и переносицу, но Алексей Петрович отказался.
– Негоже старшему князю Белозерскому от младшего замазываться. Не дорос еще Андома меня пугать.
Сомыч огорченно покачал головой: гордость – гордостью, а коли что… И посмотрел на стоявшего рядом Никиту.
Тот молча развел руками: что сделаешь, раз не хочет?
Князь Алексей Петрович сосредоточенно катал одну рукавицу по другой, упершись их ударными выпуклостями друг в друга, потом ударил сжатой левой в раскрытую правую, и сжатой правой в раскрытую левую, раз, другой, третий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88