По слухам, в сороковой он лежит, в кардиологии. Я его пока не беспокоил, пусть маленько оклемается.
— А ребёнок? Ты говорил, у них маленький ребёнок. На кого оставили?
— За парнишкой пока Лизавета присматривает да няня приходящая. Няня уже год, как у них работает, наняли сразу, как Ирен на работу вышла.
— Так я не понял, чем тебе сожитель не угодил?
— Видишь ли, никто не знает, кто он такой и откуда взялся. Ирен два с половиной года назад приволокла его на себе, больного. В больницу он почему-то лечь отказался, а жил один, и присматривать за ним было некому. Вот Ирен его и выхаживала. А пока выходила, там порезвился амурчик, и пациент остался жить у сиделки. Как честный человек, он тут же предложил ей руку и сердце, но Ирен, пуганая ворона, сердце приняла, а руку отвергла. Лизавета поначалу относилась к их роману насторожённо, все опасалась, не нарвалась ли подруга на проходимца, и, ясное дело, выпытывала, кто да откуда. Ирен все уходила от ответа, а потом прямо сказала: не спрашивай. Прежняя Петенькина жизнь была страшнее кошмара, он пытается её забыть, и чем меньше народу будет знать о его прошлом, тем больше у него шансов на успех. Лизавета ещё немного понервничала, потом видит: мужик о подруге заботится, на шее у неё не сидит, ребёнка едва не на коленях вымолил (Ирен думала прервать беременность) и не надышится на мальчишку, готов целыми днями с ним тетешкаться. Ну, она и успокоилась. А теперь вот гадает, не настигло ли Петра его страшное прошлое. Как тебе такой сюжетец?
— Романом-фельетоном отдаёт, — поморщился Виктор.
— Фу-ты, ну-ты, какие мы образованные! — фыркнул Халецкий. — А ещё требовал, чтобы я по-русски изъяснялся! Значит, не привлекают тебя страшные тайны прошлого, рационалист ты наш бескрылый? А мне, признаться, этот сюжет куда симпатичнее игр, в которые играют службисты. И главное, грязи в нем наверняка поменьше будет.
— А ты уверен, что твои страшные тайные прошлого не сведутся к тем же службистским играм?
— Типун тебе на язык! Надо же все так опошлить, настроение испортил… Кстати, я ведь тебе самого главного так и не сказал — как раз насчёт игрунов наших. Да, ладно, не дёргайся, это недолго. Пошли к метро, по дороге расскажу.
На улице шёл снег. Белые искорки мелькали в свете фонарей, ложились на тротуар и превращались в серую грязь. Едва сыщики закрыли за собой дверь, откуда-то из темноты вынырнула давешняя старуха, привычно вцепилась Виктору в рукав, но, узнав его, отшатнулась, выругалась и снова растворилась в темноте.
— Какие, однако, к тебе красотки клеятся! — поддел приятеля Халецкий.
— Завидуешь? Могу уступить, мне не жалко. Беги, догоняй.
— Куда мне, инвалиду уголовно-розыскного фронта, за такой шустрой барышней угнаться! Но к делу, товарищ. Я сегодня смотрел сводки происшествий по городу за июль — ну, насчёт того взрыва. Поверишь ли: ни строчки нет! Ладно, думаю, это они могли как-то задним числом подчистить, значит, надо жёлтую прессу проверить. Не будут же они все тиражи изымать! И снова ни строчки. Тогда я крепко поскрёб в затылке и наскрёб такую мысль: сразу после взрыва ведь неизвестно было, кого там бабахнули, значит, на место происшествия должны были вызвать уголовку или рубоповцев. К нам вызов точно не поступал, я проверил. Стало быть, остаётся РУБОП и район. РУБОП я напоследок оставил — там пришлось бы кланяться, и они меня потом до конца жизни эксплуатировали бы за эту маленькую любезность. Пошёл я в район. Там говорят: «Да, было дело, вызывали нас в июле на взрыв. Только сразу же и развернули — „смежники“ первыми подоспели, сами, сказали, разберёмся. А если вам подробности нужны, обратитесь к сотруднику такому-то, он тогда дежурил. Только у него сегодня выходной, вы завтра приходите». Ну, выпросил я у них домашний телефон этого парня и напросился в гости. Он здесь неподалёку живёт, напротив метро. И знаешь, что выяснилось? Мусин-то не на своей машине подорвался — на чужих «Жигулях». Так чего же, тогда, спрашивается, «смежники» на взрыв слетелись, да ещё так прытко, что обскакали местных оперов? Откуда они знали, что жертва взрыва — известный предприниматель, если этого предпринимателя уже лет десять никто, иначе как в иномарках, не видел? Чуешь, чем пахнет, Витек?
— Неприятностями для нас пахнет, — мрачно отозвался Витек. — Крупными.
— Это ты точно подметил. Но я тебе ещё один сюрприз преподнесу. Как ты думаешь, где имел место пресловутый взрыв? Не догадываешься? В двухстах метрах от особнячка наших с тобой дорогих рекламистов. Как полагаешь, этот херр Соловьефф просто забыл упомянуть о такой мелкой детальке?
Часть вторая
8
Звонок Эдика Вязникова вызвал в душе Надежды столь сложное чувство, что она не сразу сумела его определить. Точнее, даже не чувство, а мешанину чувств, весьма острых и противоречивых. Последний раз они виделись пять лет назад на свадьбе Эдика. И с тех пор он ни разу не соизволил не то что объявиться — даже позвонить, справиться о делах или хотя бы просто поздравить с праздником или, скажем, днём рождения.
А ведь когда-то они были практически неразлучны, и свадьба самой Надежды никаких возмущений в их отношения не внесла. Ну, почти не внесла. На короткое время в поведении Эдика все же появилась некая искусственность, что при его несравненном комедиантском даровании выглядело едва ли не запоздалым признанием в любви. Надя тогда даже испытала нечто вроде раскаяния, даром что замужество отчасти было заслоном, сознательно выставленным ею на пути собственной набирающей силу влюблённости.
То, что участь женщины, которой суждено полюбить Эдика, будет горше смерти, она поняла сразу, едва они познакомились. Поняла отчётливо, несмотря на свой юный возраст и полное отсутствие соответствующего опыта. Мужчины, подобные Вязникову, созданы, чтобы принадлежать всем женщинам мира одновременно и ни одной из них в отдельности. Как звезды мирового кинематографа.
Никто не мог противостоять чарам Эдика. Грузин по материнской линии, он был на диво хорош собой, а помимо того, разносторонне талантлив, остроумен, артистичен, обаятелен и галантен. Надежду, правда, тоже Бог не обидел, хотя наградил, конечно, поскромнее — симпатичной мордашкой, лёгким нравом быстрым острым умом и особым даром поднимать людям настроение. Впрочем, происхождение последнего сомнительно, но это отдельный разговор. С детских лет Надюшка действовала на окружающих, как глоток чистой радости, как коктейль из солнца и молодого вина, как хорошее тонизирующее. При этом она мудро не позволяла никому припадать к источнику надолго — во избежание похмелья или привыкания. И люди, испытавшие на себе силу Надиного дара, не находили в себе сил вырваться из сферы её притяжения, так и вились вокруг, словно шмели над цветущей яблоней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— А ребёнок? Ты говорил, у них маленький ребёнок. На кого оставили?
— За парнишкой пока Лизавета присматривает да няня приходящая. Няня уже год, как у них работает, наняли сразу, как Ирен на работу вышла.
— Так я не понял, чем тебе сожитель не угодил?
— Видишь ли, никто не знает, кто он такой и откуда взялся. Ирен два с половиной года назад приволокла его на себе, больного. В больницу он почему-то лечь отказался, а жил один, и присматривать за ним было некому. Вот Ирен его и выхаживала. А пока выходила, там порезвился амурчик, и пациент остался жить у сиделки. Как честный человек, он тут же предложил ей руку и сердце, но Ирен, пуганая ворона, сердце приняла, а руку отвергла. Лизавета поначалу относилась к их роману насторожённо, все опасалась, не нарвалась ли подруга на проходимца, и, ясное дело, выпытывала, кто да откуда. Ирен все уходила от ответа, а потом прямо сказала: не спрашивай. Прежняя Петенькина жизнь была страшнее кошмара, он пытается её забыть, и чем меньше народу будет знать о его прошлом, тем больше у него шансов на успех. Лизавета ещё немного понервничала, потом видит: мужик о подруге заботится, на шее у неё не сидит, ребёнка едва не на коленях вымолил (Ирен думала прервать беременность) и не надышится на мальчишку, готов целыми днями с ним тетешкаться. Ну, она и успокоилась. А теперь вот гадает, не настигло ли Петра его страшное прошлое. Как тебе такой сюжетец?
— Романом-фельетоном отдаёт, — поморщился Виктор.
— Фу-ты, ну-ты, какие мы образованные! — фыркнул Халецкий. — А ещё требовал, чтобы я по-русски изъяснялся! Значит, не привлекают тебя страшные тайны прошлого, рационалист ты наш бескрылый? А мне, признаться, этот сюжет куда симпатичнее игр, в которые играют службисты. И главное, грязи в нем наверняка поменьше будет.
— А ты уверен, что твои страшные тайные прошлого не сведутся к тем же службистским играм?
— Типун тебе на язык! Надо же все так опошлить, настроение испортил… Кстати, я ведь тебе самого главного так и не сказал — как раз насчёт игрунов наших. Да, ладно, не дёргайся, это недолго. Пошли к метро, по дороге расскажу.
На улице шёл снег. Белые искорки мелькали в свете фонарей, ложились на тротуар и превращались в серую грязь. Едва сыщики закрыли за собой дверь, откуда-то из темноты вынырнула давешняя старуха, привычно вцепилась Виктору в рукав, но, узнав его, отшатнулась, выругалась и снова растворилась в темноте.
— Какие, однако, к тебе красотки клеятся! — поддел приятеля Халецкий.
— Завидуешь? Могу уступить, мне не жалко. Беги, догоняй.
— Куда мне, инвалиду уголовно-розыскного фронта, за такой шустрой барышней угнаться! Но к делу, товарищ. Я сегодня смотрел сводки происшествий по городу за июль — ну, насчёт того взрыва. Поверишь ли: ни строчки нет! Ладно, думаю, это они могли как-то задним числом подчистить, значит, надо жёлтую прессу проверить. Не будут же они все тиражи изымать! И снова ни строчки. Тогда я крепко поскрёб в затылке и наскрёб такую мысль: сразу после взрыва ведь неизвестно было, кого там бабахнули, значит, на место происшествия должны были вызвать уголовку или рубоповцев. К нам вызов точно не поступал, я проверил. Стало быть, остаётся РУБОП и район. РУБОП я напоследок оставил — там пришлось бы кланяться, и они меня потом до конца жизни эксплуатировали бы за эту маленькую любезность. Пошёл я в район. Там говорят: «Да, было дело, вызывали нас в июле на взрыв. Только сразу же и развернули — „смежники“ первыми подоспели, сами, сказали, разберёмся. А если вам подробности нужны, обратитесь к сотруднику такому-то, он тогда дежурил. Только у него сегодня выходной, вы завтра приходите». Ну, выпросил я у них домашний телефон этого парня и напросился в гости. Он здесь неподалёку живёт, напротив метро. И знаешь, что выяснилось? Мусин-то не на своей машине подорвался — на чужих «Жигулях». Так чего же, тогда, спрашивается, «смежники» на взрыв слетелись, да ещё так прытко, что обскакали местных оперов? Откуда они знали, что жертва взрыва — известный предприниматель, если этого предпринимателя уже лет десять никто, иначе как в иномарках, не видел? Чуешь, чем пахнет, Витек?
— Неприятностями для нас пахнет, — мрачно отозвался Витек. — Крупными.
— Это ты точно подметил. Но я тебе ещё один сюрприз преподнесу. Как ты думаешь, где имел место пресловутый взрыв? Не догадываешься? В двухстах метрах от особнячка наших с тобой дорогих рекламистов. Как полагаешь, этот херр Соловьефф просто забыл упомянуть о такой мелкой детальке?
Часть вторая
8
Звонок Эдика Вязникова вызвал в душе Надежды столь сложное чувство, что она не сразу сумела его определить. Точнее, даже не чувство, а мешанину чувств, весьма острых и противоречивых. Последний раз они виделись пять лет назад на свадьбе Эдика. И с тех пор он ни разу не соизволил не то что объявиться — даже позвонить, справиться о делах или хотя бы просто поздравить с праздником или, скажем, днём рождения.
А ведь когда-то они были практически неразлучны, и свадьба самой Надежды никаких возмущений в их отношения не внесла. Ну, почти не внесла. На короткое время в поведении Эдика все же появилась некая искусственность, что при его несравненном комедиантском даровании выглядело едва ли не запоздалым признанием в любви. Надя тогда даже испытала нечто вроде раскаяния, даром что замужество отчасти было заслоном, сознательно выставленным ею на пути собственной набирающей силу влюблённости.
То, что участь женщины, которой суждено полюбить Эдика, будет горше смерти, она поняла сразу, едва они познакомились. Поняла отчётливо, несмотря на свой юный возраст и полное отсутствие соответствующего опыта. Мужчины, подобные Вязникову, созданы, чтобы принадлежать всем женщинам мира одновременно и ни одной из них в отдельности. Как звезды мирового кинематографа.
Никто не мог противостоять чарам Эдика. Грузин по материнской линии, он был на диво хорош собой, а помимо того, разносторонне талантлив, остроумен, артистичен, обаятелен и галантен. Надежду, правда, тоже Бог не обидел, хотя наградил, конечно, поскромнее — симпатичной мордашкой, лёгким нравом быстрым острым умом и особым даром поднимать людям настроение. Впрочем, происхождение последнего сомнительно, но это отдельный разговор. С детских лет Надюшка действовала на окружающих, как глоток чистой радости, как коктейль из солнца и молодого вина, как хорошее тонизирующее. При этом она мудро не позволяла никому припадать к источнику надолго — во избежание похмелья или привыкания. И люди, испытавшие на себе силу Надиного дара, не находили в себе сил вырваться из сферы её притяжения, так и вились вокруг, словно шмели над цветущей яблоней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89