Разных моделей, разных фирм, но непременно чёрные и вельветовые. Даже на свадьбу их надевал.
— Ты помнишь, кто ещё в тот вечер был в чёрных штанах? И в чёрных ботинках? — спросила она быстро.
— Да, — простонал он. — Базиль был в чёрном костюме и белой рубашке, мы ещё шутили насчёт смокингов. Дескать, не рассылал ли Джованни приглашения с припиской: «форма одежды — вечерняя»? Джованни был в чёрных джинсах. Эжен всегда одевается одинаково — в чёрную кожу. И обувь у всех нас была чёрная.
— Так, все сходится. Ты, Базиль, Джованни, Эжен — четыре человека. Мужчины. Базиля и Джованни мы уже отбросили в прошлый раз. Значит, остаётся Эжен. Тем более что и тот, с пистолетом, кажется, был в чёрной коже. Я не уверена, но похоже на то.
— Боже, но почему?! У Эжена, конечно, вид немного инфернальный, но он вполне приятный парень. Несчастный только. Его жена бросила, а он — однолюб. Третий год в депрессии. Зачем ему понадобилось убивать этого качка? А Ирен? Он к ней всегда хорошо относился… И она к нему. Рассудком он, что ли, повредился?
Зазвонил телефон. Надежда сняла трубку.
— Да?
— Простите, можно Эдуарда к телефону? — спросил женский голос.
Надежда часто шутила, что могла бы выжить и без разума, за счёт одних инстинктов. Они срабатывали у неё молниеносно, гораздо быстрее, чем включалась мысль. Вот и сейчас, она ещё не успела осознать, что означает этот звонок, когда услышала собственный равнодушный голос:
— Вы ошиблись номером.
И только потом, уже нажав на рычаг, почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Эдик, ты говорил кому-нибудь, где тебя искать?
— Нет. Я вообще никому не сказал, что собираюсь скрываться. Жена в отъезде, родители тоже. Думал позвонить своим девочкам на работу, но так и не позвонил. Что бы я им сказал? А что, это меня спрашивали? Не может быть. Наверное, действительно ошиблись номером.
— Думаешь? — спросила Надежда с сомнением. — Вот что. Позвони-ка сейчас кому-нибудь из своих хороших знакомых, лучше — не связанных с работой, и спроси, не интересовался ли тобой кто-нибудь.
Эдик хмыкнул, но достал из кармана записную книжку и придвинул к себе аппарат.
— Алло, Женька? Привет, это Эдик… Что?.. Дама, говоришь? Нет, понятия не имею… Да, странно… Извини, я тебе попозже перезвоню. — Он положил трубку и затравленно посмотрел на Надежду. — Чертовщина какая-то! Откуда убийца — Эжен или кто угодно другой — может знать телефонные номера моих друзей? Твой, Женькин? С тобой мы целую вечность не виделись и не разговаривали, с Женькой я два раза в год езжу на рыбалку…
— Записная книжка, — подсказала Елизавета.
И Надя, и Эдик вздрогнули — они совершенно забыли о её присутствии.
— Но записная книжка при мне, — медленно произнёс Эдик. — Не мог же он скопировать её заранее, он же не знал, что я планирую исчезнуть!
— Она у тебя единственная? — спросила Надежда.
— Дома есть другая, стационарная. Ты хочешь сказать, что он влез в мою квартиру?
— Не исключено.
Эдик криво усмехнулся.
— Ни фига себе целеустремлённость! Вот это, я понимаю, жажда убивать! Нет, он точно псих. А баба откуда взялась? Маньяк с сообщницей — это что-то новенькое.
— Баба может ни о чем не догадываться. Мало ли под каким предлогом он попросил её помочь!
— И что мы теперь будем делать? Не ровен час, этот одержимый по квартирам пойдёт, станет соседей расспрашивать, подслушивать под дверью со стетоскопом.
— Мы должны перейти в наступление! — бесстрашно заявила Лиска. — Давайте сами подстережём вашего Эжена, скрутим его и поговорим начистоту.
— Вообще-то, мысль интересная, — одобрила Надежда. — Если застичь его врасплох, то вполне можно скрутить. Особенно вдвоём; втроём, к сожалению, не получится — кому-то из нас придётся остаться с Мишуткой. Но вот на похороны я вас завтра не пущу. Иначе неизвестно, кто кого застигнет врасплох. Он наверняка будет вас там поджидать.
15
Разумеется, из-за этих самых похорон они проспорили полночи. Надежда убеждала, урезонивала, заклинала, кричала и даже всплакнула под конец. Эдик, со своей стороны, устроил целое драматическое представление. Другая на её месте десять раз почувствовала бы себя трусливой подлой тварью, подзуживающей благородных героев плюнуть на честь и верность живота ради, и отступила бы, но Надя только воодушевилась: раз в ход пошли котурны, стало быть, рана, вызванная утратой Ирен, не смертельна. Накануне, например, Эдик не играл — слишком уж жалким и некрасивым выглядело его горе. А когда горе выглядит жалким и некрасивым, это значит, что оно всепоглощающее, что у человека просто не остаётся сил и желания думать, как он выглядит в глазах других. В случае Эдика это тревожнейший симптом, сравнимый разве что с появлением трупных пятен. И когда он, завернувшись в тогу благородного негодования, наэлектризовал атмосферу до появления эльмовых огней, у Надежды настолько отлегло от сердца, что она исполнила свою партию едва ли не с большим блеском, чем сам маэстро. Елизавета только хлопала своими серыми глазищами, на них глядючи. Но в конце концов именно она произнесла решающее слово, и это слово, к Надиному удовлетворению, склонило чашу весов к здравому смыслу.
— Знаешь, Эдик, когда умерла Анна Сергеевна, Таська — тогда ещё Таська, не Ирен — не хотела идти на похороны. Я её чуть ли не силой заставила. Помню, она говорила: «Моя мама где угодно, только не в этой напомаженной ледышке». Мне тогда её слова чуть ли не кощунством показались, а сейчас я её понимаю. Тася у меня здесь. И здесь. — Лиска коснулась сначала груди, потом виска. — А там, — она неопределённо махнула рукой, — произведение морговских визажистов. Оно даже не похоже будет на Ирен. Я собиралась на похороны только из чувства долга. Из чувства долга перед Ирен, перед её памятью. Но, если бы мы могли спросить её саму, она поддержала бы Надю. И весьма энергично. Мне кажется, я даже голос её слышу. — И она произнесла неожиданно низко, с хрипотцой: «С ума сошли, братцы-кролики? Только попробуйте у меня! Надо же — подставлять свои глупые головы под пули благопристойности ради!»
Судя по тому, как дёрнулось лицо Эдика, имитация была убедительной. Надежда поспешила закрепить преимущество.
— Мы же не станем ей перечить, правда?
Вот так и вышло, что в пятницу они вместо кладбища отправились к Эжену устраивать засаду. То есть отправились Эдик с Надеждой, а Елизавета осталась дома присматривать за Мишуткой и выполнять роль страхового полиса. Нельзя сказать, что такое распределение ролей её обрадовало, но здравый смысл, безусловно, был Лискиной сильной стороной, поэтому она не спорила.
План операции принадлежал Эдику.
— По-моему, устраивать западню лучше в логове зверя, — решил он. — Эффект неожиданности сильнее. Там мы уж точно застигнем его врасплох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89
— Ты помнишь, кто ещё в тот вечер был в чёрных штанах? И в чёрных ботинках? — спросила она быстро.
— Да, — простонал он. — Базиль был в чёрном костюме и белой рубашке, мы ещё шутили насчёт смокингов. Дескать, не рассылал ли Джованни приглашения с припиской: «форма одежды — вечерняя»? Джованни был в чёрных джинсах. Эжен всегда одевается одинаково — в чёрную кожу. И обувь у всех нас была чёрная.
— Так, все сходится. Ты, Базиль, Джованни, Эжен — четыре человека. Мужчины. Базиля и Джованни мы уже отбросили в прошлый раз. Значит, остаётся Эжен. Тем более что и тот, с пистолетом, кажется, был в чёрной коже. Я не уверена, но похоже на то.
— Боже, но почему?! У Эжена, конечно, вид немного инфернальный, но он вполне приятный парень. Несчастный только. Его жена бросила, а он — однолюб. Третий год в депрессии. Зачем ему понадобилось убивать этого качка? А Ирен? Он к ней всегда хорошо относился… И она к нему. Рассудком он, что ли, повредился?
Зазвонил телефон. Надежда сняла трубку.
— Да?
— Простите, можно Эдуарда к телефону? — спросил женский голос.
Надежда часто шутила, что могла бы выжить и без разума, за счёт одних инстинктов. Они срабатывали у неё молниеносно, гораздо быстрее, чем включалась мысль. Вот и сейчас, она ещё не успела осознать, что означает этот звонок, когда услышала собственный равнодушный голос:
— Вы ошиблись номером.
И только потом, уже нажав на рычаг, почувствовала, как кровь отливает от лица.
— Эдик, ты говорил кому-нибудь, где тебя искать?
— Нет. Я вообще никому не сказал, что собираюсь скрываться. Жена в отъезде, родители тоже. Думал позвонить своим девочкам на работу, но так и не позвонил. Что бы я им сказал? А что, это меня спрашивали? Не может быть. Наверное, действительно ошиблись номером.
— Думаешь? — спросила Надежда с сомнением. — Вот что. Позвони-ка сейчас кому-нибудь из своих хороших знакомых, лучше — не связанных с работой, и спроси, не интересовался ли тобой кто-нибудь.
Эдик хмыкнул, но достал из кармана записную книжку и придвинул к себе аппарат.
— Алло, Женька? Привет, это Эдик… Что?.. Дама, говоришь? Нет, понятия не имею… Да, странно… Извини, я тебе попозже перезвоню. — Он положил трубку и затравленно посмотрел на Надежду. — Чертовщина какая-то! Откуда убийца — Эжен или кто угодно другой — может знать телефонные номера моих друзей? Твой, Женькин? С тобой мы целую вечность не виделись и не разговаривали, с Женькой я два раза в год езжу на рыбалку…
— Записная книжка, — подсказала Елизавета.
И Надя, и Эдик вздрогнули — они совершенно забыли о её присутствии.
— Но записная книжка при мне, — медленно произнёс Эдик. — Не мог же он скопировать её заранее, он же не знал, что я планирую исчезнуть!
— Она у тебя единственная? — спросила Надежда.
— Дома есть другая, стационарная. Ты хочешь сказать, что он влез в мою квартиру?
— Не исключено.
Эдик криво усмехнулся.
— Ни фига себе целеустремлённость! Вот это, я понимаю, жажда убивать! Нет, он точно псих. А баба откуда взялась? Маньяк с сообщницей — это что-то новенькое.
— Баба может ни о чем не догадываться. Мало ли под каким предлогом он попросил её помочь!
— И что мы теперь будем делать? Не ровен час, этот одержимый по квартирам пойдёт, станет соседей расспрашивать, подслушивать под дверью со стетоскопом.
— Мы должны перейти в наступление! — бесстрашно заявила Лиска. — Давайте сами подстережём вашего Эжена, скрутим его и поговорим начистоту.
— Вообще-то, мысль интересная, — одобрила Надежда. — Если застичь его врасплох, то вполне можно скрутить. Особенно вдвоём; втроём, к сожалению, не получится — кому-то из нас придётся остаться с Мишуткой. Но вот на похороны я вас завтра не пущу. Иначе неизвестно, кто кого застигнет врасплох. Он наверняка будет вас там поджидать.
15
Разумеется, из-за этих самых похорон они проспорили полночи. Надежда убеждала, урезонивала, заклинала, кричала и даже всплакнула под конец. Эдик, со своей стороны, устроил целое драматическое представление. Другая на её месте десять раз почувствовала бы себя трусливой подлой тварью, подзуживающей благородных героев плюнуть на честь и верность живота ради, и отступила бы, но Надя только воодушевилась: раз в ход пошли котурны, стало быть, рана, вызванная утратой Ирен, не смертельна. Накануне, например, Эдик не играл — слишком уж жалким и некрасивым выглядело его горе. А когда горе выглядит жалким и некрасивым, это значит, что оно всепоглощающее, что у человека просто не остаётся сил и желания думать, как он выглядит в глазах других. В случае Эдика это тревожнейший симптом, сравнимый разве что с появлением трупных пятен. И когда он, завернувшись в тогу благородного негодования, наэлектризовал атмосферу до появления эльмовых огней, у Надежды настолько отлегло от сердца, что она исполнила свою партию едва ли не с большим блеском, чем сам маэстро. Елизавета только хлопала своими серыми глазищами, на них глядючи. Но в конце концов именно она произнесла решающее слово, и это слово, к Надиному удовлетворению, склонило чашу весов к здравому смыслу.
— Знаешь, Эдик, когда умерла Анна Сергеевна, Таська — тогда ещё Таська, не Ирен — не хотела идти на похороны. Я её чуть ли не силой заставила. Помню, она говорила: «Моя мама где угодно, только не в этой напомаженной ледышке». Мне тогда её слова чуть ли не кощунством показались, а сейчас я её понимаю. Тася у меня здесь. И здесь. — Лиска коснулась сначала груди, потом виска. — А там, — она неопределённо махнула рукой, — произведение морговских визажистов. Оно даже не похоже будет на Ирен. Я собиралась на похороны только из чувства долга. Из чувства долга перед Ирен, перед её памятью. Но, если бы мы могли спросить её саму, она поддержала бы Надю. И весьма энергично. Мне кажется, я даже голос её слышу. — И она произнесла неожиданно низко, с хрипотцой: «С ума сошли, братцы-кролики? Только попробуйте у меня! Надо же — подставлять свои глупые головы под пули благопристойности ради!»
Судя по тому, как дёрнулось лицо Эдика, имитация была убедительной. Надежда поспешила закрепить преимущество.
— Мы же не станем ей перечить, правда?
Вот так и вышло, что в пятницу они вместо кладбища отправились к Эжену устраивать засаду. То есть отправились Эдик с Надеждой, а Елизавета осталась дома присматривать за Мишуткой и выполнять роль страхового полиса. Нельзя сказать, что такое распределение ролей её обрадовало, но здравый смысл, безусловно, был Лискиной сильной стороной, поэтому она не спорила.
План операции принадлежал Эдику.
— По-моему, устраивать западню лучше в логове зверя, — решил он. — Эффект неожиданности сильнее. Там мы уж точно застигнем его врасплох.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89