— Эта железяка устроила целый водопад, — я говорил немного громче обычного, поскольку Рута до сих пор стояла по ту сторону двери.
Она наверняка подумала, что я пытаюсь перекричать сомнения, возникшие у неё по поводу моей истории. Она по-прежнему молчала и таращилась на меня во все глаза.
А, может, эта женщина не умеет обращаться с дверью? Что, если это сложное устройство выше её разумения?
И тут — благодарение небесам! — кондиционер испустил очередную порцию влаги: две жирных капли шмякнулись на пол с непередаваемо прекрасным чавкающим звуком. Рута проводила капли завороженным взглядом, дважды энергично мигнула, откашлялась и спросила:
— Вы Хаскелл Блевинс?
Может быть, у меня слишком богатое воображение, но мне показалось, что в голосе Руты прозвучала надежда услышать отрицательный ответ. Неужто она не знает, кто я? Даже если Рута ни разу не встречала меня в городе, на стекле моей двери, прямо перед её носом, красовалась роскошная надпись. Огромные буквы гласили:
ХАСКЕЛЛ БЛЕВИНС И Со.
ЧАСТНЫЕ РАССЛЕДОВАНИЯ
Выглядела табличка очень модно, и все такое прочее, но бессовестно врала. Приставка рядом с моим именем — целиком и полностью инициатива художника. Он объяснил, что так выглядит солиднее, словно я представляю большую и серьезную фирму, «Макдональдс» там или «Ай-Би-Эм». И так он, бедный, старался, что у меня язык не повернулся заставить его стереть эту бессовестную ложь.
Мои глаза помимо воли сверились с надписью, прежде чем я ответил Руте.
— Совершенно верно, я Хаскелл Блевинс!
И чуть было не добавил: «А кто же еще, по-вашему, мастер по ремонту кондиционеров, что ли?» Но вовремя прикусил язык. Зачем отпугивать потенциального клиента.
Рута тоже скосила глаза на надпись. Хотя она по-прежнему не сделала попытки открыть дверь и проникнуть внутрь, а продолжала торчать на лестничной площадке, медленно читая буквы. Могу поклясться, что в этот момент у неё шевелились губы.
Я все больше склонялся к тому, что Рута была далеко не семи пядей во лбу.
Не отрывая взгляда от надписи, она, наконец, сказала:
— Так это вы, значит, раскрыли цыплячье убийство?
В каждом слоге сквозило недоверие.
Я кивнул. Она говорила о моем последнем деле. Это случилось несколько недель назад и не имело ничего общего с истреблением домашней птицы. Речь шла об убийстве владельца гигантской птицефермы, расположенной примерно в тридцати милях от Пиджин-Форка. И я действительно его раскрыл. По правде говоря, после того, как все завершилось, я чертовски гордился собой — до того самого дня, пока не услышал, как народ между собой называет этот случай «цыплячьим убийством». Так у кого угодно можно выбить почву из-под ног.
Рута потрясла кудрявой головой, словно пыталась вытряхнуть из неё что-то лишнее.
— Вы? Так это были вы?
Я уже привык к подобной реакции. Похоже, каждый, кому пришлось карабкаться по моей лестнице, ожидает здесь встретить Ниро Вульфа или, по меньшей мере, Арчи Гудвина. А вместо этого видят меня — обычного тридцатичетырехлетнего парня с рыжими волосами. С обычным лицом, обычной фигурой, обычным ростом. Единственное, что есть во мне необычного — это россыпи веснушек на лице. Если бы веснушки имели хоть какой-нибудь вес, я бы таскал на себе тонны четыре лишних.
Думаю, из-за этих четырех тонн веснушек и рыжей шевелюры некоторые граждане нашего городка находят во мне сильное сходство с Вождем Краснокожих или Шутом Гороховым. Надеюсь, эти самые «некоторые» просто злобно шутят, и никакого сходства на самом деле нет.
У Руты немного приоткрылся рот.
— Вы — тот самый знаменитый детектив?
Ну да, конечно, теперь в её голосе вполне отчетливо слышалось недоверие.
Тем не менее, я одарил её широкой улыбкой. У меня мелькнула мысль, что это недоверие могло быть вызвано плачевным состоянием моей конторы. Даже когда посреди пола не красуется гигантская лужа, Мельба — секретарша, помните? — называет мою контору не иначе как «Бермудский прямоугольник». Она утверждает, что некая таинственная сила всосала бумажки и другой мусор в радиусе пяти миль вокруг, и выплюнула все это ко мне в кабинет. Думаю, Мельба преувеличивает.
Нет, правда.
Но даже я должен признать, что вода не пошла на пользу кипам сваленных на полу газет и журналов. Некоторые из них безвозвратно погибли. Но Рута этого, кажется, не замечала. Она равнодушно обошла лужу, столкнув парочку журналов «Популярная механика» со стула — они едва не угодили в воду, должен заметить, — и уселась.
— Я Рута Липптон, — изрекла она.
Очевидно, нерешительность Руты не имела отношения к состоянию моего кабинета. Значит, эта нерешительность имела отношение ко мне самому? Будь я человеком обидчивым, непременно бы обиделся. Но я не обидчивый. Нельзя позволить себе такую роскошь, когда тебя постоянно сравнивают с Вождем Краснокожих.
Я кивнул и изобразил внимание, но Рута, похоже, ожидала иной реакции на свое имя. Она подалась вперед и повторила:
— Липптон, как пакетик чая. Только с двумя «п».
Она действительно немного смахивала на чайный пакетик. Теперь, когда она о нем упомянула, это стало особенно заметно. Загорелая почти до черноты и какая-то припухшая. Не хочу показаться грубияном, но я не мог не заметить, что у Руты прямо впереди имелись две весьма внушительных припухлости. Одной из причин, почему я не мог не заметить этих припухлостей, была форменная блузка Руты, которая застегивалась спереди. По крайней мере, она пыталась выглядеть застегнутой. Пуговицы на её пышной груди держались из последних сил, и между ними проглядывали две ощутимых бреши. В помощь пуговицам Рута добавила две английские булавки, стянув края брешей. Булавки находились под тем же страшным давлением, что и пуговицы. Честно говоря, вид у них был такой, будто они готовы в любую секунду расстегнуться и выстрелить. И попасть кому-нибудь в глаз. Я намеревался вытереть пол, но Рута сидела лицом к луже. Решив, что разумнее держаться подальше от английских булавок, я обогнул стол и сел.
— Рад познакомиться, — сказал я, честно стараясь не смотреть на булавки.
— Я владелица «Веселых Кудряшек», — тон Руты свидетельствовал, что если я этого до сих пор не знаю, то не имею морального права претендовать на звание частного детектива.
Я снова кивнул и проявил осведомленность:
— Парикмахерской.
— Салона красоты, — поправила она.
Глаза Руты ясно и отчетливо говорили о том, что я нанес ей тяжкое оскорбление.
Что тут сказать. Заведение, которое Рута окрестила салоном красоты, располагалось в двух кварталах отсюда, если повернуть налево у парикмахерской Пола Мейтни. Я частенько пробегал мимо, мотаясь по делам. Это была старая белая постройка с длинными, узкими окнами, единственная на весь квартал, у которой просело крыльцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Она наверняка подумала, что я пытаюсь перекричать сомнения, возникшие у неё по поводу моей истории. Она по-прежнему молчала и таращилась на меня во все глаза.
А, может, эта женщина не умеет обращаться с дверью? Что, если это сложное устройство выше её разумения?
И тут — благодарение небесам! — кондиционер испустил очередную порцию влаги: две жирных капли шмякнулись на пол с непередаваемо прекрасным чавкающим звуком. Рута проводила капли завороженным взглядом, дважды энергично мигнула, откашлялась и спросила:
— Вы Хаскелл Блевинс?
Может быть, у меня слишком богатое воображение, но мне показалось, что в голосе Руты прозвучала надежда услышать отрицательный ответ. Неужто она не знает, кто я? Даже если Рута ни разу не встречала меня в городе, на стекле моей двери, прямо перед её носом, красовалась роскошная надпись. Огромные буквы гласили:
ХАСКЕЛЛ БЛЕВИНС И Со.
ЧАСТНЫЕ РАССЛЕДОВАНИЯ
Выглядела табличка очень модно, и все такое прочее, но бессовестно врала. Приставка рядом с моим именем — целиком и полностью инициатива художника. Он объяснил, что так выглядит солиднее, словно я представляю большую и серьезную фирму, «Макдональдс» там или «Ай-Би-Эм». И так он, бедный, старался, что у меня язык не повернулся заставить его стереть эту бессовестную ложь.
Мои глаза помимо воли сверились с надписью, прежде чем я ответил Руте.
— Совершенно верно, я Хаскелл Блевинс!
И чуть было не добавил: «А кто же еще, по-вашему, мастер по ремонту кондиционеров, что ли?» Но вовремя прикусил язык. Зачем отпугивать потенциального клиента.
Рута тоже скосила глаза на надпись. Хотя она по-прежнему не сделала попытки открыть дверь и проникнуть внутрь, а продолжала торчать на лестничной площадке, медленно читая буквы. Могу поклясться, что в этот момент у неё шевелились губы.
Я все больше склонялся к тому, что Рута была далеко не семи пядей во лбу.
Не отрывая взгляда от надписи, она, наконец, сказала:
— Так это вы, значит, раскрыли цыплячье убийство?
В каждом слоге сквозило недоверие.
Я кивнул. Она говорила о моем последнем деле. Это случилось несколько недель назад и не имело ничего общего с истреблением домашней птицы. Речь шла об убийстве владельца гигантской птицефермы, расположенной примерно в тридцати милях от Пиджин-Форка. И я действительно его раскрыл. По правде говоря, после того, как все завершилось, я чертовски гордился собой — до того самого дня, пока не услышал, как народ между собой называет этот случай «цыплячьим убийством». Так у кого угодно можно выбить почву из-под ног.
Рута потрясла кудрявой головой, словно пыталась вытряхнуть из неё что-то лишнее.
— Вы? Так это были вы?
Я уже привык к подобной реакции. Похоже, каждый, кому пришлось карабкаться по моей лестнице, ожидает здесь встретить Ниро Вульфа или, по меньшей мере, Арчи Гудвина. А вместо этого видят меня — обычного тридцатичетырехлетнего парня с рыжими волосами. С обычным лицом, обычной фигурой, обычным ростом. Единственное, что есть во мне необычного — это россыпи веснушек на лице. Если бы веснушки имели хоть какой-нибудь вес, я бы таскал на себе тонны четыре лишних.
Думаю, из-за этих четырех тонн веснушек и рыжей шевелюры некоторые граждане нашего городка находят во мне сильное сходство с Вождем Краснокожих или Шутом Гороховым. Надеюсь, эти самые «некоторые» просто злобно шутят, и никакого сходства на самом деле нет.
У Руты немного приоткрылся рот.
— Вы — тот самый знаменитый детектив?
Ну да, конечно, теперь в её голосе вполне отчетливо слышалось недоверие.
Тем не менее, я одарил её широкой улыбкой. У меня мелькнула мысль, что это недоверие могло быть вызвано плачевным состоянием моей конторы. Даже когда посреди пола не красуется гигантская лужа, Мельба — секретарша, помните? — называет мою контору не иначе как «Бермудский прямоугольник». Она утверждает, что некая таинственная сила всосала бумажки и другой мусор в радиусе пяти миль вокруг, и выплюнула все это ко мне в кабинет. Думаю, Мельба преувеличивает.
Нет, правда.
Но даже я должен признать, что вода не пошла на пользу кипам сваленных на полу газет и журналов. Некоторые из них безвозвратно погибли. Но Рута этого, кажется, не замечала. Она равнодушно обошла лужу, столкнув парочку журналов «Популярная механика» со стула — они едва не угодили в воду, должен заметить, — и уселась.
— Я Рута Липптон, — изрекла она.
Очевидно, нерешительность Руты не имела отношения к состоянию моего кабинета. Значит, эта нерешительность имела отношение ко мне самому? Будь я человеком обидчивым, непременно бы обиделся. Но я не обидчивый. Нельзя позволить себе такую роскошь, когда тебя постоянно сравнивают с Вождем Краснокожих.
Я кивнул и изобразил внимание, но Рута, похоже, ожидала иной реакции на свое имя. Она подалась вперед и повторила:
— Липптон, как пакетик чая. Только с двумя «п».
Она действительно немного смахивала на чайный пакетик. Теперь, когда она о нем упомянула, это стало особенно заметно. Загорелая почти до черноты и какая-то припухшая. Не хочу показаться грубияном, но я не мог не заметить, что у Руты прямо впереди имелись две весьма внушительных припухлости. Одной из причин, почему я не мог не заметить этих припухлостей, была форменная блузка Руты, которая застегивалась спереди. По крайней мере, она пыталась выглядеть застегнутой. Пуговицы на её пышной груди держались из последних сил, и между ними проглядывали две ощутимых бреши. В помощь пуговицам Рута добавила две английские булавки, стянув края брешей. Булавки находились под тем же страшным давлением, что и пуговицы. Честно говоря, вид у них был такой, будто они готовы в любую секунду расстегнуться и выстрелить. И попасть кому-нибудь в глаз. Я намеревался вытереть пол, но Рута сидела лицом к луже. Решив, что разумнее держаться подальше от английских булавок, я обогнул стол и сел.
— Рад познакомиться, — сказал я, честно стараясь не смотреть на булавки.
— Я владелица «Веселых Кудряшек», — тон Руты свидетельствовал, что если я этого до сих пор не знаю, то не имею морального права претендовать на звание частного детектива.
Я снова кивнул и проявил осведомленность:
— Парикмахерской.
— Салона красоты, — поправила она.
Глаза Руты ясно и отчетливо говорили о том, что я нанес ей тяжкое оскорбление.
Что тут сказать. Заведение, которое Рута окрестила салоном красоты, располагалось в двух кварталах отсюда, если повернуть налево у парикмахерской Пола Мейтни. Я частенько пробегал мимо, мотаясь по делам. Это была старая белая постройка с длинными, узкими окнами, единственная на весь квартал, у которой просело крыльцо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55