В голове шумело. Близость Друзиллы опьяняла ещё больше.
— Дядя Клавдий! — неожиданно выкрикнул Гай. — Говорят, ты пишешь историю этрусков?
Клавдий не ожидал обращения и испуганно дёрнулся, пролив вино на грудь и подбородок.
— Правда, Гай, — заикаясь, пролепетал он.
— Верно ли, что этрусские женщины возлежали за обеденным столом, как мужчины?
Клавдий улыбнулся племяннику подобострастно и пугливо:
— На древних этрусских вазах часто изображены пирующие супруги. Жена лежит в той же позе, что и муж. И таким же жестом поднимает кубок с вином, — пояснил он. Удивительно, но сейчас Клавдий почти не заикался. История была единственным предметом, о котором он говорил без стеснения.
— Почему же римлянки должны сидеть?! — пристально оглядывая зал, воскликнул император. — Разве они достойны меньшего уважения, чем этруски?
Гости удивлённо переглянулись. Дома, в узком семейном кругу, женщины обычно возлежали за столом. Но снимать сандалии и задирать ноги, укладываясь на ложе в присутствии чужих мужчин!..
Первой подала пример Агриппина. Рабыня, склонившись перед императорской сестрой, осторожно развязала тонкие ремешки сандалий. Агриппина невозмутимо устроилась на ложе. Узкие бело-розовые ступни выделялись светлым пятном на фоне узорчатого парчового покрывала. За ней последовала другая матрона, затем ещё одна и ещё…
Слева от Калигулы снимала обувь Юлия Друзилла. Соблазнительно мелькнули ноги цвета светлого мёда. Гай непроизвольно затаил дыхание. Кассий угрюмо посмотрел на жену. Друзилла, опустив голову, избегала его взгляда.
Лишь несколько немолодых матрон остались сидеть в прежнем положении, держа ноги на полу. Среди них — Антония, бабка императора. Старуха презрительно поджала тонкие губы.
Калигула обернулся к лежащей Друзилле. Лицо его оказалось на уровне груди девушки. Откинуться бы назад и прижаться растрёпанной рыжеволосой головой к этой груди!.. Но дюжина пухлых, набитых левконской шерстью подушек препятствием возвышается между ними. Ещё более сильное препятствие — сотня завистливых, недоброжелательных, исподтишка следящих глаз.
Подавив зов плоти, Калигула подмигнул Друзилле:
— Дядя Клавдий, оказывается, умен! — насмешливо шепнул он. — Удивительно, почему же он тогда такой дурак?!
Друзилла тихо засмеялась, на мгновение обнажив верхний ряд зубов. «Смейся вечно, любовь моя! Ты сейчас прекрасна, как никогда!» — расстроганно подумал Калигула.
Он дожевал сладкий финик. Сплюнул в ладонь продолговатую косточку. И оглянулся вокруг, размышляя: в кого бы швырнуть её, чтобы повеселить Друзиллу. Толстый Клавдий рассеянно жевал оленину. Прицелившись, император бросил косточку в дядю. Попал в полную румяную щеку. Клавдий резко дёрнулся и поднёс ладонь к щеке, словно хотел прихлопнуть надоедливую муху. И вдруг понял: над ним снова привселюдно издеваются, как и при Тиберии. Бесстыдно смеялись родные племянники: нахально скалил зубы Гай; деликатно прикрывая рот, хихикала Друзилла; презрительно-насмешливо смотрела на Клавдия Агриппина.
Клавдий уткнулся в тарелку. Крупные солёные слезы капали на отлично приготовленное оленье мясо.
— Ну и дурак же ты! — злобно крикнула сыну Антония, перегнувшись через низкий длинный стол, который разделял их. — Тебе нравится быть всеобщим посмешищем?!
Гай Цезарь развеселился ещё сильнее. Строгая бабка обернулась к нему.
— Какая мерзость — твой праздник! — в сердцах заявила она, кивнув в сторону обиженного Клавдия и женщин, возлежавших по-мужски. — Для этого ты стал императором?!
Калигула прищурился:
— Это не мерзость, дорогая бабушка! — весомо проговорил он. — Настоящей мерзости ты ещё не видела! Если тебе не по нраву мои праздники — не приходи. Живи в своём римском доме или на кампанской вилле! Макрон!
Макрон поспешно отодвинул от себя блюдо и, пережёвывая на ходу, выбрался из-за стола.
— Что прикажешь, цезарь? — вытирая ладонью масляные губы, спросил он.
— Благородная Антония устала. Отведи её домой, — равнодушно бросил император.
Старуха отёрла кончики пальцев салфеткой и отшвырнула её в сторону.
— Идём, Макрон, — оскорблённо согласилась она. — Ноги моей больше не будет во дворце, где родной внук отказывает мне в уважении!
Калигула провёл её взглядом, полным ненависти. Он давно желал отомстить бабке за страх, испытанный в ту ночь, когда Антония застала его в постели Друзиллы.
II
Веселье продолжалось. Между столами и ложами кружились танцовщицы в коротких пеплумах. С отверстий, проделанных в потолке, сыпались на гостей лепестки роз и фиалок. Должно быть, много сестерциев потратил на этот праздник новый император.
Подали закуску — редкие фрукты и медовое печенье. Те из приглашённых, кто был уже не в силах есть, сгребали с блюд остатки угощений и завязывали их в льняные салфетки. Позади пирующих хозяев стояли рабы с нагруженными узелками в руках или на шее.
Звеня мечами, вошли преторианцы. Привели с собой узника — высокого, смуглолицего, черноволосого. Грязную тунику прикрывали отрепья темно-красного плаща. Впавшие щеки поросли всклокоченной чёрной бородой.
— Ирод Агриппа?! — изумился Калигула. — Ты ли это?!
— Славься, Гай Цезарь! — Агриппа тяжело опустился на колени. Тихо звякнула железная цепь, соединяющая наручники. — Счастлив видеть тебя на вершине могущества…
Калигула нагнулся к иудею. С любопытством взглянул в измождённое лицо с длинным крючковатым носом. Взвесил на ладони звенья тяжёлой цепи.
— Нелегко тебе пришлось, Агриппа! — заметил он.
— Увы! — вздохнул узник.
— Всему Риму трудно жилось при Тиберии, — Гай повысил голос, чтобы слова его услышал каждый.
Ирод Агриппа затрясся в нервном плаче. Уткнулся длинным носом в покрывало на императорском ложе и громко всхлипывал. Костлявые лопатки вздрагивали под багряными лохмотьями плаща. Смуглые длинные пальцы Агриппы вцепились в сандалии Гая Цезаря. Калигула подумал: «Некогда и я на коленях рыдал перед Тиберием, умоляя о милосердии. Теперь милосердие в моих руках, и наказание — тоже!»
— Снимите с него цепь! — отрывисто велел он солдатам.
Лицо Агриппы исказилось гримасой облегчения.
— Спасибо, цезарь! — прошептал он.
Освободившись от цепей, иудей долго потирал покрасневшие, стёртые до крови запястья. Калигула с жалостью наблюдал за ним, размышляя: «Вот отпрыск царского рода, внук Ирода Великого. Отца его подло погубили родные братья, а затем жадно разделили Иудейское царство на тетрархии. Сам Агриппа притащился в Рим, чтобы выпросить у Тиберия хоть кусок иудейской земли. А очутился в тюрьме!..»
— Я подарю тебе золотую цепь, по размеру равную железной, которой оковал тебя Тиберий, — пообещал Калигула.
Небывалая щедрость ошеломила Агриппу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106