Агриппа опустился на колени, собирая деньги. И вдруг повалился на бок, со стоном закрывая глаза.
— Что с тобой? — испуганно воскликнула Кипра, опускаясь рядом с ним на колени. Плачущего младенца она поспешно всунула Беренике.
— Сова, сова! — с безумным страхом шептал Агриппа. — Собери деньги и припрячь их для Друзиллы. Но мне не показывай!
Кипра, стоя на коленях, поспешно собирала рассыпавшиеся монеты в подол туники. Калигула, нахмурившись, наблюдал за Агриппой.
— Тебе не по нраву мой подарок? — язвительно спросил он.
Агриппа подполз к императору. Громко рыдая, обхватил тощие колени Калигулы и запричитал:
— Прости, великий цезарь! Твой дар — великолепен! Но мне нельзя смотреть на сову, иначе я умру.
Глаза Агриппы были крепко зажмурены. Калигула угадывал быстрые движения зрачков под тонкой кожей век. Отчаяние иудея объяснялось странным суеверным страхом перед совами. Гай Цезарь, сам суеверный, понял его.
— Почему ты боишься сов? — смягчившись, спросил он.
Агриппа, не открывая глаз, наощупь добрался до подушек. Прилёг на спину, стараясь умерить дрожь в позвоночнике, и заговорил:
— Меня вели в тюрьму по приказу покойного императора Тиберия. Страх охватил меня. Я решил, что никогда больше не увижу жену и детей, не коснусь рукой священных стен Иерусалимского храма. В бессилии я прислонился спиной к дереву, растущему в углу тюремного двора. Поднял голову и в сумерках различил сову, сидящую на ветке прямо у меня над головой. Я испуганно вздрогнул, столкнувшись взглядом с жёлтыми круглыми глазами птицы. «Не бойся! — узник из варварской северной страны дотронулся до моего плеча. — Сова — птица вещая. Она предсказывает тебе грядущее величие. Но когда увидишь сову в следующий раз — это послужит знамением твоей скорой смерти!» Подтверждая слова мудрого варвара, птица трижды ухнула и улетела. С тех пор я боюсь сов. В их жёлтых глазах светится моя погибель!
Слезы просочились сквозь чёрные ресницы иудея. Нервно тряслись сухие узловатые кисти рук. Калигула понял, почему испугался Агриппа. Греческие монеты, отчеканенные в Афинах! На них традиционно изображалась сова — мудрая птица, символ Афины Паллады.
— Кипра, ты собрала монеты? — трагичным тоном спросил Агриппа.
— Да, — едва слышно ответила она.
— Оставь нас и уведи детей.
Кипра послушно вышла из триклиния, прикладывая правую руку к руди и низко кланяясь императору. Левой она поддерживала подол, отягчённый монетами, испугавшими мужа. Дождавшись хлопка дверей, Агриппа облегчённо открыл глаза.
— Я боюсь, — доверительно признался он Калигуле. — Не хочу видеть сов. Ни живых, ни каменных, ни золотых!
Гай молчал. Смертельный страх был хорошо знаком ему. Императора пугали кровавые видения, посещавшие его ночами. Но Калигула не смел говорить о них так легко, как Агриппа о совах.
Иудей, успокоившись, хлопнул в ладони. Притихшие музыканты снова заиграли. Рабыни сбросили тёмные накидки и закружились в томном восточном танце. Бедра под прозрачными накидками подражали плавным движениям любви.
— Почему ты велел женщинам одеться, когда вошла Кипра? — спросил император.
Агриппа вздохнул с непритворной нежностью:
— Чтобы не причинить ей боль. Кипра хранила мне верность в бедности и гонениях. Она постарела, выносив пятерых детей. Есть женщины, предназначенные для услаждения тела, — иудей кивнул в сторону полуобнажённых танцовщиц. — Кипра не такая. Она — утешение для души.
«Агриппа помог мне разгадать извечную загадку. Почему Друзилла милее всех женщин империи? Почему сердце замирает и падает вниз, когда я смотрю в её лицо? Потому что она близка моей душе!» Друзилла! Подумав о ней, Гай вспомнил о других женщинах. В сравнении с Друзиллой, они казались незначительными и ничтожными.
— Первая женщина, с которой я переспал, не вызывала во мне ни нежности, ни любви, — прошептал Калигула, удивлённо заглядывая в прошлое. — Случайная шлюха, владелица дешёвой таверны. Её ласки стоили десять сестерциев и быстро выветрились из памяти. С тех пор я смотрю на женщин, как на шлюх или вещь, доставляющую удовольствие. На всех, кроме одной!
«Что-то надломилось в тебе оттого, что ты купил первую женщину, а не полюбил её!» — подумал мудрый Агриппа, но вслух не сказал. Гай молчал, откинувшись назад и прикрыв глаза. Но блестящий взгляд порою пробирался сквозь опущенные ресницы и косился на полуголых рабынь.
Душа Калигулы наполнилась Друзиллой. Тело следовало собственным законам. Танцовщицы, сверкая узкими глазами, кружились около императора. Руки, пахнущие нардовым маслом, призывно приподнимали набедренные повязки. Калигула в истоме растянулся на ковре. Короткая, вышитая серебром туника императора задралась. Обнажились крепкие худые бедра. Прищурившись, Калигула следил за мельтешащей женской наготой. Агриппа, наклонившись к лицу Гая, зашептал с присвистом:
— Какую из них ты желаешь?
— Всех! — нетерпеливо ответил Калигула. — Пусть их губы скользят по моему телу!..
Дыхание Агриппы сделалось тяжёлым и прерывистым. Смуглое лицо перекосилось.
— Если хочешь, я тоже буду целовать тебя до изнеможения, — заикаясь, пробормотал он. — Ради твоего удовольствия я готов на все.
— Нет! — брезгливо оттолкнув бородатое лицо иудея, заявил Гай. — Только женщины! Ты стань в углу и смотри.
Тяжело дыша, Агриппа на четвереньках отполз от императора. Маленькие чёрные глазки возбуждённо блестели, когда он рассматривал полдюжины переплетённых женских тел, склонившихся над распростёртым мужским.
XXXIX
День битвы при Акциуме издавна отмечался в Риме, как всенародный праздник. 2 сентября 722 года от основания Рима Октавиан Август одержал победу над флотом Марка Антония и царицы Клеопатры. Братоубийственные войны завершились. Антоний и Клеопатра предпочли смерть позору. Август привёз в Рим сокровища египетских фараонов и носы кораблей, составлявших погибший флот Антония. Эти носы — ростры, украшенные фигурами богинь с устрашающими гримасами, — Август велел прибить к трибуне Форума. С тех пор её называют ростральной.
Консулы Марк Аквила Юлиан и Публий Ноний Аспренат с рассвета готовились к проведению праздника. Ростры кораблей Антония были украшены гирляндами. Цветы и зелень скрыли гримасы богинь, и они уже не казались римлянам страшными. К источникам и фонтанам подвозили амфоры дешёвого вина. В обеденный час их опорожнят, чтобы плебеи могли напиться допьяна. В амфитеатре Статилия Тавра предвиделось занятное зрелище. Туда потащили две лодки. Одна из них будет представлять флот Октавиана Августа, другая — Марка Антония. На каждую запустят по двадцать гладиаторов, вооружённых дротиками и стрелами. Морской бой при Акциуме повторится. Правда, исход его неизвестен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
— Что с тобой? — испуганно воскликнула Кипра, опускаясь рядом с ним на колени. Плачущего младенца она поспешно всунула Беренике.
— Сова, сова! — с безумным страхом шептал Агриппа. — Собери деньги и припрячь их для Друзиллы. Но мне не показывай!
Кипра, стоя на коленях, поспешно собирала рассыпавшиеся монеты в подол туники. Калигула, нахмурившись, наблюдал за Агриппой.
— Тебе не по нраву мой подарок? — язвительно спросил он.
Агриппа подполз к императору. Громко рыдая, обхватил тощие колени Калигулы и запричитал:
— Прости, великий цезарь! Твой дар — великолепен! Но мне нельзя смотреть на сову, иначе я умру.
Глаза Агриппы были крепко зажмурены. Калигула угадывал быстрые движения зрачков под тонкой кожей век. Отчаяние иудея объяснялось странным суеверным страхом перед совами. Гай Цезарь, сам суеверный, понял его.
— Почему ты боишься сов? — смягчившись, спросил он.
Агриппа, не открывая глаз, наощупь добрался до подушек. Прилёг на спину, стараясь умерить дрожь в позвоночнике, и заговорил:
— Меня вели в тюрьму по приказу покойного императора Тиберия. Страх охватил меня. Я решил, что никогда больше не увижу жену и детей, не коснусь рукой священных стен Иерусалимского храма. В бессилии я прислонился спиной к дереву, растущему в углу тюремного двора. Поднял голову и в сумерках различил сову, сидящую на ветке прямо у меня над головой. Я испуганно вздрогнул, столкнувшись взглядом с жёлтыми круглыми глазами птицы. «Не бойся! — узник из варварской северной страны дотронулся до моего плеча. — Сова — птица вещая. Она предсказывает тебе грядущее величие. Но когда увидишь сову в следующий раз — это послужит знамением твоей скорой смерти!» Подтверждая слова мудрого варвара, птица трижды ухнула и улетела. С тех пор я боюсь сов. В их жёлтых глазах светится моя погибель!
Слезы просочились сквозь чёрные ресницы иудея. Нервно тряслись сухие узловатые кисти рук. Калигула понял, почему испугался Агриппа. Греческие монеты, отчеканенные в Афинах! На них традиционно изображалась сова — мудрая птица, символ Афины Паллады.
— Кипра, ты собрала монеты? — трагичным тоном спросил Агриппа.
— Да, — едва слышно ответила она.
— Оставь нас и уведи детей.
Кипра послушно вышла из триклиния, прикладывая правую руку к руди и низко кланяясь императору. Левой она поддерживала подол, отягчённый монетами, испугавшими мужа. Дождавшись хлопка дверей, Агриппа облегчённо открыл глаза.
— Я боюсь, — доверительно признался он Калигуле. — Не хочу видеть сов. Ни живых, ни каменных, ни золотых!
Гай молчал. Смертельный страх был хорошо знаком ему. Императора пугали кровавые видения, посещавшие его ночами. Но Калигула не смел говорить о них так легко, как Агриппа о совах.
Иудей, успокоившись, хлопнул в ладони. Притихшие музыканты снова заиграли. Рабыни сбросили тёмные накидки и закружились в томном восточном танце. Бедра под прозрачными накидками подражали плавным движениям любви.
— Почему ты велел женщинам одеться, когда вошла Кипра? — спросил император.
Агриппа вздохнул с непритворной нежностью:
— Чтобы не причинить ей боль. Кипра хранила мне верность в бедности и гонениях. Она постарела, выносив пятерых детей. Есть женщины, предназначенные для услаждения тела, — иудей кивнул в сторону полуобнажённых танцовщиц. — Кипра не такая. Она — утешение для души.
«Агриппа помог мне разгадать извечную загадку. Почему Друзилла милее всех женщин империи? Почему сердце замирает и падает вниз, когда я смотрю в её лицо? Потому что она близка моей душе!» Друзилла! Подумав о ней, Гай вспомнил о других женщинах. В сравнении с Друзиллой, они казались незначительными и ничтожными.
— Первая женщина, с которой я переспал, не вызывала во мне ни нежности, ни любви, — прошептал Калигула, удивлённо заглядывая в прошлое. — Случайная шлюха, владелица дешёвой таверны. Её ласки стоили десять сестерциев и быстро выветрились из памяти. С тех пор я смотрю на женщин, как на шлюх или вещь, доставляющую удовольствие. На всех, кроме одной!
«Что-то надломилось в тебе оттого, что ты купил первую женщину, а не полюбил её!» — подумал мудрый Агриппа, но вслух не сказал. Гай молчал, откинувшись назад и прикрыв глаза. Но блестящий взгляд порою пробирался сквозь опущенные ресницы и косился на полуголых рабынь.
Душа Калигулы наполнилась Друзиллой. Тело следовало собственным законам. Танцовщицы, сверкая узкими глазами, кружились около императора. Руки, пахнущие нардовым маслом, призывно приподнимали набедренные повязки. Калигула в истоме растянулся на ковре. Короткая, вышитая серебром туника императора задралась. Обнажились крепкие худые бедра. Прищурившись, Калигула следил за мельтешащей женской наготой. Агриппа, наклонившись к лицу Гая, зашептал с присвистом:
— Какую из них ты желаешь?
— Всех! — нетерпеливо ответил Калигула. — Пусть их губы скользят по моему телу!..
Дыхание Агриппы сделалось тяжёлым и прерывистым. Смуглое лицо перекосилось.
— Если хочешь, я тоже буду целовать тебя до изнеможения, — заикаясь, пробормотал он. — Ради твоего удовольствия я готов на все.
— Нет! — брезгливо оттолкнув бородатое лицо иудея, заявил Гай. — Только женщины! Ты стань в углу и смотри.
Тяжело дыша, Агриппа на четвереньках отполз от императора. Маленькие чёрные глазки возбуждённо блестели, когда он рассматривал полдюжины переплетённых женских тел, склонившихся над распростёртым мужским.
XXXIX
День битвы при Акциуме издавна отмечался в Риме, как всенародный праздник. 2 сентября 722 года от основания Рима Октавиан Август одержал победу над флотом Марка Антония и царицы Клеопатры. Братоубийственные войны завершились. Антоний и Клеопатра предпочли смерть позору. Август привёз в Рим сокровища египетских фараонов и носы кораблей, составлявших погибший флот Антония. Эти носы — ростры, украшенные фигурами богинь с устрашающими гримасами, — Август велел прибить к трибуне Форума. С тех пор её называют ростральной.
Консулы Марк Аквила Юлиан и Публий Ноний Аспренат с рассвета готовились к проведению праздника. Ростры кораблей Антония были украшены гирляндами. Цветы и зелень скрыли гримасы богинь, и они уже не казались римлянам страшными. К источникам и фонтанам подвозили амфоры дешёвого вина. В обеденный час их опорожнят, чтобы плебеи могли напиться допьяна. В амфитеатре Статилия Тавра предвиделось занятное зрелище. Туда потащили две лодки. Одна из них будет представлять флот Октавиана Августа, другая — Марка Антония. На каждую запустят по двадцать гладиаторов, вооружённых дротиками и стрелами. Морской бой при Акциуме повторится. Правда, исход его неизвестен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106