Дорога повернула, и Кэтрин не смогла сдержать легкого вскрика:
— Я прозевала ее, — сказала она почти самой себе. Но ее выдало выражение удовольствия, которое появилось в уголках рта.
Они остановились перед дверью. Клей обошел машину, потянулся за Мелиссой, поднял ее и посадил на руку, потом помог Кэтрин выйти из машины. С минуту они стояли в мягком мерцании, на их лица падал свет от подвесных фонарей. Длинная красная лента развевалась на резком ветру, издавая хлопающий звук при свете фонарей. Кэтрин смотрела на него и видела, как ветер поднял со лба волосы и аккуратно уложил их назад. Он играл с ее сережками, и они раскачивались по линии подбородка, куда ему хотелось прикоснуться губами. Но с этим придется подождать.
— Давай позвоним, — проказливо сказал он.
— Давай, — повторила она.
Когда Анжела открыла дверь, она уже говорила: — Я думала, когда… — Но, увидев их, она замолчала и приложила утонченные пальцы к губам.
— У вас найдется место еще для троих? — спросил Клей. Анжела долго не могла пошевелиться. Ее глаза сверкали, когда она увидела улыбающуюся Кэтрин, Клея, который одной рукой поддерживал ее, а на другой держал Мелиссу.
— Анжела, — мягко сказала Кэтрин. И вдруг Анжела в бледно-желтом платье сделала к ним движение и обняла всех троих, не в силах бороться со слезами, которые полились у нее по щекам. Она сделала знак рукой Клейборну, взяла Мелиссу с голубым комбинезоном и всем остальным, приняла поцелуи от Клея и Кэтрин.
Когда Клейборн увидел, кто приехал, он был так же взволнован, как и Анжела. Последовали объятия, Инелла поспешила к Мелиссе.
Стук трости Элизабет Форрестер из гостиной говорил о том, что она приближается. Она бросила высокомерный взгляд на собравшуюся ассамблею в фойе, не выделяя никого в частности.
— Давно пора, чтобы к кое-кому вернулся здравый ум… — сказала она, опираясь на трость, и направилась в столовую. Там она налила себе чашку яичного желтка, взбитого с сахаром и сливками, добавила рюмочку рома, потом пробормотала: — О, почему бы и нет, черт возьми, — и с довольной улыбкой выпила рюмку бренди.
И снова там везде была омела… Кэтрин старалась не избегать ее и не искать, а просто не обращать на нее никакого внимания. Но это оказалось поистине невозможным, потому что, как только она поднимала голову, видела, что глаза Клея ищут ее по комнате. И не нужно было поднимать вверх глаза, чтобы напоминать ей об омеле. Весь вечер ей казалось, что у нее в волосах есть веточка омелы, поскольку в их взглядах был виден намек. Было странно то, что Клей стоял на определенном расстоянии от нее и смотрел таким взглядом. Снова и снова она отвлекалась от разговора, с трудом улавливала мысль, потому что чувствовала на спине силу его глаз. И всегда она первой отворачивалась. Еду подавали на подносах, и они касались друг друга локтями, принимаясь за серию блюд.
— Ты хорошо проводишь время?
— Чудесно. А ты?
Ему хотелось правдиво ответить: «Нет, я чувствую себя ужасно», но вместо этого он солгал:
— Чудесно, да.
— Разве ты не поешь чего-нибудь?
Он посмотрел на свою тарелку и понял, что уже пропустил половину блюд, а его тарелка по-прежнему оставалась пустой. Она пронзила шведскую фрикадельку в винном соусе и положила ее ему в тарелку. Он посмотрел на несчастный кусок мяса, который лежал в одиночестве на тарелке, и улыбнулся.
— Маленькое средство к существованию, — деловито сказала она, не отрывая глаз от следующего блюда, приготовленного в жаровне. Ему, как и ей, было прекрасно известно, какое средство к существованию ему нужно сегодня ночью.
Да будет известно, что Мелисса немедленно дала знать, что ей не нравится то, что ее оставили в незнакомой комнате, в этой странной кроватке совсем одну. Кэтрин вздохнула и пошла обратно в комнату. Тотчас ее дочь перестала плакать.
— Мелисса, мама будет здесь все время. Дорогая, ты не хочешь лечь?
Она уложила Мелиссу, накрыла ее, но не успела даже дойти до двери, как Мелисса уже стояла, сжимая поручень и жалобно плача.
— Тебе должно быть стыдно, малышка, — сказала Кэтрин, возвращаясь и снова беря на руки дочку, — ты можешь расстроить бабушку, ведь это она приготовила для тебя эту красивую комнату. — Комната была действительно красивая. В ней было очарование, которое Анжела с такой легкостью могла вложить во все, к чему прикасалась: яркие обои с клетчатым рисунком в пастельных розовых, голубых и желтых тонах, искусно гармонирующих с ярусными шторами, пестрое стеганое ватное одеяло, прелестная набивная подушечка. Повернувшись кругом, чтобы осмотреть комнату при тусклом свете ночной лампы, Кэтрин замерла, увидев в дверях Клея.
— Она ведет себя беспокойно?
— Знаешь, это незнакомая комната…
— Да, я знаю, — сказал он, подошел к ним, встал за спиной Кэтрин и через ее плечо начал разговаривать с Мелиссой. — Мелисса, как насчет музыки? Тебе бы это больше понравилось? — а потом обратился к Кэтрин: — Мама начала играть рождественские гимны. Почему бы не взять ее с собой вниз? Может, музыка поможет ей уснуть.
Кэтрин повернулась и посмотрела через голову Мелиссы на Клея. Выражение лица Клея заставило пульс Кэтрин участиться. Она поняла, что они одни, снизу к ним доносились звуки пианино и голоса. Клей сделал движение, протянул руку, чтобы дотронуться до нее…
Но он прикоснулся к Мелиссе, не отрывая глаз от Кэтрин. Он взял ребенка на руки.
— Пошли, — сказал он. — Я возьму ее. Ты всю ночь проносила ее на руках.
Пока пели гимны, Мелисса уснула на руках Клея, а когда ее возвратили в кроватку, она тотчас открыла глаза и начала хныкать.
— Бесполезно, Клей, — прошептала Кэтрин. — Она устала и не перестанет.
— Тогда нам нужно отвезти ее домой…
От того, как он произнес слово «домой», как поманил рукой, от задумчивости в голосе она почувствовала, как кровь зашумела в ее голове.
— Да, мне кажется, так будет лучше.
— Ты одевай ее, а я извинюсь за нас перед всеми.
По дороге домой они и словом не обмолвились друг с другом. Он включил радио, по всем каналам передавали рождественские гимны. Убаюкивающая музыка наконец укачала ребенка на коленях матери.
Кэтрин казалось, что однажды она уже играла в такой сцене: положила Мелиссу в кровать, спустилась вниз, где ее ожидал Клей. Он сидел во вращающемся кресле. На нем по-прежнему было пальто. Одной ногой он упирался в перекладину стула напротив, беспечно облокотившись на край стола. Что-то привлекло внимание Кэтрин, что-то, что он вращал между большим и указательным пальцами, что-то зеленое. Он молча вращал им — назад и вперед, вперед и назад, — это приковывало ее взгляд, как часы гипнотизера. Потом вещь остановилась, и она поняла, что это была веточка омелы.
Уставившись на нее, она произнесла, заикаясь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107