— И я очень рад, что завтра в полдень Длинный Уильям, — он кивнул в сторону второго своего спутника, — наденет петлю на ее безобразную кривую шею. Нельзя терпеть эти дьявольские проделки.
— Вилли завяжет на петле самый искусный узел во всем Восточном округе, — заверил лучник Олвальд.
— Прошу вас, рассказывайте дальше о суде, — попросил Питер. Как и все остальные, он взглядом постоянно искал связку чеснока, подвешенную на карнизе. Чеснок, как всем было известно, считался лучшим средством против привидений, оборотней, ведьм и колдунов. Сегодня он намеревался попросить одну-две головки, чтобы положить себе в башмаки.
— Матушку Энн и ее супруга привели к епископу Линкольнскому, сэру Генри Кромвелю и Ричарду Джойсу — оба они мировые королевские судьи. На этом допросе старая ведьма заявила, будто ей известно, что ее коричневый цыпленок отступил от больных детей, потому что он вернулся к ней и теперь лежал у нее под животом, отчего тот раздулся настолько, что на нем с трудом можно было подпоясать котт, и к тому же он стал таким тяжелым, что лошадь под ней свалилась.
Слушатели испуганно заахали.
— Она призналась, что имеет трех таких цыплят и у каждого из них есть имя: Щип, Хват и Белый. После этого ее с мужем и дочерью отправили в хантингдонскую тюрьму до судебного заседания. Тем временем у дочерей госпожи Хендерсон продолжались мучительные припадки, несмотря на то, что старухи не было рядом, и никакие просьбы и увещевания не могли убедить ее снять свой наговор. В конце концов несчастные дети умерли в страшных корчах и судорогах, с пеной у рта.
Эсквайр Эндрю Тарстон вздохнул, вид у него был очень серьезный.
— На следующий же день матушку Энн, мужа ее и дочь — тоже людей недобрых — обвинили в том, что они насмерть заколдовали леди Эддисон и двух ее внучек вопреки Божьим законам и нормам поведения, установившимся за пятнадцатилетнее правление нашей милостивой королевы. Поскольку эти факты, как и многие другие, были подкреплены свидетельскими показаниями под присягой, суд в своем вердикте признал их виновными и всех троих осудил на смертную казнь через повешение завтра на рыночной площади города Хантингдона.
Глава 9
ДВЕ ВЕДЬМЫ И КОЛДУН
Рано утром отряд вооруженных пиками солдат подошел к Саттон-Бриджу, чтобы оттуда отплыть на Мидвэй: поговаривали, что его светлость граф Лестер начал собирать армию для борьбы с испанским засильем в Нидерландах. Громкая ругань и грохот от пик, которые волокли по участку, выложенному булыжником, — такое оружие из-за чрезмерной его тяжести невозможно было долго нести на плече — разбудили сквайра Эндрю Тарстона, спавшего на одной постели с Питером Хоптоном и Генри Уайэттом.
Прочистив горло и сплюнув на пол, сквайр Эндрю, раздраженный, с мутными глазами, прошаркал вниз по лестнице, чтобы объясниться с офицером. Им оказался довольно-таки неказистый молодой джентльмен, хоть он и был ярко одет в походный плащ, где сочетались зеленый и золотистый цвета, наброшенный на дублет и короткие голубые штаны с горчично-желтыми полосками. Голову офицера украшала очень модная плоская шляпа с алым страусиным пером, в данный момент вяло свисающим у него над плечом. Он терпеливо пришпоривал и дергал за уздцы серого жеребца, пока тот не встал на дыбы и не забил в воздухе передними копытами. Зрелище по меньшей мере было впечатляющим.
Молодой джентльмен склонился над лукой седла.
— Доброе утро, сэр. Что-то рано вы поднялись.
Эсквайр Эндрю Тарстон, хотя лицо и поведение его выражало недовольство, поклонился в ответ.
— Как тут не подняться, когда вы со своими солдатами подняли такой шум?
— Тогда извиняюсь, — заявил неказистый молодой офицер. — Сегодня такое чудесное утро, что захотелось пораньше снять лагерь. Могу ли я хоть чем-то загладить свою вину?
— Можете, — ответил сквайр Эндрю и, снова прочистив горло, сплюнул под ноги в лужу. — Если для пополнения ваших рядов вы не откажетесь от пары разбойников, то возьмите их у меня — и привет.
— Рад услужить. — К этому времени он уже различил знак отличия шерифа — скрещенные серебряные жезлы. — А руки, ноги и зубы у ваших висельников в порядке? — Офицер говорил картавя. При дворе стало модным придавать своей речи французский, итальянский или испанский акцент.
— Ручаюсь, что протянут они достаточно долго, чтобы храбро проявить себя на службе у королевы.
Отряд, числом человек в восемьдесят, расположился вокруг конюшенного двора таверны, и солдаты, прислонив пики к низкой стене, окружающей фруктовый сад, стали извлекать из своих сумок еду. Одни отправились попить у места водопоя для лошадей, другие в непристойных выражениях зазывали крепконогих служанок, которые, с покрасневшими глазами и еще неумытые после ночных шалостей с постояльцами «Пестрого быка», вышли во двор, чтобы равнодушно поглазеть на этих грубых вояк.
Из молокохранилища лучники Эндрю Тарстона выволокли двух незадачливых разбойников. Давно не поенные и не кормленные, перепачканные коровьим навозом, усыпанные соломой, они сопротивлялись и бранились, убежденные, что час расплаты настал.
— Давайте, давайте, вешайте нас во имя справедливости! — всхлипывая, кричал тот, кто был поменьше ростом. — Сперва вы отнимаете у нас права на общинные земли, потом огораживаете наши наделы — так что вам только и остается, что растянуть нам шеи всего лишь за то, что мы пытались выжить. До чего же докатилась Англия!
Лучник Олвальд отвесил своему пленнику крепкую оплеуху.
— Молчать в присутствии начальства, ты, нахальная перезрелая висельная ворона.
Офицер дал шпоры своей лошади, чтобы поближе разглядеть этих грязных бедолаг с серыми рожами.
— Сержант, проверьте этих шарлатанов и сообщите мне, действительно ли в порядке у них руки, ноги и зубы.
Словно продавец лошадей на ярмарке, сержант разомкнул разбойникам челюсти кинжалом, вложенным в ножны, затем безжалостно потыкал им рукой в животы, выискивая, нет ли признаков разрыва внутренних органов, и, наконец, поколотил их по спинам, проверяя, нет ли у них каменной болезни.
— Если у этих псов столько же силы, сколько и вони, они нам подойдут, сэр Седрик, — процедил сержант.
Немного погодя вооруженную пиками роту — это войско не имело никакого огнестрельного оружия — пинками и руганью построили в шеренги, которые угрюмо двинулись в сторону болот и лежащего за ними залива Уош. Рекрутов тащили за веревки, привязанные к их шеям.
Утро выдалось, по оценке Уайэтта, такое великолепное, о каком мог бы мечтать любой простой англичанин, и на самом деле почти в точности такое же совершенно прекрасное, каким представляли его себе двое этих путешественников, когда изнывали под палящим солнцем или замерзали от холода на далеких чужих берегах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
— Вилли завяжет на петле самый искусный узел во всем Восточном округе, — заверил лучник Олвальд.
— Прошу вас, рассказывайте дальше о суде, — попросил Питер. Как и все остальные, он взглядом постоянно искал связку чеснока, подвешенную на карнизе. Чеснок, как всем было известно, считался лучшим средством против привидений, оборотней, ведьм и колдунов. Сегодня он намеревался попросить одну-две головки, чтобы положить себе в башмаки.
— Матушку Энн и ее супруга привели к епископу Линкольнскому, сэру Генри Кромвелю и Ричарду Джойсу — оба они мировые королевские судьи. На этом допросе старая ведьма заявила, будто ей известно, что ее коричневый цыпленок отступил от больных детей, потому что он вернулся к ней и теперь лежал у нее под животом, отчего тот раздулся настолько, что на нем с трудом можно было подпоясать котт, и к тому же он стал таким тяжелым, что лошадь под ней свалилась.
Слушатели испуганно заахали.
— Она призналась, что имеет трех таких цыплят и у каждого из них есть имя: Щип, Хват и Белый. После этого ее с мужем и дочерью отправили в хантингдонскую тюрьму до судебного заседания. Тем временем у дочерей госпожи Хендерсон продолжались мучительные припадки, несмотря на то, что старухи не было рядом, и никакие просьбы и увещевания не могли убедить ее снять свой наговор. В конце концов несчастные дети умерли в страшных корчах и судорогах, с пеной у рта.
Эсквайр Эндрю Тарстон вздохнул, вид у него был очень серьезный.
— На следующий же день матушку Энн, мужа ее и дочь — тоже людей недобрых — обвинили в том, что они насмерть заколдовали леди Эддисон и двух ее внучек вопреки Божьим законам и нормам поведения, установившимся за пятнадцатилетнее правление нашей милостивой королевы. Поскольку эти факты, как и многие другие, были подкреплены свидетельскими показаниями под присягой, суд в своем вердикте признал их виновными и всех троих осудил на смертную казнь через повешение завтра на рыночной площади города Хантингдона.
Глава 9
ДВЕ ВЕДЬМЫ И КОЛДУН
Рано утром отряд вооруженных пиками солдат подошел к Саттон-Бриджу, чтобы оттуда отплыть на Мидвэй: поговаривали, что его светлость граф Лестер начал собирать армию для борьбы с испанским засильем в Нидерландах. Громкая ругань и грохот от пик, которые волокли по участку, выложенному булыжником, — такое оружие из-за чрезмерной его тяжести невозможно было долго нести на плече — разбудили сквайра Эндрю Тарстона, спавшего на одной постели с Питером Хоптоном и Генри Уайэттом.
Прочистив горло и сплюнув на пол, сквайр Эндрю, раздраженный, с мутными глазами, прошаркал вниз по лестнице, чтобы объясниться с офицером. Им оказался довольно-таки неказистый молодой джентльмен, хоть он и был ярко одет в походный плащ, где сочетались зеленый и золотистый цвета, наброшенный на дублет и короткие голубые штаны с горчично-желтыми полосками. Голову офицера украшала очень модная плоская шляпа с алым страусиным пером, в данный момент вяло свисающим у него над плечом. Он терпеливо пришпоривал и дергал за уздцы серого жеребца, пока тот не встал на дыбы и не забил в воздухе передними копытами. Зрелище по меньшей мере было впечатляющим.
Молодой джентльмен склонился над лукой седла.
— Доброе утро, сэр. Что-то рано вы поднялись.
Эсквайр Эндрю Тарстон, хотя лицо и поведение его выражало недовольство, поклонился в ответ.
— Как тут не подняться, когда вы со своими солдатами подняли такой шум?
— Тогда извиняюсь, — заявил неказистый молодой офицер. — Сегодня такое чудесное утро, что захотелось пораньше снять лагерь. Могу ли я хоть чем-то загладить свою вину?
— Можете, — ответил сквайр Эндрю и, снова прочистив горло, сплюнул под ноги в лужу. — Если для пополнения ваших рядов вы не откажетесь от пары разбойников, то возьмите их у меня — и привет.
— Рад услужить. — К этому времени он уже различил знак отличия шерифа — скрещенные серебряные жезлы. — А руки, ноги и зубы у ваших висельников в порядке? — Офицер говорил картавя. При дворе стало модным придавать своей речи французский, итальянский или испанский акцент.
— Ручаюсь, что протянут они достаточно долго, чтобы храбро проявить себя на службе у королевы.
Отряд, числом человек в восемьдесят, расположился вокруг конюшенного двора таверны, и солдаты, прислонив пики к низкой стене, окружающей фруктовый сад, стали извлекать из своих сумок еду. Одни отправились попить у места водопоя для лошадей, другие в непристойных выражениях зазывали крепконогих служанок, которые, с покрасневшими глазами и еще неумытые после ночных шалостей с постояльцами «Пестрого быка», вышли во двор, чтобы равнодушно поглазеть на этих грубых вояк.
Из молокохранилища лучники Эндрю Тарстона выволокли двух незадачливых разбойников. Давно не поенные и не кормленные, перепачканные коровьим навозом, усыпанные соломой, они сопротивлялись и бранились, убежденные, что час расплаты настал.
— Давайте, давайте, вешайте нас во имя справедливости! — всхлипывая, кричал тот, кто был поменьше ростом. — Сперва вы отнимаете у нас права на общинные земли, потом огораживаете наши наделы — так что вам только и остается, что растянуть нам шеи всего лишь за то, что мы пытались выжить. До чего же докатилась Англия!
Лучник Олвальд отвесил своему пленнику крепкую оплеуху.
— Молчать в присутствии начальства, ты, нахальная перезрелая висельная ворона.
Офицер дал шпоры своей лошади, чтобы поближе разглядеть этих грязных бедолаг с серыми рожами.
— Сержант, проверьте этих шарлатанов и сообщите мне, действительно ли в порядке у них руки, ноги и зубы.
Словно продавец лошадей на ярмарке, сержант разомкнул разбойникам челюсти кинжалом, вложенным в ножны, затем безжалостно потыкал им рукой в животы, выискивая, нет ли признаков разрыва внутренних органов, и, наконец, поколотил их по спинам, проверяя, нет ли у них каменной болезни.
— Если у этих псов столько же силы, сколько и вони, они нам подойдут, сэр Седрик, — процедил сержант.
Немного погодя вооруженную пиками роту — это войско не имело никакого огнестрельного оружия — пинками и руганью построили в шеренги, которые угрюмо двинулись в сторону болот и лежащего за ними залива Уош. Рекрутов тащили за веревки, привязанные к их шеям.
Утро выдалось, по оценке Уайэтта, такое великолепное, о каком мог бы мечтать любой простой англичанин, и на самом деле почти в точности такое же совершенно прекрасное, каким представляли его себе двое этих путешественников, когда изнывали под палящим солнцем или замерзали от холода на далеких чужих берегах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141