Сейчас один из этих несчастных парней, умирая, лежал на мокром брезенте, тяжело и хрипло дыша, с ужасным желтовато-зеленым лицом. Уайэтт подошел к нему и поднес к его дрожащим губам тыквенную бутыль с водой, хоть и знал, что чуть позже его будет рвать этой несущей краткое облегчение жидкостью.
День за днем под пылающим солнцем охваченная эпидемией армада продвигалась на запад. Ветер сопутствовал эскадре. Эпидемия распространялась до тех пор, пока незатронутыми этой таинственной и свирепой болезнью оставались только два судна — обе маленькие каравеллы. Теперь уже люди умирали почти ежечасно, потому что из-за тесноты внизу и на палубе невозможно было держать корабли в какой-то хотя бы относительной чистоте. В конце недели «Бонавентур» издавал такую невыносимую вонь, что даже слабый нюх мог бы распознать его присутствие с расстояния в полмили.
Вначале мертвецов отправляли за борт после похоронной службы, прочитанной капелланом флагманского корабля, каким-нибудь из офицеров или даже самим Дрейком, но потом, как только заболевший испускал дух, здоровые матросы волокли его труп по палубе и выкидывали в искрящееся голубое море.
В конце двухнедельного плавания вице-адмирал Фробишер, до крайности обеспокоенный, прибыл на борт «Бонавентура»и предложил прекратить свободное плавание и изменить курс эскадры так, чтобы ветер с бимса продувал между палубами и, возможно, тем самым ослабил
бы эпидемию.
Сэр Френсис Дрейк внимательно выслушал его, но потом покачал выгоревшей на солнце тяжелой головой: — Нет, Мартин, я и раньше встречался с такими лихорадками, и не выдуть ее ветрами, какими бы свежими и крепкими они ни были. Будем держаться настоящего курса и молить Бога, чтобы дал нам достичь какого-нибудь острова Вест-Индии, прежде чем слишком много бедняг отправится на тот свет.
Устало покорившись несгибаемой воле адмирала, пораженные болезнью корабли продолжали свой курс на Карибское море, и в снастях их пели северо-восточные пассаты, обрушивая алмазные россыпи брызг на шканцы правого борта. Благодаря этим пассатам эскадра практически шла сама по себе, и это было хорошо, поскольку оставшиеся здоровыми в основном заботились о своих бредивших сотоварищах, валявшихся повсюду на палубах и со стоном молящих о смерти, воде или о той, что осталась любимой на берегу.
Генри Уайэтт большую часть своего времени посвящал сквайру Хьюберту Коффину, который, несмотря на ужасную слабость и истощенность, упрямо цеплялся за жизнь, и его когда-то мощная грудная клетка поднималась и опадала с лихорадочной частотой. Будучи в отчаянии, доктор Годвин приказал жечь фосфор, а также селитру, чтобы хоть на время ослабить эту жуткую вонь между палубами, но на эпидемию это не действовало. Теперь на всех топах мачт день и ночь сидели наблюдатели и вглядывались в даль, пытаясь заметить остров и гавань, где можно было бы оставить больных, почистить корабли и отмыться самим.
Уже более двухсот тридцати трупов дрейфовали за кормой армады Дрейка, и вот наконец наблюдатель на «Подспорье» издал тот самый клич, который со страстным нетерпением ожидали все. Уайэтт положил голову Хьюберта себе на колено, влил ему в рот несколько ложек бульона и объявил:
— Землю завидели, так что теперь, дружище Хьюберт, ты уж точно доживешь до того дня, когда запустишь свои руки по локоть в сокровища.
Налитые кровью карие глаза, дрогнув, устремили свой слабый взгляд вверх, и он едва заметно кивнул головой.
Уайэтт добавил:
— И где-нибудь здесь ты, может, найдешь мне крепкую каравеллу, чтобы она стала моей собственной.
Хьюберт моргнул, еще раз кивнул головой и, закрыв глаза, привалился спиной к старому марселю. Уайэтт задержался, разнося бульон в зловонном полумраке батарейной палубы и пытаясь забыть бредовые стенания верзилы канонира, беспрестанно зовущего девушку по имени Долли.
Замеченная земля оказалась островом Доминика, самым восточным из Антильских островов Наветренной группы — факт, говоривший о том, что Золотой адмирал не утратил за годы, проведенные на берегу, своего мастерства флотоводца.
Индейцы этого острова, недавно восставшие против невыносимой жестокости испанцев, выплыли навстречу эскадре на весельных лодках, размахивая в знак мира и доброжелательности зелеными ветками. Тела их, раскрашенные в желтый, красный и синий цвета, выглядели кричаще яркими на фоне сине-зеленой воды Карибского моря.
С собой они прихватили нескольких жалких испанских пленников, с помощью которых и смогли разговаривать с офицерами Дрейка. Они горячо упрашивали англичан высадиться на берегу, все время страстно заверяя их в своей дружбе, но Дрейк, памятуя о почти фатальном предательстве на острове Моча, глубоко отпечатавшемся в его сознании, резко оборвал ворчание капитанов и отказался. Однако он распорядился о покупке у них табака и лепешек из клубней маниока, которые, как утверждали моряки-ветераны, являлись действенным средством для лечения именно этого вида лихорадки.
Оттуда грязные вонючие корабли поплыли курсом на север и спустя два дня вошли в просторную, хорошо защищенную бухту покинутого людьми острова, названного в честь святого Кристофера островом Сент-Кристофер, вряд ли догадываясь о том, что в последующие годы большие флотилии последователей Дрейка — Худа, Роднея и Нельсона — будут искать пристанище в этих же самых водах.
Глава 11
СЛЕДУЮЩЕЕ РИСКОВАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
Остров Сент-Кристофер — позже Сент-Китс — оказался идеально подходящим для эскадры Френсиса Дрейка. Невообразимо прекрасный остров располагал обильными запасами дикорастущих фруктов и табака — этого превосходного антисептика. Какое неописуемое облегчение — покинуть тесный воняющий «Бонавентур», думал Уайэтт, помогая переправить больных на берег и разложить их рядами в прохладной тени зеленых пальмовых веток. За день больные перестали умирать и начали выздоравливать, а, что еще лучше, инфекция перестала требовать новые жертвы.
Поскольку остров оказался ненаселенным и опасности нападения не существовало, не нужно было выставлять охрану и наблюдательные посты среди холмов. Бородатые члены команды снова набирались сил, вдоволь питаясь мясом дикого рогатого скота и свиней, бродивших по острову большими стадами.
— Хоть в этом старые испанцы были мудры, — заметил Лоусон из Дувра, старшина небольшой весельной галеры адмиральского корабля и надежный мужик, уважаемый равно как своими товарищами, так и старшими офицерами. — Как только они захватывали остров, то при первой же возможности завозили туда коров, бычков и свиней, чтобы изгнанники их народа не голодали. На Эспаньоле, к примеру, я видел стада диких коров и быков, кормящихся вдоль побережья, которые насчитывали тысячи голов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141
День за днем под пылающим солнцем охваченная эпидемией армада продвигалась на запад. Ветер сопутствовал эскадре. Эпидемия распространялась до тех пор, пока незатронутыми этой таинственной и свирепой болезнью оставались только два судна — обе маленькие каравеллы. Теперь уже люди умирали почти ежечасно, потому что из-за тесноты внизу и на палубе невозможно было держать корабли в какой-то хотя бы относительной чистоте. В конце недели «Бонавентур» издавал такую невыносимую вонь, что даже слабый нюх мог бы распознать его присутствие с расстояния в полмили.
Вначале мертвецов отправляли за борт после похоронной службы, прочитанной капелланом флагманского корабля, каким-нибудь из офицеров или даже самим Дрейком, но потом, как только заболевший испускал дух, здоровые матросы волокли его труп по палубе и выкидывали в искрящееся голубое море.
В конце двухнедельного плавания вице-адмирал Фробишер, до крайности обеспокоенный, прибыл на борт «Бонавентура»и предложил прекратить свободное плавание и изменить курс эскадры так, чтобы ветер с бимса продувал между палубами и, возможно, тем самым ослабил
бы эпидемию.
Сэр Френсис Дрейк внимательно выслушал его, но потом покачал выгоревшей на солнце тяжелой головой: — Нет, Мартин, я и раньше встречался с такими лихорадками, и не выдуть ее ветрами, какими бы свежими и крепкими они ни были. Будем держаться настоящего курса и молить Бога, чтобы дал нам достичь какого-нибудь острова Вест-Индии, прежде чем слишком много бедняг отправится на тот свет.
Устало покорившись несгибаемой воле адмирала, пораженные болезнью корабли продолжали свой курс на Карибское море, и в снастях их пели северо-восточные пассаты, обрушивая алмазные россыпи брызг на шканцы правого борта. Благодаря этим пассатам эскадра практически шла сама по себе, и это было хорошо, поскольку оставшиеся здоровыми в основном заботились о своих бредивших сотоварищах, валявшихся повсюду на палубах и со стоном молящих о смерти, воде или о той, что осталась любимой на берегу.
Генри Уайэтт большую часть своего времени посвящал сквайру Хьюберту Коффину, который, несмотря на ужасную слабость и истощенность, упрямо цеплялся за жизнь, и его когда-то мощная грудная клетка поднималась и опадала с лихорадочной частотой. Будучи в отчаянии, доктор Годвин приказал жечь фосфор, а также селитру, чтобы хоть на время ослабить эту жуткую вонь между палубами, но на эпидемию это не действовало. Теперь на всех топах мачт день и ночь сидели наблюдатели и вглядывались в даль, пытаясь заметить остров и гавань, где можно было бы оставить больных, почистить корабли и отмыться самим.
Уже более двухсот тридцати трупов дрейфовали за кормой армады Дрейка, и вот наконец наблюдатель на «Подспорье» издал тот самый клич, который со страстным нетерпением ожидали все. Уайэтт положил голову Хьюберта себе на колено, влил ему в рот несколько ложек бульона и объявил:
— Землю завидели, так что теперь, дружище Хьюберт, ты уж точно доживешь до того дня, когда запустишь свои руки по локоть в сокровища.
Налитые кровью карие глаза, дрогнув, устремили свой слабый взгляд вверх, и он едва заметно кивнул головой.
Уайэтт добавил:
— И где-нибудь здесь ты, может, найдешь мне крепкую каравеллу, чтобы она стала моей собственной.
Хьюберт моргнул, еще раз кивнул головой и, закрыв глаза, привалился спиной к старому марселю. Уайэтт задержался, разнося бульон в зловонном полумраке батарейной палубы и пытаясь забыть бредовые стенания верзилы канонира, беспрестанно зовущего девушку по имени Долли.
Замеченная земля оказалась островом Доминика, самым восточным из Антильских островов Наветренной группы — факт, говоривший о том, что Золотой адмирал не утратил за годы, проведенные на берегу, своего мастерства флотоводца.
Индейцы этого острова, недавно восставшие против невыносимой жестокости испанцев, выплыли навстречу эскадре на весельных лодках, размахивая в знак мира и доброжелательности зелеными ветками. Тела их, раскрашенные в желтый, красный и синий цвета, выглядели кричаще яркими на фоне сине-зеленой воды Карибского моря.
С собой они прихватили нескольких жалких испанских пленников, с помощью которых и смогли разговаривать с офицерами Дрейка. Они горячо упрашивали англичан высадиться на берегу, все время страстно заверяя их в своей дружбе, но Дрейк, памятуя о почти фатальном предательстве на острове Моча, глубоко отпечатавшемся в его сознании, резко оборвал ворчание капитанов и отказался. Однако он распорядился о покупке у них табака и лепешек из клубней маниока, которые, как утверждали моряки-ветераны, являлись действенным средством для лечения именно этого вида лихорадки.
Оттуда грязные вонючие корабли поплыли курсом на север и спустя два дня вошли в просторную, хорошо защищенную бухту покинутого людьми острова, названного в честь святого Кристофера островом Сент-Кристофер, вряд ли догадываясь о том, что в последующие годы большие флотилии последователей Дрейка — Худа, Роднея и Нельсона — будут искать пристанище в этих же самых водах.
Глава 11
СЛЕДУЮЩЕЕ РИСКОВАННОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
Остров Сент-Кристофер — позже Сент-Китс — оказался идеально подходящим для эскадры Френсиса Дрейка. Невообразимо прекрасный остров располагал обильными запасами дикорастущих фруктов и табака — этого превосходного антисептика. Какое неописуемое облегчение — покинуть тесный воняющий «Бонавентур», думал Уайэтт, помогая переправить больных на берег и разложить их рядами в прохладной тени зеленых пальмовых веток. За день больные перестали умирать и начали выздоравливать, а, что еще лучше, инфекция перестала требовать новые жертвы.
Поскольку остров оказался ненаселенным и опасности нападения не существовало, не нужно было выставлять охрану и наблюдательные посты среди холмов. Бородатые члены команды снова набирались сил, вдоволь питаясь мясом дикого рогатого скота и свиней, бродивших по острову большими стадами.
— Хоть в этом старые испанцы были мудры, — заметил Лоусон из Дувра, старшина небольшой весельной галеры адмиральского корабля и надежный мужик, уважаемый равно как своими товарищами, так и старшими офицерами. — Как только они захватывали остров, то при первой же возможности завозили туда коров, бычков и свиней, чтобы изгнанники их народа не голодали. На Эспаньоле, к примеру, я видел стада диких коров и быков, кормящихся вдоль побережья, которые насчитывали тысячи голов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141