До противоположной стены было не менее трех сотен
метров, а своды зала уходили вверх не меньше, чем на сотню. Как и все
у онгерритов, они были гладко, до блеска отполированы, и на этом
блестящем, почти зеркальном фоне черными точками - как звезды на
негативе звездного неба - выделялись многочисленные отверстия,
подобные тому, через которое мы проникли в зал.
И кругом были онгерриты. Сотни онгерритов. Тысячи. Белыми
воскообразными наплывами они покрывали стены зала и его потолок,
тонкими студенистыми струями вытекали из некоторых отверстий и
опускались на пол, расплываясь там гигантскими амебами, копошились у
чаши источника, расположенной в центре. Каждый из них передвигался сам
по себе, вне, казалось бы, какой то связи с остальными, но, окинув
камеру взглядом, можно было заметить, что все их движения подчиняются
единому замедленному ритму, то усиливаясь, то затухая с периодом в
два-три десятка секунд. На первый взгляд вся эта картина не рождала
никаких ассоциаций, но через несколько секунд я почему-то снова, как и
рядом со Стражем почувствовал тошноту и сделал несколько судорожных
глотков. Нет, неожиданно для себя я понял, что ассоциации неожиданно
возникали в сознании, несмотря на всю внешнюю непохожесть наблюдаемых
картин. Я вдруг почувствовал, что то, что я вижу, так же чуждо мне и
отвратительно, как Мертвые поля в Белом лесу Аттона. Или даже еще
более чуждо и отвратительно. Но какого-либо вмешательства в свое
сознание со стороны я при этом не ощущал.
На спутников моих, разумеется, картина эта никакого впечатления не
произвела. Постояв пару минут и дав мне оглядеться, Гладис молча
двинулась вперед, стараясь идти подальше от ползавших по полу
онгерритов. Идти было нелегко, потому что пол камеры был покрыт
толстым - кое-где в несколько метров - слоем "гремучек" - твердых
образований каплеобразной формы размером в несколько сантиметров.
Тяжелые, но очень скользкие, они расступались под ногами с характерным
шумом, из-за которого и получили свое название, и порою нога
проваливалась в них по щиколотку. Я наверняка отстал бы от Гладис,
если бы ни Сухарев, который топал сзади как танк, едва не наступая мне
на пятки. Волей-неволей пришлось сосредоточиться целиком на ходьбе, и
какое-то время я шел, глядя только себе под ноги и ничего не замечая
вокруг. И только когда мы подошли к источнику, заметил, что Гладис
пользуется распылителем.
- Зачем вы это делаете? - спросил я.
- Что именно? - она подошла к бассейну, стала снимать баллон.
- Распылитель.
- Потому что имею желание живой вернуться на станцию. Как, наверное, и
вы, инспектор. Не теряйте времени.
Сухарев уже снял свой баллон и помог мне сделать то же. По очереди он
уложил баллоны на край бассейна, вытянул шланги и опустил их в воду.
Потом включил откачку. Гладис отошла на несколько шагов в сторону,
присела, отдыхая, на выступ скалы над самым источником. Я сел рядом. С
непривычки болели спина и ноги, давненько мне не приходилось так
нагружаться.
- В материалах проекта, - сказал я, немного переведя дух и стараясь
пока не смотреть по сторонам, чтобы снова не почувствовать тошноту, -
Распылители указываются как черезвычайное средство.
- Ну и что?
- Похоже, что их использование вошло у вас в повседневную практику.
- Просто мы используем черезвычайное средство в черезвычайной
ситуации. И не наша вина, что такая ситуация здесь при каждом спуске.
- А с каких пор спуск к онгерритам стал рассматриваться как
черезвычайная ситуация? - я некоторое время помолчал, но она не сочла
нужным ответить мне, и тогда я снова спросил, - Вы же нарушаете
установленную протоколом проекта процедуру контакта. Почему?
- А почему мы, ксенологи, вместо того, чтобы работать, чтобы делать
дело, ради которого мы здесь находимся, вынуждены таскать сюда каждый
день эту дрянь? - кивнула она в сторону баллонов, - Это предусмотрено
протоколом проекта? Или, может, нам просто нечего больше делать?
- Вы хотите, чтобы я вам обьяснил, почему вам приходится сюда носить
бета-треон? - удивился я.
- Да, хочу. Интересно знать, как на это смотрит представитель
Академии.
- Что ж, - я старался говорить совершенно спокойно, - Как должно быть
известно всем, кто связан с проектом, вот уже полтора года, как идет
резкий рост численности онгерритов. Они, как и все живое на Кабенге,
требуют для своей жизнедеятельности определенного количества
бета-треона. Поступление же бета-треона в источники, как показали
многолетние наблюденя, стабильны и едва обеспечивают нужды количества
онгерритов, прежде населявшего Кабенг. Отсюда и необходимость в
добавочном бета-треоне. Вы удовлетворены моим обьяснением?
- Чушь, - сказала она, отвернувшись.
- Что именно - чушь? - я слегка помедлил, прежде чем задал этот
вопрос.
- Да почти все - чушь, - она вздохнула и повернулась ко мне. Лицо ее
под светофильтром было почти неразличимо, но я почему-то почувствовал,
что это очень злое лицо. Я ждал, что она продолжит, но она молчала, и
тогда я спросил напрямик:
- Потрудитесь обьяснить, что именно вы называете чушью. И почему.
- Ну хотя бы то, - сказала она после паузы, - Что поступление
бета-треона в источники остается на неизменном уровне. Видно кому-то в
Академии выгодно не обращать внимания на данные наших измерений за эти
полтора года.
Я не удивился. Я, наверное, ждал чего-то подобного - после того, что
узнал вчера. Но каким, черт подери, образом можно скрыть такие данные
так, что даже нашему отделу они оказываются неизвестными?!
И впервые, наверное, я подумал о том, что здесь и так, безо всякого
Нашествия может произойти катастрофа. Просто из-за множества таких вот
накладок.
Но это, конечно, ничего еще не обьясняло.
- Вы знаете, что здесь было бы, если бы поступление бета-треона в
источники оставалось стабильным? - нарушила молчание Гладис.
- Что?
- Кладбище. Гора трупов. Можно подумать, что эти вот баллоны, что мы
сюда таскаем, хоть сколько-нибудь могут помочь. Это какими же дураками
надо быть, - она даже постучала рукой себе по шлему, - Чтобы
элементарных подсчетов не сделать!? Да для того только, чтобы всех,
кто живет сейчас на Каланде, прокормить бета-треоном, нам бы
потребовалось трубопровод сюда сооружать! И это ведь касается только
тех, кто уже прошел восьмой метаморфоз. А что творится там, глубже, в
выводковых камерах, вы себе представляете?
- А что там творится? - спросил я, но она не ответила и снова
замкнулась в себе. Действительно, интересно, что же там творится? И
вообще, какие они - эти выводковые камеры? Не мне одному интересно -
все хотели бы это знать. Или они туда спускались? - подумал вдруг я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
метров, а своды зала уходили вверх не меньше, чем на сотню. Как и все
у онгерритов, они были гладко, до блеска отполированы, и на этом
блестящем, почти зеркальном фоне черными точками - как звезды на
негативе звездного неба - выделялись многочисленные отверстия,
подобные тому, через которое мы проникли в зал.
И кругом были онгерриты. Сотни онгерритов. Тысячи. Белыми
воскообразными наплывами они покрывали стены зала и его потолок,
тонкими студенистыми струями вытекали из некоторых отверстий и
опускались на пол, расплываясь там гигантскими амебами, копошились у
чаши источника, расположенной в центре. Каждый из них передвигался сам
по себе, вне, казалось бы, какой то связи с остальными, но, окинув
камеру взглядом, можно было заметить, что все их движения подчиняются
единому замедленному ритму, то усиливаясь, то затухая с периодом в
два-три десятка секунд. На первый взгляд вся эта картина не рождала
никаких ассоциаций, но через несколько секунд я почему-то снова, как и
рядом со Стражем почувствовал тошноту и сделал несколько судорожных
глотков. Нет, неожиданно для себя я понял, что ассоциации неожиданно
возникали в сознании, несмотря на всю внешнюю непохожесть наблюдаемых
картин. Я вдруг почувствовал, что то, что я вижу, так же чуждо мне и
отвратительно, как Мертвые поля в Белом лесу Аттона. Или даже еще
более чуждо и отвратительно. Но какого-либо вмешательства в свое
сознание со стороны я при этом не ощущал.
На спутников моих, разумеется, картина эта никакого впечатления не
произвела. Постояв пару минут и дав мне оглядеться, Гладис молча
двинулась вперед, стараясь идти подальше от ползавших по полу
онгерритов. Идти было нелегко, потому что пол камеры был покрыт
толстым - кое-где в несколько метров - слоем "гремучек" - твердых
образований каплеобразной формы размером в несколько сантиметров.
Тяжелые, но очень скользкие, они расступались под ногами с характерным
шумом, из-за которого и получили свое название, и порою нога
проваливалась в них по щиколотку. Я наверняка отстал бы от Гладис,
если бы ни Сухарев, который топал сзади как танк, едва не наступая мне
на пятки. Волей-неволей пришлось сосредоточиться целиком на ходьбе, и
какое-то время я шел, глядя только себе под ноги и ничего не замечая
вокруг. И только когда мы подошли к источнику, заметил, что Гладис
пользуется распылителем.
- Зачем вы это делаете? - спросил я.
- Что именно? - она подошла к бассейну, стала снимать баллон.
- Распылитель.
- Потому что имею желание живой вернуться на станцию. Как, наверное, и
вы, инспектор. Не теряйте времени.
Сухарев уже снял свой баллон и помог мне сделать то же. По очереди он
уложил баллоны на край бассейна, вытянул шланги и опустил их в воду.
Потом включил откачку. Гладис отошла на несколько шагов в сторону,
присела, отдыхая, на выступ скалы над самым источником. Я сел рядом. С
непривычки болели спина и ноги, давненько мне не приходилось так
нагружаться.
- В материалах проекта, - сказал я, немного переведя дух и стараясь
пока не смотреть по сторонам, чтобы снова не почувствовать тошноту, -
Распылители указываются как черезвычайное средство.
- Ну и что?
- Похоже, что их использование вошло у вас в повседневную практику.
- Просто мы используем черезвычайное средство в черезвычайной
ситуации. И не наша вина, что такая ситуация здесь при каждом спуске.
- А с каких пор спуск к онгерритам стал рассматриваться как
черезвычайная ситуация? - я некоторое время помолчал, но она не сочла
нужным ответить мне, и тогда я снова спросил, - Вы же нарушаете
установленную протоколом проекта процедуру контакта. Почему?
- А почему мы, ксенологи, вместо того, чтобы работать, чтобы делать
дело, ради которого мы здесь находимся, вынуждены таскать сюда каждый
день эту дрянь? - кивнула она в сторону баллонов, - Это предусмотрено
протоколом проекта? Или, может, нам просто нечего больше делать?
- Вы хотите, чтобы я вам обьяснил, почему вам приходится сюда носить
бета-треон? - удивился я.
- Да, хочу. Интересно знать, как на это смотрит представитель
Академии.
- Что ж, - я старался говорить совершенно спокойно, - Как должно быть
известно всем, кто связан с проектом, вот уже полтора года, как идет
резкий рост численности онгерритов. Они, как и все живое на Кабенге,
требуют для своей жизнедеятельности определенного количества
бета-треона. Поступление же бета-треона в источники, как показали
многолетние наблюденя, стабильны и едва обеспечивают нужды количества
онгерритов, прежде населявшего Кабенг. Отсюда и необходимость в
добавочном бета-треоне. Вы удовлетворены моим обьяснением?
- Чушь, - сказала она, отвернувшись.
- Что именно - чушь? - я слегка помедлил, прежде чем задал этот
вопрос.
- Да почти все - чушь, - она вздохнула и повернулась ко мне. Лицо ее
под светофильтром было почти неразличимо, но я почему-то почувствовал,
что это очень злое лицо. Я ждал, что она продолжит, но она молчала, и
тогда я спросил напрямик:
- Потрудитесь обьяснить, что именно вы называете чушью. И почему.
- Ну хотя бы то, - сказала она после паузы, - Что поступление
бета-треона в источники остается на неизменном уровне. Видно кому-то в
Академии выгодно не обращать внимания на данные наших измерений за эти
полтора года.
Я не удивился. Я, наверное, ждал чего-то подобного - после того, что
узнал вчера. Но каким, черт подери, образом можно скрыть такие данные
так, что даже нашему отделу они оказываются неизвестными?!
И впервые, наверное, я подумал о том, что здесь и так, безо всякого
Нашествия может произойти катастрофа. Просто из-за множества таких вот
накладок.
Но это, конечно, ничего еще не обьясняло.
- Вы знаете, что здесь было бы, если бы поступление бета-треона в
источники оставалось стабильным? - нарушила молчание Гладис.
- Что?
- Кладбище. Гора трупов. Можно подумать, что эти вот баллоны, что мы
сюда таскаем, хоть сколько-нибудь могут помочь. Это какими же дураками
надо быть, - она даже постучала рукой себе по шлему, - Чтобы
элементарных подсчетов не сделать!? Да для того только, чтобы всех,
кто живет сейчас на Каланде, прокормить бета-треоном, нам бы
потребовалось трубопровод сюда сооружать! И это ведь касается только
тех, кто уже прошел восьмой метаморфоз. А что творится там, глубже, в
выводковых камерах, вы себе представляете?
- А что там творится? - спросил я, но она не ответила и снова
замкнулась в себе. Действительно, интересно, что же там творится? И
вообще, какие они - эти выводковые камеры? Не мне одному интересно -
все хотели бы это знать. Или они туда спускались? - подумал вдруг я.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53