Восьмая
скважина была потеряна через шестьдесят суток после начала бурения.
- Как я понимаю, это - обычная картина того, что происходит?
- Более или менее. Я показал вам именно восьмую скважину, потому что
на ней более полно видны детали процесса. К тому времени мы установили
дополнительные приборы и датчики вокруг Туруу и смогли увидеть то, что
под нами происходит, во всех подробностях.
Раньше мы могли только догадываться.
- А следующие скважины?
- Они не столь показательны. Эта нас все-таки кое-чему научила, и мы
изменили тактику. Человек не зря сумел выйти к звездам, мы все-таки
учимся на своих ошибках, и учимся быстро.
Пожалуй, даже слишком быстро, отметил я про себя. И кому-то это очень
не нравится, и этот кто-то делает все для того, чтобы остановить нас.
Зачем? Скорее всего, мы попросту не способны понять, зачем. Но если
быть честными перед собой, то есть, есть причины, по которым можно и
нужно остановить нашу безудержную экспансию в Галактике. Потому хотя
бы, что эта экспансия грозит сама выродиться в Нашествие. Если
вдуматься, то то нашествие человека, о котором я говорил Графу, было
нашей повседневной реальностью. Мы единственные из всех встреченных
нами разумных существ осваиваем Галактику, не имея, если признаться
себе честно, вполне осознанной цели. И меджды, видимо, тоже ее не
имели. Что-то в нас самих, что выше нашего понимания, гонит и гонит
нас вперед, превращая в конечном счете из разумных существ в некую
стихийную силу, изменяющую все на своем пути.
- Как вы обьясняете то, что происходит? - спросил я.
- Кабенг - это загадка. Не только геологическая.
- Слушайте, Гримсон, - он меня, наконец, разозлил, - Перестаньте вы
увертываться, бросьте вы эти дурацкие намеки и недомолвки. Если вы
намерены еще что-то сказать - говорите. Нет - закончим этот разговор.
Только имейте в виду, что то, что вы мне уже рассказали, производит
весьма неблагоприятное, мягко выражаясь, впечатление о всех вас.
- Какое же именно? - холодно спросил он.
- Какое? Мне кажется, что вы здесь намеренно скрываете информацию,
существенную для всей нашей деятельности на Кабенге. Почему Академия
не имеет всех этих данных? Почему, наконец, их нет хотя бы у
руководства базы?
- Ваш второй вопрос некорректен. Руководство базы имеет все эти
данные. Поэтому первый свой вопрос вы можете адресовать им.
- Вы в этом уверены?
Он не ответил, и я понял, что вопрос был излишним. Немного помолчав,
он сказал:
- В конечном счете все зависит ведь не от данных как таковых, а от их
интерпретации. Руководство базы считает, что эти данные ничего не
меняют в нашем понимании целей воздействия на Кабенге, и по-своему они
правы. Есть и другие мнения. Вы знакомы с Бланга?
Снова в нашей бесседе выплыло это имя.
- Нет, - ответил я. Но я знал, о ком идет речь. Акра Бланга,
биоконструктор, работает на второй биостанции все восемь лет, с самого
начала проекта. Сто тридцать четыре года личного времени, прежде
работал информационным техником на четырнадцати базах - мнемоблоки
тут же выдавали их названия и годы работы - затем заинтересовался
биоконструированием, после учебы в Институте Биотехнологии в Глазго
восемнадцать лет проработал в различных центрах на Земле, а затем, в
сорок восьмом году, побывал на Кабенге. Тогда здесь проводились
испытания так и не прошедшего в серию рокатора-АМ. С пятидесятого года
- член инициативного комитета по воздействию на Кабенге. Один из тех,
по чьей милости мы здесь оказались.
- Вам следовало бы с ним поговорить.
- О чем? Об этих данных?
- Не только о них. Неужели вы ничего не слышали о концепции, которую
он разработал в последнии годы?
- Слышал. От вас, сегодня.
- Очень любопытная концепция. И она многое обьясняет.
Концепция... У меня тоже сложилась концепция, которая многое обьясняет.
Очень многое. Почти все. И аварии. И гибель людей, занятых на
неизвестно зачем выдуманных работах. И отсутствие Т-лакта для лечения
радиационных поражений. И вообще все, что только может тут
приключиться плохого. Простая концепция, идеально простая: здесь, на
Кабенге, как и в других местах, где мы подозреваем влияние Нашествия,
собралась кучка маньяков-самоубийц, которые делают все, чтобы
обставить свое самоубийство наиболее эффектным образом, а заодно и
утащить в могилу побольше попутчиков.
Только это, конечно, не было обьяснением. Мы проверяли, мы же все-все
проверяли по тысяче раз. Если бы все было так просто, мы бы давно
вывели закономерность в третьей категории данных. Очень давно. Пока
что сделать это не удалось. А количество данных все множилось...
* * *
Прошло больше трех суток с момента моего прибытия на Кабенг, и я был
еще жив, и ничего со мной еще не случилось. Но я не обольщался.
Теперь, когда в памяти восстановилось все, что я узнал от Зигмунда на
том финальном инструктаже, теперь, когда мне не удалось убедить Графа
сделать хоть шаг в сторону от гибельгого пути, теперь, когда я в
очередной раз убедился, что Кабенг находится накануне катастрофы, и
достаточно легкого толчка, малейшего повода, чтобы она произошла -
теперь я не мог обольщаться. Все имеет свой предел. Даже удача. И
нельзя слишком долго испытывать ее.
Ламю всегда считался удачником. И очень гордился этим, заявляя всем,
кто готов был его слушать, что родился в счастливый момент и под
счастливой звездой. Когда ему говорили, что удача непостоянна и рано
или поздно способна изменить ему, он обворожительно улыбался и ничего
не отвечал. И всем, кроме самых близких его друзей - а таких было
немного - казалось, что он настолько уверен в своей удачливости, что
даже не хочет спорить на эту тему. Ему везло буквально во всем, даже в
мелочах. Если он направлялся обедать, то лучшие места в кафе
обязательно пустовали. Если он шел в театр, то потом оказывалось, что
в этот вечер актеры давали лучшее представление месяца или даже
сезона. Если он спешил куда-то по делам, то потом оказывалось, что
выбранный им маршрут самый быстрый. Он никогда никуда не
опаздывал, и всегда добивался тех целей, которые ставил перед собой.
И мало кто знал, что четверть века назад его жена погибла у него на
глазах самым нелепым образом - просто потому, что они не захватили с
собой дополнительный передатчик, что на перевале их застиг неожиданный
снегопад, что в аптечке не оказалось термостимулятора, что они
отклонились чуть в сторону от маршрута... С тех пор он так и не
женился, жил совершенно одиноко и был - несмотря на свой казавшийся
посторонним легким характер - крайне нелюдим. Единственное, чему он
отдавал свою душу все эти годы, была работа. Когда я пришел в отдел,
он уже считался, несмотря на свою относительную молодость, одним из
самых опытных сотрудников Зигмунда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
скважина была потеряна через шестьдесят суток после начала бурения.
- Как я понимаю, это - обычная картина того, что происходит?
- Более или менее. Я показал вам именно восьмую скважину, потому что
на ней более полно видны детали процесса. К тому времени мы установили
дополнительные приборы и датчики вокруг Туруу и смогли увидеть то, что
под нами происходит, во всех подробностях.
Раньше мы могли только догадываться.
- А следующие скважины?
- Они не столь показательны. Эта нас все-таки кое-чему научила, и мы
изменили тактику. Человек не зря сумел выйти к звездам, мы все-таки
учимся на своих ошибках, и учимся быстро.
Пожалуй, даже слишком быстро, отметил я про себя. И кому-то это очень
не нравится, и этот кто-то делает все для того, чтобы остановить нас.
Зачем? Скорее всего, мы попросту не способны понять, зачем. Но если
быть честными перед собой, то есть, есть причины, по которым можно и
нужно остановить нашу безудержную экспансию в Галактике. Потому хотя
бы, что эта экспансия грозит сама выродиться в Нашествие. Если
вдуматься, то то нашествие человека, о котором я говорил Графу, было
нашей повседневной реальностью. Мы единственные из всех встреченных
нами разумных существ осваиваем Галактику, не имея, если признаться
себе честно, вполне осознанной цели. И меджды, видимо, тоже ее не
имели. Что-то в нас самих, что выше нашего понимания, гонит и гонит
нас вперед, превращая в конечном счете из разумных существ в некую
стихийную силу, изменяющую все на своем пути.
- Как вы обьясняете то, что происходит? - спросил я.
- Кабенг - это загадка. Не только геологическая.
- Слушайте, Гримсон, - он меня, наконец, разозлил, - Перестаньте вы
увертываться, бросьте вы эти дурацкие намеки и недомолвки. Если вы
намерены еще что-то сказать - говорите. Нет - закончим этот разговор.
Только имейте в виду, что то, что вы мне уже рассказали, производит
весьма неблагоприятное, мягко выражаясь, впечатление о всех вас.
- Какое же именно? - холодно спросил он.
- Какое? Мне кажется, что вы здесь намеренно скрываете информацию,
существенную для всей нашей деятельности на Кабенге. Почему Академия
не имеет всех этих данных? Почему, наконец, их нет хотя бы у
руководства базы?
- Ваш второй вопрос некорректен. Руководство базы имеет все эти
данные. Поэтому первый свой вопрос вы можете адресовать им.
- Вы в этом уверены?
Он не ответил, и я понял, что вопрос был излишним. Немного помолчав,
он сказал:
- В конечном счете все зависит ведь не от данных как таковых, а от их
интерпретации. Руководство базы считает, что эти данные ничего не
меняют в нашем понимании целей воздействия на Кабенге, и по-своему они
правы. Есть и другие мнения. Вы знакомы с Бланга?
Снова в нашей бесседе выплыло это имя.
- Нет, - ответил я. Но я знал, о ком идет речь. Акра Бланга,
биоконструктор, работает на второй биостанции все восемь лет, с самого
начала проекта. Сто тридцать четыре года личного времени, прежде
работал информационным техником на четырнадцати базах - мнемоблоки
тут же выдавали их названия и годы работы - затем заинтересовался
биоконструированием, после учебы в Институте Биотехнологии в Глазго
восемнадцать лет проработал в различных центрах на Земле, а затем, в
сорок восьмом году, побывал на Кабенге. Тогда здесь проводились
испытания так и не прошедшего в серию рокатора-АМ. С пятидесятого года
- член инициативного комитета по воздействию на Кабенге. Один из тех,
по чьей милости мы здесь оказались.
- Вам следовало бы с ним поговорить.
- О чем? Об этих данных?
- Не только о них. Неужели вы ничего не слышали о концепции, которую
он разработал в последнии годы?
- Слышал. От вас, сегодня.
- Очень любопытная концепция. И она многое обьясняет.
Концепция... У меня тоже сложилась концепция, которая многое обьясняет.
Очень многое. Почти все. И аварии. И гибель людей, занятых на
неизвестно зачем выдуманных работах. И отсутствие Т-лакта для лечения
радиационных поражений. И вообще все, что только может тут
приключиться плохого. Простая концепция, идеально простая: здесь, на
Кабенге, как и в других местах, где мы подозреваем влияние Нашествия,
собралась кучка маньяков-самоубийц, которые делают все, чтобы
обставить свое самоубийство наиболее эффектным образом, а заодно и
утащить в могилу побольше попутчиков.
Только это, конечно, не было обьяснением. Мы проверяли, мы же все-все
проверяли по тысяче раз. Если бы все было так просто, мы бы давно
вывели закономерность в третьей категории данных. Очень давно. Пока
что сделать это не удалось. А количество данных все множилось...
* * *
Прошло больше трех суток с момента моего прибытия на Кабенг, и я был
еще жив, и ничего со мной еще не случилось. Но я не обольщался.
Теперь, когда в памяти восстановилось все, что я узнал от Зигмунда на
том финальном инструктаже, теперь, когда мне не удалось убедить Графа
сделать хоть шаг в сторону от гибельгого пути, теперь, когда я в
очередной раз убедился, что Кабенг находится накануне катастрофы, и
достаточно легкого толчка, малейшего повода, чтобы она произошла -
теперь я не мог обольщаться. Все имеет свой предел. Даже удача. И
нельзя слишком долго испытывать ее.
Ламю всегда считался удачником. И очень гордился этим, заявляя всем,
кто готов был его слушать, что родился в счастливый момент и под
счастливой звездой. Когда ему говорили, что удача непостоянна и рано
или поздно способна изменить ему, он обворожительно улыбался и ничего
не отвечал. И всем, кроме самых близких его друзей - а таких было
немного - казалось, что он настолько уверен в своей удачливости, что
даже не хочет спорить на эту тему. Ему везло буквально во всем, даже в
мелочах. Если он направлялся обедать, то лучшие места в кафе
обязательно пустовали. Если он шел в театр, то потом оказывалось, что
в этот вечер актеры давали лучшее представление месяца или даже
сезона. Если он спешил куда-то по делам, то потом оказывалось, что
выбранный им маршрут самый быстрый. Он никогда никуда не
опаздывал, и всегда добивался тех целей, которые ставил перед собой.
И мало кто знал, что четверть века назад его жена погибла у него на
глазах самым нелепым образом - просто потому, что они не захватили с
собой дополнительный передатчик, что на перевале их застиг неожиданный
снегопад, что в аптечке не оказалось термостимулятора, что они
отклонились чуть в сторону от маршрута... С тех пор он так и не
женился, жил совершенно одиноко и был - несмотря на свой казавшийся
посторонним легким характер - крайне нелюдим. Единственное, чему он
отдавал свою душу все эти годы, была работа. Когда я пришел в отдел,
он уже считался, несмотря на свою относительную молодость, одним из
самых опытных сотрудников Зигмунда.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53