И я не уверен в том, что это не придется сделать раньше.
Я вообще ни в чем уже не уверен - даже в том, удасться ли нам отсюда
выбраться?
- У вас что, есть основания так думать? - спросил я, разом собравшись.
Я почему-то совсем не удивился тому, что здесь тоже, как и на Туруу,
как и на Каланде надвигалась катастрофа. Подсознательно, несомненно, я
ждал этого.
- Основания? Да, у меня есть основания. Больше, чем достаточно. Если
бы бета-треон пошел на Туруу сегодня, я немедленно отдал бы
распоряжение о начале эвакуации. И я так и так отдам это распоряжение
через месяц или два, в зависимости от ситуации и независимо от того,
пойдет ли бета-треон из скважин на Туруу или нет. Но я хочу, чтобы
наверху знали об этом.
Он был совершенно спокоен. Так, будто говорил о чем-то обыденном.
Наверное, потому, что для него необходимость эвакуации давно уже стала
реальностью. Только я-то еще не понимал, чем она вызвана, эта
необходимость, какая может быть у нее причина - здесь, среди пустыни,
далеко от всякой жизни, далеко от всего, что может вызвать катастрофу.
Я знал только одно - Ронкетти не был паникером. Иначе он никогда не
стал бы руководить людьми. Он не был паникером и доказал это в прошлом
не раз. Я и без помощи мнемоблоков помнил о той операции в Среднегорье
на Глайде, которую он провел в тридцать девятом - она поразила меня
еще тогда, когда я изучал личные дела руководителей на Кабенге.
Ронкетти был человеком, который смог бы работать у Зигмунда.
Значит, опасность была реальной.
Опасность была реальной, но это мало что меняло в моем понимании того,
что мне следует делать - только осложняло дальнейшие действия. Как и
утром, во время разговора с Графом, я был во власти предубеждений, я
считал, что мне известна истина, и то новое, что я узнал за прошедшие
часы, лишь подтверждает ее. Если бы я остановился и задумался тогда,
все еще могло бы пойти по-другому. Но сожалеть о чем-то уже поздно.
- Что изменится, если о вашем решении эвакуировать биостанцию узнают в
Академии? - спросил я.
- Что изменится? - он ненадолго задумался, - Не знаю. Но кое-что,
несомненно, должно измениться. Во всяком случае, хуже не будет. Потому
что сейчас, инспектор, у меня такое ощущение, что все мои тревожные
предупреждения - это глас вопиющего в пустыне. Не далеко от истины,
учитывая наше местоположение, - усмехнулся он, - Я доказываю в
каждом своем отчете нарастание опасности, но не получаю никакого
подтверждения того, что руководство знает об этом. Они знают, конечно,
мы тут не в полном отрыве от базы живем. И оттуда люди прилетают, и
сам я на базе регулярно бываю. Говорил я обо всем этом и с начальником
базы, дважды говорил. Правда, давно это уже было, с тех пор ситуация
еще больше обострилась. Но они все это знают. И тем не менее по
документам, по распоряжениям, которые мы получаем, этого не видно! А
мы, как и все остальные, обязаны выполнять распоряжения, мы не можем
не выполнять их, иначе вся работа пойдет к черту. Вам, как инспектору,
это должно быть понятно не хуже, чем мне.
- Может, вы все-таки обьясните, в чем состоит опасность? - удалось,
наконец, спросить мне.
- Обьясню, инспектор. Несомненно, - ответил он.
И рассказал мне все. Сжато и толково. Так, что не осталось никаких
сомнений. Здесь действительно было очень опасно. Возможно, даже
гораздо опаснее, чем на Туруу, где вот-вот мог последовать
катастрофический толчок. То, что происходило на третьей биостанции,
подтверждало худшие из опасений Бланга - Ронкетти между делом
посвятил меня в основы теории строения Кабенга, которую Бланга
разработал за последние годы. Теория эта прекрасно вписывалась в рамки
давно уже известных концепций, гласящих, что любая биосфера есть
единый сверхорганизм с единым обменом веществ, определеным образом
реагирующий на внешние воздействия. Это, в общем-то, бесспорные
истины, но до сих пор практическая ценность таких концепций была
невелика - они обьясняли то, что уже известно, но не давали
практически ценных предсказаний.
До тех пор, пока люди не занялись Кабенгом.
Здесь все обьяснялось в рамках теории Бланга. И особенности
взаимодействия организмов Кабенга. И особенности внутреннего строения
планеты. И единая для всех живых организмов система поставки
бета-треона, который синтезировался какими-то неизвестными еще нам
организмами где-то глубоко под землей. И происшедшие за последнее
время изменения в климате планеты.
И конечно же концепция Бланга обьясняла, кто же такие онгерриты.
Прежде всего она обьясняла именно это. И говорила о том, чего же нам
следует ждать от онгерритов в самом ближайшем будущем.
Концепция Бланга обьясняла все. Все факты, которые были накоплены. И
давала предсказания - такие, что не оставалось у меня больше никакой
надежды на возможность благополучного исхода. Кабенг сегодня был
бомбой, детонатор которой находился во власти нашего противника. Все,
что ни делали здесь до сих пор люди, вело к катастрофе. И самое
страшное - страшное в своей нелепости - состояло в том, что каждый
из них считал, будто он поступает единственно правильным образом перед
лицом наступающей угрозы. По сути дела каждый из работавших здесь
оказался один на один с грозными симптомами надвигающейся беды, каждый
видел лишь свою часть этого грядущего ужаса и по-своему пытался
предотвратить его, не понимая, что лишь ухудшает своими действиями
общее положение. И не было над ним никого, кто сумел бы разглядеть
беду.
И я тоже не был таким человеком. Мне только казалось, что я видел
больше других и дальше других. Возможно, я сумел бы понять свою
ошибку, если бы мне дали время на это. Но что толку сожалеть о том,
чего не было? Я не успел ни о чем подумать.
Дверь отьехала в сторону, и на пороге встал, опираясь на косяк,
здоровенный верзила, одетый в защитную форму, весь взмыленный, со
шлемом в левой руке. Он тяжело дышал и с удивлением смотрел на меня -
видимо, не ожидал застать в кабинете постороннего. Потом перевел
взгляд на начальника и выдохнул:
- Беда, шеф. Прорыв в девятнадцатом секторе.
Все получалось слишком просто. Так, будто кто-то решил мне помочь. И
мне это очень не нравилось.
Но придумать что-то другое я был не в силах. Я должен был уцелеть,
чтобы выполнить задание - и теперь у меня появлялся шанс.
В вездеходе нас было трое. Ронкетти расположился сзади, он вел
постоянные переговоры, собирая силы для ликвидации прорыва и
совершенно отключился от того, что его окружало. Кейт Гребнев - тот
самый верзила, что сообщил нам о прорыве - управлял машиной. А я
сидел рядом с ним. И строил планы на ближайшее будущее.
Гребнев был биотехнологом, было ему всего тридцать шесть, и на Кабенг
- первое место его работы вне Земли - он прибыл четыре года назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Я вообще ни в чем уже не уверен - даже в том, удасться ли нам отсюда
выбраться?
- У вас что, есть основания так думать? - спросил я, разом собравшись.
Я почему-то совсем не удивился тому, что здесь тоже, как и на Туруу,
как и на Каланде надвигалась катастрофа. Подсознательно, несомненно, я
ждал этого.
- Основания? Да, у меня есть основания. Больше, чем достаточно. Если
бы бета-треон пошел на Туруу сегодня, я немедленно отдал бы
распоряжение о начале эвакуации. И я так и так отдам это распоряжение
через месяц или два, в зависимости от ситуации и независимо от того,
пойдет ли бета-треон из скважин на Туруу или нет. Но я хочу, чтобы
наверху знали об этом.
Он был совершенно спокоен. Так, будто говорил о чем-то обыденном.
Наверное, потому, что для него необходимость эвакуации давно уже стала
реальностью. Только я-то еще не понимал, чем она вызвана, эта
необходимость, какая может быть у нее причина - здесь, среди пустыни,
далеко от всякой жизни, далеко от всего, что может вызвать катастрофу.
Я знал только одно - Ронкетти не был паникером. Иначе он никогда не
стал бы руководить людьми. Он не был паникером и доказал это в прошлом
не раз. Я и без помощи мнемоблоков помнил о той операции в Среднегорье
на Глайде, которую он провел в тридцать девятом - она поразила меня
еще тогда, когда я изучал личные дела руководителей на Кабенге.
Ронкетти был человеком, который смог бы работать у Зигмунда.
Значит, опасность была реальной.
Опасность была реальной, но это мало что меняло в моем понимании того,
что мне следует делать - только осложняло дальнейшие действия. Как и
утром, во время разговора с Графом, я был во власти предубеждений, я
считал, что мне известна истина, и то новое, что я узнал за прошедшие
часы, лишь подтверждает ее. Если бы я остановился и задумался тогда,
все еще могло бы пойти по-другому. Но сожалеть о чем-то уже поздно.
- Что изменится, если о вашем решении эвакуировать биостанцию узнают в
Академии? - спросил я.
- Что изменится? - он ненадолго задумался, - Не знаю. Но кое-что,
несомненно, должно измениться. Во всяком случае, хуже не будет. Потому
что сейчас, инспектор, у меня такое ощущение, что все мои тревожные
предупреждения - это глас вопиющего в пустыне. Не далеко от истины,
учитывая наше местоположение, - усмехнулся он, - Я доказываю в
каждом своем отчете нарастание опасности, но не получаю никакого
подтверждения того, что руководство знает об этом. Они знают, конечно,
мы тут не в полном отрыве от базы живем. И оттуда люди прилетают, и
сам я на базе регулярно бываю. Говорил я обо всем этом и с начальником
базы, дважды говорил. Правда, давно это уже было, с тех пор ситуация
еще больше обострилась. Но они все это знают. И тем не менее по
документам, по распоряжениям, которые мы получаем, этого не видно! А
мы, как и все остальные, обязаны выполнять распоряжения, мы не можем
не выполнять их, иначе вся работа пойдет к черту. Вам, как инспектору,
это должно быть понятно не хуже, чем мне.
- Может, вы все-таки обьясните, в чем состоит опасность? - удалось,
наконец, спросить мне.
- Обьясню, инспектор. Несомненно, - ответил он.
И рассказал мне все. Сжато и толково. Так, что не осталось никаких
сомнений. Здесь действительно было очень опасно. Возможно, даже
гораздо опаснее, чем на Туруу, где вот-вот мог последовать
катастрофический толчок. То, что происходило на третьей биостанции,
подтверждало худшие из опасений Бланга - Ронкетти между делом
посвятил меня в основы теории строения Кабенга, которую Бланга
разработал за последние годы. Теория эта прекрасно вписывалась в рамки
давно уже известных концепций, гласящих, что любая биосфера есть
единый сверхорганизм с единым обменом веществ, определеным образом
реагирующий на внешние воздействия. Это, в общем-то, бесспорные
истины, но до сих пор практическая ценность таких концепций была
невелика - они обьясняли то, что уже известно, но не давали
практически ценных предсказаний.
До тех пор, пока люди не занялись Кабенгом.
Здесь все обьяснялось в рамках теории Бланга. И особенности
взаимодействия организмов Кабенга. И особенности внутреннего строения
планеты. И единая для всех живых организмов система поставки
бета-треона, который синтезировался какими-то неизвестными еще нам
организмами где-то глубоко под землей. И происшедшие за последнее
время изменения в климате планеты.
И конечно же концепция Бланга обьясняла, кто же такие онгерриты.
Прежде всего она обьясняла именно это. И говорила о том, чего же нам
следует ждать от онгерритов в самом ближайшем будущем.
Концепция Бланга обьясняла все. Все факты, которые были накоплены. И
давала предсказания - такие, что не оставалось у меня больше никакой
надежды на возможность благополучного исхода. Кабенг сегодня был
бомбой, детонатор которой находился во власти нашего противника. Все,
что ни делали здесь до сих пор люди, вело к катастрофе. И самое
страшное - страшное в своей нелепости - состояло в том, что каждый
из них считал, будто он поступает единственно правильным образом перед
лицом наступающей угрозы. По сути дела каждый из работавших здесь
оказался один на один с грозными симптомами надвигающейся беды, каждый
видел лишь свою часть этого грядущего ужаса и по-своему пытался
предотвратить его, не понимая, что лишь ухудшает своими действиями
общее положение. И не было над ним никого, кто сумел бы разглядеть
беду.
И я тоже не был таким человеком. Мне только казалось, что я видел
больше других и дальше других. Возможно, я сумел бы понять свою
ошибку, если бы мне дали время на это. Но что толку сожалеть о том,
чего не было? Я не успел ни о чем подумать.
Дверь отьехала в сторону, и на пороге встал, опираясь на косяк,
здоровенный верзила, одетый в защитную форму, весь взмыленный, со
шлемом в левой руке. Он тяжело дышал и с удивлением смотрел на меня -
видимо, не ожидал застать в кабинете постороннего. Потом перевел
взгляд на начальника и выдохнул:
- Беда, шеф. Прорыв в девятнадцатом секторе.
Все получалось слишком просто. Так, будто кто-то решил мне помочь. И
мне это очень не нравилось.
Но придумать что-то другое я был не в силах. Я должен был уцелеть,
чтобы выполнить задание - и теперь у меня появлялся шанс.
В вездеходе нас было трое. Ронкетти расположился сзади, он вел
постоянные переговоры, собирая силы для ликвидации прорыва и
совершенно отключился от того, что его окружало. Кейт Гребнев - тот
самый верзила, что сообщил нам о прорыве - управлял машиной. А я
сидел рядом с ним. И строил планы на ближайшее будущее.
Гребнев был биотехнологом, было ему всего тридцать шесть, и на Кабенг
- первое место его работы вне Земли - он прибыл четыре года назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53