Да и вобще
на Кабенге ничего серьезного с инспекторами еще не случалось.
- Д-да ничего же не было, Гладис, - сказал Сухарев, - Организовали,
как обычно, поиски, сообщили на Галлау - и все.
- Когда это было? - спросил я.
- Около года назад.
- И чем же все закончилось?
- А ничем. Поискали и забыли.
- Но Гладис, он же н-нашелся. Не нужно зря тревожить т-товарища.
- Молчал бы уж. Будто т-товарищ, - передразнила она его, - Ничего не
знает.
- Выходит он нашелся?
- Выходит, что так. Только мы-то его больше не видели. Он пропал здесь
- тоже спустился посмотреть на онгерритов. А нашли его с той стороны
Каланда. С транспорта заметили и подобрали. Тут ведь столько выходов
на поверхность, что вовек не разобраться.
- А как вы об этом узнали?
- Как обычно, из сообщения. Начальство получило сообщение, поиски
свернули, и все.
И все. Но я бы уж запомнил, если бы хоть в одном отчете о Кабенге
фигурировал такой факт. Нет, что-то тут явно было не так. Как будто
какой-то контакт щелкнул в мозгу. Я даже на время забыл о том, где
нахожусь. Подключился к мнемоблокам и перестал осознавать то, что меня
окружало - просто механически переставлял ноги, механически удерживая
в поле зрения баллон на спине Гладис и стенки тоннеля. И через
несколько мгновений нашел нужную запись. Скорпион, 596-й год.
М.Хуссейн, орбитальный техник. Исчезновение неподалеку от базы при
неясных обстоятельствах. Обнаружен через двенадцать суток со спутника
в полутора сотнях километров от базы. Снят группой спасателей. Записи
о состоянии отсутствуют. Показания отсутствуют. Отправлен на Землю
рейсом через Традент. Прибытие на Землю или на Традент не
зарегистрировано.
Сколько их таких? И кто они такие?
Вопросы, вопросы, сплошные вопросы.
Кому нужно, чтобы мы влезли в этот проект на Кабенге? Чтобы прочно
увязли тут, чтобы приносили ему жертвы - и все это, вполне возможно,
напрасно?
Кому нужна была разработка на Тэксе?
Кому было нужно, чтобы люди закрепились на Скорпионе?
Кому нужны были эти повлекшие многочисленные жертвы поиски "блуждающих
теней" в скоплении АТТ-9/4?
И главное - как мы оказались втянуты во все это? И не только в это -
во многое, что еще себя не проявило? Как это согласуется с целями,
которые ставит перед собой человечество? Или все это происходит лишь
потому что мы не имеем какой-то четкой цели?
Я даже не заметил, как мы вышли к станции. Когда мы с Сухаревым
остались вдвоем, переодеваясь в шлюзовой камере, он сказал вполголоса,
глядя куда-то в угол мимо меня:
- Знаете, и-инспектор... Не думайте, что она такая... жестокая, что ли.
Просто она любила Санчеса. А тот погиб вместе с Ковровым...
Вот так. И ни в одном отчете это не будет фигурировать, и ни один
инфор Академии не построит своих выводов, учитывая такое вот
обстоятельство. Мы сами себя обманываем, когда думаем, что наша
информационная система может помочь все на свете обьяснить. Ни черта
она нам не помогает - даже там, где и должна это делать. И потому
рано или поздно приходится идти и самому распутывать все возникающие
проблемы.
Но это, конечно, ничего напрямую не обьясняло. И потому я спросил -
как бы между прочим - о том, что сейчас было самым главным:
- А скажите, Сухарев, как звали того инспектора?
- Что? - он не сразу понял, о чем я спрашиваю, занятый своими мыслями,
- А... Не помню. Кажется, Серж. Да, точно - Серж Ламю.
Он добавил еще что-то, но я его уже не слышал. Серж Ламю - это имя
было ключом, который снимал блок в моей памяти. Побывать на Кабенге и
вернуться. Совсем несложное задание.
Но теперь я понимал, что выполнить его будет почти невозможно...
* * *
Мне страшно вспоминать этот разговор.
Мне больно думать о том, что был момент, когда многое можно было еще
предотвратить, когда можно было не допустить самого страшного - и я
этот момент упустил.
Предубеждение - вещь крайне опасная. Оно упрощает понимание мира, но
простота эта мнимая, и она всегда рано или поздно мстит за себя.
предубеждению нет и не может быть оправдания. Особенно предубеждению
между людьми. Ведь отношения эти так непрочны и ранимы, так подвержены
всяческим внешним воздействиям, что ничего не стоит, оказавшись во
власти предубеждений, потерять друзей, потерять любовь, потерять сам
смысл жизни.
Мне страшно вспоминать этот разговор. Но теперь мне остались только
воспоминания, потому что ничего уже изменить нельзя.
Мы не виделись ровно двое суток. Но на сей раз я еще не ложился, я
только что прибыл на базу и поднял его с постели. Не знаю, сколько
удалось проспать ему - он возник передо мной всклокоченный, зевающий,
с каким-то опухшим от сна лицом, так что в первое мгновение я даже не
узнал его. Но когда я вошел через несколько минут в его кабинет, он
был уже в норме. Не знаю, как он этого добился - ведь он никогда не
признавал никаких лекарств, и даже в тяжелом походе через пески Антыза
в далекие студенческие годы, когда во весь рост вставал немыслимый
вопрос о необходимости вызова спасателей, он один из всей группы
каким-то образом держался без стимуляторов. Впрочем, все могло
измениться - ведь прошло столько лет.
Я вошел, заблокировав вход за своей спиной, молча сел в то же кресло
перед его столом, подождал, пока он снова заэкранирует нас имиджем. Но
говорить не спешил, потому что не решил еще толком, как же, как мне
следует себя вести, что ему надо сказать, что ему можно сказать, чтобы
он поступил тем единственным способом, который, по моему убеждению,
давал надежду на спасение. Г'арху, искусство убеждения - одна из тех
дисциплин, которая, при всем моем старании, так и не давалась мне даже
в минимальном обьеме. Наверное, потому, что я всегда стараюсь упирать
на логику, когда на деле надо отбросить всякую логику прочь и
надеяться только на чувства.
Мне нужно было убедить его, но сказать самого главного я не мог. Не
имел права. И я молчал, не зная, как начать.
Я так понял, что ты хотел что-то мне сказать. Что-то важное, -
нарушил, наконец, молчание Граф, - Или я ошибся?
- Нет. Просто трудно решить, с чего начать.
- Ты, наверное, раскопал на Каланде что-то потрясающее, - в голосе его
звучала насмешка, но я видел, что это так, поза, что он понимает, что
я действительно узнал что-то важное. Еще бы ему не понимать - ведь за
этим он и направлял меня туда.
- Да, узнал. Узнал даже больше, чем думал. И то, что я узнал, мне
очень не понравилось.
- Ничего удивительного, - Граф смотрел не на меня, а куда-то в
сторону, смотрел совершенно отсутствующим взглядом. И говорил как-то
нехотя. Так, будто мысли его были заняты чем-то другим, - Ничего
удивительного. Мне самому все это очень не нравится.
- Значит, ты все знаешь?
- Что именно - все?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
на Кабенге ничего серьезного с инспекторами еще не случалось.
- Д-да ничего же не было, Гладис, - сказал Сухарев, - Организовали,
как обычно, поиски, сообщили на Галлау - и все.
- Когда это было? - спросил я.
- Около года назад.
- И чем же все закончилось?
- А ничем. Поискали и забыли.
- Но Гладис, он же н-нашелся. Не нужно зря тревожить т-товарища.
- Молчал бы уж. Будто т-товарищ, - передразнила она его, - Ничего не
знает.
- Выходит он нашелся?
- Выходит, что так. Только мы-то его больше не видели. Он пропал здесь
- тоже спустился посмотреть на онгерритов. А нашли его с той стороны
Каланда. С транспорта заметили и подобрали. Тут ведь столько выходов
на поверхность, что вовек не разобраться.
- А как вы об этом узнали?
- Как обычно, из сообщения. Начальство получило сообщение, поиски
свернули, и все.
И все. Но я бы уж запомнил, если бы хоть в одном отчете о Кабенге
фигурировал такой факт. Нет, что-то тут явно было не так. Как будто
какой-то контакт щелкнул в мозгу. Я даже на время забыл о том, где
нахожусь. Подключился к мнемоблокам и перестал осознавать то, что меня
окружало - просто механически переставлял ноги, механически удерживая
в поле зрения баллон на спине Гладис и стенки тоннеля. И через
несколько мгновений нашел нужную запись. Скорпион, 596-й год.
М.Хуссейн, орбитальный техник. Исчезновение неподалеку от базы при
неясных обстоятельствах. Обнаружен через двенадцать суток со спутника
в полутора сотнях километров от базы. Снят группой спасателей. Записи
о состоянии отсутствуют. Показания отсутствуют. Отправлен на Землю
рейсом через Традент. Прибытие на Землю или на Традент не
зарегистрировано.
Сколько их таких? И кто они такие?
Вопросы, вопросы, сплошные вопросы.
Кому нужно, чтобы мы влезли в этот проект на Кабенге? Чтобы прочно
увязли тут, чтобы приносили ему жертвы - и все это, вполне возможно,
напрасно?
Кому нужна была разработка на Тэксе?
Кому было нужно, чтобы люди закрепились на Скорпионе?
Кому нужны были эти повлекшие многочисленные жертвы поиски "блуждающих
теней" в скоплении АТТ-9/4?
И главное - как мы оказались втянуты во все это? И не только в это -
во многое, что еще себя не проявило? Как это согласуется с целями,
которые ставит перед собой человечество? Или все это происходит лишь
потому что мы не имеем какой-то четкой цели?
Я даже не заметил, как мы вышли к станции. Когда мы с Сухаревым
остались вдвоем, переодеваясь в шлюзовой камере, он сказал вполголоса,
глядя куда-то в угол мимо меня:
- Знаете, и-инспектор... Не думайте, что она такая... жестокая, что ли.
Просто она любила Санчеса. А тот погиб вместе с Ковровым...
Вот так. И ни в одном отчете это не будет фигурировать, и ни один
инфор Академии не построит своих выводов, учитывая такое вот
обстоятельство. Мы сами себя обманываем, когда думаем, что наша
информационная система может помочь все на свете обьяснить. Ни черта
она нам не помогает - даже там, где и должна это делать. И потому
рано или поздно приходится идти и самому распутывать все возникающие
проблемы.
Но это, конечно, ничего напрямую не обьясняло. И потому я спросил -
как бы между прочим - о том, что сейчас было самым главным:
- А скажите, Сухарев, как звали того инспектора?
- Что? - он не сразу понял, о чем я спрашиваю, занятый своими мыслями,
- А... Не помню. Кажется, Серж. Да, точно - Серж Ламю.
Он добавил еще что-то, но я его уже не слышал. Серж Ламю - это имя
было ключом, который снимал блок в моей памяти. Побывать на Кабенге и
вернуться. Совсем несложное задание.
Но теперь я понимал, что выполнить его будет почти невозможно...
* * *
Мне страшно вспоминать этот разговор.
Мне больно думать о том, что был момент, когда многое можно было еще
предотвратить, когда можно было не допустить самого страшного - и я
этот момент упустил.
Предубеждение - вещь крайне опасная. Оно упрощает понимание мира, но
простота эта мнимая, и она всегда рано или поздно мстит за себя.
предубеждению нет и не может быть оправдания. Особенно предубеждению
между людьми. Ведь отношения эти так непрочны и ранимы, так подвержены
всяческим внешним воздействиям, что ничего не стоит, оказавшись во
власти предубеждений, потерять друзей, потерять любовь, потерять сам
смысл жизни.
Мне страшно вспоминать этот разговор. Но теперь мне остались только
воспоминания, потому что ничего уже изменить нельзя.
Мы не виделись ровно двое суток. Но на сей раз я еще не ложился, я
только что прибыл на базу и поднял его с постели. Не знаю, сколько
удалось проспать ему - он возник передо мной всклокоченный, зевающий,
с каким-то опухшим от сна лицом, так что в первое мгновение я даже не
узнал его. Но когда я вошел через несколько минут в его кабинет, он
был уже в норме. Не знаю, как он этого добился - ведь он никогда не
признавал никаких лекарств, и даже в тяжелом походе через пески Антыза
в далекие студенческие годы, когда во весь рост вставал немыслимый
вопрос о необходимости вызова спасателей, он один из всей группы
каким-то образом держался без стимуляторов. Впрочем, все могло
измениться - ведь прошло столько лет.
Я вошел, заблокировав вход за своей спиной, молча сел в то же кресло
перед его столом, подождал, пока он снова заэкранирует нас имиджем. Но
говорить не спешил, потому что не решил еще толком, как же, как мне
следует себя вести, что ему надо сказать, что ему можно сказать, чтобы
он поступил тем единственным способом, который, по моему убеждению,
давал надежду на спасение. Г'арху, искусство убеждения - одна из тех
дисциплин, которая, при всем моем старании, так и не давалась мне даже
в минимальном обьеме. Наверное, потому, что я всегда стараюсь упирать
на логику, когда на деле надо отбросить всякую логику прочь и
надеяться только на чувства.
Мне нужно было убедить его, но сказать самого главного я не мог. Не
имел права. И я молчал, не зная, как начать.
Я так понял, что ты хотел что-то мне сказать. Что-то важное, -
нарушил, наконец, молчание Граф, - Или я ошибся?
- Нет. Просто трудно решить, с чего начать.
- Ты, наверное, раскопал на Каланде что-то потрясающее, - в голосе его
звучала насмешка, но я видел, что это так, поза, что он понимает, что
я действительно узнал что-то важное. Еще бы ему не понимать - ведь за
этим он и направлял меня туда.
- Да, узнал. Узнал даже больше, чем думал. И то, что я узнал, мне
очень не понравилось.
- Ничего удивительного, - Граф смотрел не на меня, а куда-то в
сторону, смотрел совершенно отсутствующим взглядом. И говорил как-то
нехотя. Так, будто мысли его были заняты чем-то другим, - Ничего
удивительного. Мне самому все это очень не нравится.
- Значит, ты все знаешь?
- Что именно - все?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53