Это было ему позволено, и вскоре «он (Пресль) увидел, что Жерве у тамплиеров в большой чести, и к нему с почтением относятся даже руководители ордена, как Жерве и предсказывал». Пресль ничего не мог сказать по поводу других статей обвинения, за исключением той, что имела отношение к способам принуждения, используемым внутри ордена. Он и прежде часто слышал рассказы Жерве и других тамплиеров о поистине ужасных тюрьмах ордена, где непокорные, осмелившиеся возражать приорам, проводят порой всю свою жизнь. Звучало это не слишком убедительно. Никола Симон, оруженосец Пресля, ничего не смог добавить к этому рассказу и ограничился тем, что сказал, что ничего не знает о предъявленных ордену обвинениях, «однако давно подозревал, что Упомянутый орден нехорош», — подозрения эти явно основаны на тех же «источниках», что и у Рауля де Пре-сля60.
В понедельник и во вторник на следующей неделе комиссия слушала показания Гишара де Марсийяка. Его история, подобно рассказанному Преслем, была почти полностью основана на слухах, однако ей недоставало даже той доли правдоподобия, которая имелась в показаниях Пресля. Марсийяк утверждал, что слышал о статье обвинения номер тридцать, касающейся поцелуев в срамные места, еще лет сорок назад, и в различных городах и странах — в Тулузе, Лионе, Париже, Апулии и Арагоне, — от рыцарей, горожан и многих других. Об этом давно ходили слухи, которые он определил как «то, о чем говорят все и повсюду». Он не знал источника этих слухов, однако заявил, что они, по всей вероятности, исходят от «людей хороших и достойных». Однако большая часть его показаний была посвящена рассказу о том, как в орден принимали рыцаря по имени Гуго, одного из его родственников, а также о последствиях этого. Гуго вступал в орден в Тулузе; после торжественной церемонии его отвели в некую комнату, где были предприняты самые изощренные меры, чтобы никто не подглядывал, даже дверь изнутри была закрыта плотным занавесом, чтобы любопытствующие ничего не смогли увидеть в дверные щелки. Они очень долго ждали возвращения Гуго, и наконец он появился, облаченный в плащ тамплиера и выглядевший «очень бледным и словно чем-то взволнованным, даже ошеломленным» , хотя до того был полон радостного воодушевления. На следующий день Гишар де Марсийяк спросил Гуго, что случилось, и тот ответил: никогда больше не знать ему радости ц душевного покоя, — но более ничего не прибавил. Когда же другие, по наущению Гишара, попытались расспросить его, это также ничего не дало и лишь растревожило юношу. Наконец одному из его друзей, Ланселоту де Паспрет, канонику из Орлеана, все-таки удалось выяснить, что Гуго сделал себе круглую печать, на которой были вырезаны слова «Sigillum Hugonis Perditi» — т. е. «печать погибшего Гуго». Каноник полагал, что Гуго из-за этого был в полном отчаянии, и Гишар попытался заставить своих родственников уговорить Гуго сломать эту печать. Однако ему удалось лишь получить отпечаток приведенных слов, сделанный Гуго на красном воске, но о предназначении печати он так ничего и не узнал. Пробыв в ордене два месяца, Гуго вернулся в родной дом, прожил там полгода, а потом заболел и умер, перед смертью исповедавшись у одного францисканца, которого пригласил к нему Гишар. На второй день допроса, т. е. во вторник 14 апреля, члены комиссии спросили Гишара, как он думает, почему Гуго называл себя «perditum>>(„погибшим“). Сперва Гишар ответил: видимо, потому, что Гуго погубил свою душу тем, что вменялось в вину тамплиерам. Потом он передумал и заявил, что, скорее всего, это произошло из-за чрезмерной строгости Устава ордена. Более ему практически нечего было добавить; еще он сообщил, правда, об одном своем знакомом тамплиере, который впоследствии перешел в орден госпитальеров; а также до него доносились слухи, что великий магистр Гийом де Боже водил чересчур близкую дружбу с сарацинами и дружба эта принесла христианам немало вреда, однако вряд ли это достойно судебного расследования, ведь всем известно, что великий магистр отважно сражался и погиб при защите Акра в 1291 г.61. Гишар де Марсийяк так и не объяснил — да его, по всей видимости, и не спрашивали, — почему все же десять лет назад этот Гуго вступил в орден, о прегрешениях которого, по словам самого Гишара, в народе давно уже ходили такие упорные слухи, причем особенно много говорилось о непристойных поцелуях в срамные места при вступлении в орден.
В тот же день перед комиссией предстал первый из свидетелей-тамплиеров — 25-летний брат Жан Тайлафер Де Жен из диоцеза Лангра. Одет он был, правда, не в плащ тамплиера, а в платье из грубой серой шерсти, и борода его была сбрита. Допрос шел по накатанному пути: комиссия последовательно предъявила ему все 127 статей обвинения, хотя обычно не было необходимости рассматривать каждое обвинение по отдельности, поскольку статьи группировались вполне определенным образом. Цель этого была ясна: комиссии хотелось получить как можно больше подробных показаний по каждому из вопросов, задававшихся еще во время парижских слушаний осенью 1307 г., и тем самым как бы невзначай подсказать тамплиерам нужные ответы. До начала арестов Жан Тайлафер состоял в ордене около трех лет. Во время вступления он по приказу Этьена, капеллана Мормана, где и происходила церемония, единожды отрекся от Христа, хотя лишь на словах, но не в душе, и еще плюнул рядом с распятием, но не на сам крест — крест был старинный, из расписного дерева. Ему угрожали тюремным заключением, говоря, что, «если он этого не сделает, его поместят в такую (темницу), где он своих ног и рук не разглядит». Все это происходило уже перед рассветом при свете всего лишь двух свечей, так что в часовне было темновато. Ему сказали, что впоследствии ему будут прочитаны подробные наставления относительно целей и задач ордена, но никто ничего ему так и не рассказал, поскольку в собраниях он не участвовал, хотя его часто за это упрекали. Он также ни разу не видел, как принимали в орден других, однако полагает, что примерно так же, как и его самого, хотя, когда его спросили, почему он так считает, он ответил, что и сам не знает. Один из братьев, теперь уже покойный, не раз бывал в заморских странах и рассказывал ему, что тамошние тамплиеры попирают крест ногами, однако прямых сведений на сей счет он не имел. В ответ на дополнительное обвинение, входившее в состав 127 статей, относительно практики отпущения грехов тамплиерами-мирянами на собраниях братства, Жан Тайлафер заявил, что, вообще-то, слышал разговоры о том, что великий магистр имеет право отпускать братьям грехи, как и капелланы ордена, однако ничего не знает насчет других руководителей. Во время вступления в орден его целовали в губы, в пупок и пониже спины;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126
В понедельник и во вторник на следующей неделе комиссия слушала показания Гишара де Марсийяка. Его история, подобно рассказанному Преслем, была почти полностью основана на слухах, однако ей недоставало даже той доли правдоподобия, которая имелась в показаниях Пресля. Марсийяк утверждал, что слышал о статье обвинения номер тридцать, касающейся поцелуев в срамные места, еще лет сорок назад, и в различных городах и странах — в Тулузе, Лионе, Париже, Апулии и Арагоне, — от рыцарей, горожан и многих других. Об этом давно ходили слухи, которые он определил как «то, о чем говорят все и повсюду». Он не знал источника этих слухов, однако заявил, что они, по всей вероятности, исходят от «людей хороших и достойных». Однако большая часть его показаний была посвящена рассказу о том, как в орден принимали рыцаря по имени Гуго, одного из его родственников, а также о последствиях этого. Гуго вступал в орден в Тулузе; после торжественной церемонии его отвели в некую комнату, где были предприняты самые изощренные меры, чтобы никто не подглядывал, даже дверь изнутри была закрыта плотным занавесом, чтобы любопытствующие ничего не смогли увидеть в дверные щелки. Они очень долго ждали возвращения Гуго, и наконец он появился, облаченный в плащ тамплиера и выглядевший «очень бледным и словно чем-то взволнованным, даже ошеломленным» , хотя до того был полон радостного воодушевления. На следующий день Гишар де Марсийяк спросил Гуго, что случилось, и тот ответил: никогда больше не знать ему радости ц душевного покоя, — но более ничего не прибавил. Когда же другие, по наущению Гишара, попытались расспросить его, это также ничего не дало и лишь растревожило юношу. Наконец одному из его друзей, Ланселоту де Паспрет, канонику из Орлеана, все-таки удалось выяснить, что Гуго сделал себе круглую печать, на которой были вырезаны слова «Sigillum Hugonis Perditi» — т. е. «печать погибшего Гуго». Каноник полагал, что Гуго из-за этого был в полном отчаянии, и Гишар попытался заставить своих родственников уговорить Гуго сломать эту печать. Однако ему удалось лишь получить отпечаток приведенных слов, сделанный Гуго на красном воске, но о предназначении печати он так ничего и не узнал. Пробыв в ордене два месяца, Гуго вернулся в родной дом, прожил там полгода, а потом заболел и умер, перед смертью исповедавшись у одного францисканца, которого пригласил к нему Гишар. На второй день допроса, т. е. во вторник 14 апреля, члены комиссии спросили Гишара, как он думает, почему Гуго называл себя «perditum>>(„погибшим“). Сперва Гишар ответил: видимо, потому, что Гуго погубил свою душу тем, что вменялось в вину тамплиерам. Потом он передумал и заявил, что, скорее всего, это произошло из-за чрезмерной строгости Устава ордена. Более ему практически нечего было добавить; еще он сообщил, правда, об одном своем знакомом тамплиере, который впоследствии перешел в орден госпитальеров; а также до него доносились слухи, что великий магистр Гийом де Боже водил чересчур близкую дружбу с сарацинами и дружба эта принесла христианам немало вреда, однако вряд ли это достойно судебного расследования, ведь всем известно, что великий магистр отважно сражался и погиб при защите Акра в 1291 г.61. Гишар де Марсийяк так и не объяснил — да его, по всей видимости, и не спрашивали, — почему все же десять лет назад этот Гуго вступил в орден, о прегрешениях которого, по словам самого Гишара, в народе давно уже ходили такие упорные слухи, причем особенно много говорилось о непристойных поцелуях в срамные места при вступлении в орден.
В тот же день перед комиссией предстал первый из свидетелей-тамплиеров — 25-летний брат Жан Тайлафер Де Жен из диоцеза Лангра. Одет он был, правда, не в плащ тамплиера, а в платье из грубой серой шерсти, и борода его была сбрита. Допрос шел по накатанному пути: комиссия последовательно предъявила ему все 127 статей обвинения, хотя обычно не было необходимости рассматривать каждое обвинение по отдельности, поскольку статьи группировались вполне определенным образом. Цель этого была ясна: комиссии хотелось получить как можно больше подробных показаний по каждому из вопросов, задававшихся еще во время парижских слушаний осенью 1307 г., и тем самым как бы невзначай подсказать тамплиерам нужные ответы. До начала арестов Жан Тайлафер состоял в ордене около трех лет. Во время вступления он по приказу Этьена, капеллана Мормана, где и происходила церемония, единожды отрекся от Христа, хотя лишь на словах, но не в душе, и еще плюнул рядом с распятием, но не на сам крест — крест был старинный, из расписного дерева. Ему угрожали тюремным заключением, говоря, что, «если он этого не сделает, его поместят в такую (темницу), где он своих ног и рук не разглядит». Все это происходило уже перед рассветом при свете всего лишь двух свечей, так что в часовне было темновато. Ему сказали, что впоследствии ему будут прочитаны подробные наставления относительно целей и задач ордена, но никто ничего ему так и не рассказал, поскольку в собраниях он не участвовал, хотя его часто за это упрекали. Он также ни разу не видел, как принимали в орден других, однако полагает, что примерно так же, как и его самого, хотя, когда его спросили, почему он так считает, он ответил, что и сам не знает. Один из братьев, теперь уже покойный, не раз бывал в заморских странах и рассказывал ему, что тамошние тамплиеры попирают крест ногами, однако прямых сведений на сей счет он не имел. В ответ на дополнительное обвинение, входившее в состав 127 статей, относительно практики отпущения грехов тамплиерами-мирянами на собраниях братства, Жан Тайлафер заявил, что, вообще-то, слышал разговоры о том, что великий магистр имеет право отпускать братьям грехи, как и капелланы ордена, однако ничего не знает насчет других руководителей. Во время вступления в орден его целовали в губы, в пупок и пониже спины;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126