в роскошном кабинете стояла стареющая, но все еще очень красивая и величественная седовласая женщина. На кресле рядом с ней было разложено длинное платье с камзолом, отделанным мехом.
– Но это ведь то же самое платье! – сразу же, как только увидел снимок, вскинулся Роуленд. – То же платье, тот же жакет. Они совершенно одинаковы.
– Совершенно верно, – согласилась Линдсей с ноткой едва скрываемого триумфа. – И это странно. Очень странно. Почти необъяснимо.
– Но как это возможно? Я не понимаю. Объясни.
– Первое платье, которое я тебе показала, было сшито в 1976 году, правильно? А это, которое ты видишь на этом снимке, – десятью годами раньше. Платье 1976 года – модель Казарес, тут не может быть никаких сомнений. А это – 1966-го – совершенно идентичное, сделано никому не известной девушкой, начинающей портнихой, которую звали Мария Тереза.
Теперь Линдсей удалось полностью завладеть вниманием Роуленда. Она поняла, что его ум начал лихорадочно работать, пытаясь найти возможные объяснения всему этому.
– Я понимаю, что это звучит странно, – продолжала она. – И, наверное, ты задаешь себе вопрос: не является ли Мария Казарес и Мария Тереза одним и тем же лицом. Ты, очевидно, думаешь, не она ли, работая в одной из захудалых мастерских, о которых так любят распространяться, рассказывая о восхождении знаменитостей, сшила это платье в 1966 году – еще до того, как повстречалась с Лазаром и обрела славу.
– Ты права, мне пришло на ум именно это.
– В таком случае я подкину тебе новую пишу для размышлений. Дело в том, что это – первое платье – не было сшито в захудалом ателье. Оно появилось на свет вообще не в Париже. Его сшили… в Америке.
– В Америке?!
– Да, Роуленд, в Новом Орлеане.
* * *
– Мне продолжать, Роуленд? – неуверенно спросила Линдсей, поскольку была удивлена непонятным поведением Роуленда. Он поднялся, чтобы подбросить в камин новое полено, и, сделав это, казалось, напрочь забыл о присутствии здесь Линдсей. Теперь он стоял, повернувшись к ней спиной и молча созерцая языки пламени.
– Мне бы хотелось, чтобы ты услышал этот рассказ так, как его передали мне, – снова заговорила женщина. – Это хорошая история. История любви.
– Конечно, – обернулся Роуленд, – я охотно ее послушаю.
– Что-то не так, Роуленд?
– Нет, нет. Просто… Ты спросила, знаком ли мне этот город, и я вспоминал, как в последний раз я был там.
– Ты хорошо знаешь Новый Орлеан? Потому что работал в Соединенных Штатах, да?
– Да нет, не могу сказать, что хорошо знаю. Так, бывал несколько раз. У меня была подруга в Вашингтоне, и ее брат читал лекции в Тулейне.
– Тулейне?
– Да, так называется университет в Новом Орлеане. Там один из лучших юридических факультетов в Америке. Впрочем, к нашей теме это не имеет отношения. Продолжай, пожалуйста.
Роуленд вернулся к столу и сел. Линдсей не собиралась докучать ему расспросами и поэтому не могла понять, приятные ли воспоминания связаны у него с этим местом или наоборот. Возможно, и то, и другое, решила она про себя. На какое-то мгновение под оболочкой того Роуленда Макгуайра, которого, как ей казалось, она уже начинала понимать, она увидела другого, совершенно незнакомого ей человека. Линдсей безошибочно почувствовала, что он не хотел обнажать перед ней эту часть своей личности и теперь злился на себя за то, что не сумел этого сделать. Роуленд взял бутылку, и когда Линдсей в ответ на его вопросительный взгляд отрицательно мотнула головой, добавил немного виски в свой стакан. Подняв бокал повыше, он несколько секунд изучал янтарный напиток на свет, а затем повернулся к Линдсей уже прежним Макгуайром.
– Так расскажи мне эту историю любви, Линдсей. Я слушаю.
– Ты действительно этого хочешь? Ведь уже довольно поздно. Я могу просто оставить тебе свою статью – здесь все написано. Почти все. Меня только попросили не описывать в журнале то, чем все это закончилось.
– Нет, нет! Терпеть не могу истории, у которых отсутствует конец. Каждая история должна иметь начало, середину и конец, – улыбнулся он. – К тому же я предпочел бы услышать ее из твоих уст.
– Ну, что ж, хорошо. – Линдсей взяла фотографию величественной седовласой женщины. Рядом с дамой на стуле лежало красивое платье. Линдсей прекрасно помнила то интервью, да и как его можно было забыть! Ведь это было ее первое серьезное задание в качестве внештатного журналиста. Ей тогда было двадцать лет. Она страшно гордилась тем, что раскопала такую тему и получила задание от «Вог» разработать ее. Когда же она приехала в тот дом, где должно было состояться интервью, то так нервничала, что места себе не находила.
Дом располагался в Бельгравиа и представлял собой высокое здание с белыми колоннами. Дверь ей открыл дворецкий – первый дворецкий, которого Линдсей видела не в кино, а в жизни. По широкой лестнице она проследовала за ним в кабинет с тремя окнами до пола, выходившими в сад. Была осень. В камине горел огонь, и тем не менее комната была наполнена ароматом весенних цветов. Когда Линдсей вошла в комнату, женщина, некогда называвшаяся Летиция Лафитт-Грант, а ныне – леди Розборо, поднялась с кресла. Оказавшись лицом к лицу с дамой, считавшейся некогда эталоном элегантности, гостья окончательно пала духом.
Затем они обменялись рукопожатиями, и Летиция заговорила. Ее голос с южным акцентом был наполнен таким теплом, что самообладание постепенно вернулось к молоденькой журналистке.
– Выпейте немного чаю, дорогая. Вы пришли, чтобы задать мне несколько вопросов о моей одежде? Ну, что ж, сейчас мы с вами повеселимся. У меня есть несколько вещей, которые я не вынимала из сундуков уже лет триста.
Сейчас, сидя рядом с Роулендом в тишине его комнаты, Линдсей снова слышала неспешную, с французским прононсом, речь Летиции, рассказывавшей ей эту историю.
– Женщину на этом снимке звали Летиция Лафитт-Грант. По крайней мере, именно так звучало ее имя, когда для нее шили это платье. Она происходила из старинного семейства Луизианы и вышла замуж за человека гораздо старше и богаче ее. Лафитт-Гранты владели хлопковыми и сахарными плантациями. Выйдя замуж, Летиция переехала к ним – в прекрасный особняк на северном берегу Миссисипи между Батон-Руж и Новым Орлеаном. Ее дом славился своим гостеприимством на весь Юг, а сама она прослыла первой красавицей, великолепной наездницей и знаменитой собирательницей коллекции мод. Помимо всего этого, она, как мне кажется, была еще и очень щедрой женщиной – женщиной с добрым сердцем.
Линдсей помолчала.
– Я отправилась брать у нее интервью из-за того, что она считалась эталоном элегантности. Эта женщина обладала талантом выглядеть ослепительно в любой одежде. Она могла надеть мужскую рубашку, одолжить у мужа твидовый пиджак, натянуть поношенные джинсы, и все равно, от нее невозможно было отвести глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
– Но это ведь то же самое платье! – сразу же, как только увидел снимок, вскинулся Роуленд. – То же платье, тот же жакет. Они совершенно одинаковы.
– Совершенно верно, – согласилась Линдсей с ноткой едва скрываемого триумфа. – И это странно. Очень странно. Почти необъяснимо.
– Но как это возможно? Я не понимаю. Объясни.
– Первое платье, которое я тебе показала, было сшито в 1976 году, правильно? А это, которое ты видишь на этом снимке, – десятью годами раньше. Платье 1976 года – модель Казарес, тут не может быть никаких сомнений. А это – 1966-го – совершенно идентичное, сделано никому не известной девушкой, начинающей портнихой, которую звали Мария Тереза.
Теперь Линдсей удалось полностью завладеть вниманием Роуленда. Она поняла, что его ум начал лихорадочно работать, пытаясь найти возможные объяснения всему этому.
– Я понимаю, что это звучит странно, – продолжала она. – И, наверное, ты задаешь себе вопрос: не является ли Мария Казарес и Мария Тереза одним и тем же лицом. Ты, очевидно, думаешь, не она ли, работая в одной из захудалых мастерских, о которых так любят распространяться, рассказывая о восхождении знаменитостей, сшила это платье в 1966 году – еще до того, как повстречалась с Лазаром и обрела славу.
– Ты права, мне пришло на ум именно это.
– В таком случае я подкину тебе новую пишу для размышлений. Дело в том, что это – первое платье – не было сшито в захудалом ателье. Оно появилось на свет вообще не в Париже. Его сшили… в Америке.
– В Америке?!
– Да, Роуленд, в Новом Орлеане.
* * *
– Мне продолжать, Роуленд? – неуверенно спросила Линдсей, поскольку была удивлена непонятным поведением Роуленда. Он поднялся, чтобы подбросить в камин новое полено, и, сделав это, казалось, напрочь забыл о присутствии здесь Линдсей. Теперь он стоял, повернувшись к ней спиной и молча созерцая языки пламени.
– Мне бы хотелось, чтобы ты услышал этот рассказ так, как его передали мне, – снова заговорила женщина. – Это хорошая история. История любви.
– Конечно, – обернулся Роуленд, – я охотно ее послушаю.
– Что-то не так, Роуленд?
– Нет, нет. Просто… Ты спросила, знаком ли мне этот город, и я вспоминал, как в последний раз я был там.
– Ты хорошо знаешь Новый Орлеан? Потому что работал в Соединенных Штатах, да?
– Да нет, не могу сказать, что хорошо знаю. Так, бывал несколько раз. У меня была подруга в Вашингтоне, и ее брат читал лекции в Тулейне.
– Тулейне?
– Да, так называется университет в Новом Орлеане. Там один из лучших юридических факультетов в Америке. Впрочем, к нашей теме это не имеет отношения. Продолжай, пожалуйста.
Роуленд вернулся к столу и сел. Линдсей не собиралась докучать ему расспросами и поэтому не могла понять, приятные ли воспоминания связаны у него с этим местом или наоборот. Возможно, и то, и другое, решила она про себя. На какое-то мгновение под оболочкой того Роуленда Макгуайра, которого, как ей казалось, она уже начинала понимать, она увидела другого, совершенно незнакомого ей человека. Линдсей безошибочно почувствовала, что он не хотел обнажать перед ней эту часть своей личности и теперь злился на себя за то, что не сумел этого сделать. Роуленд взял бутылку, и когда Линдсей в ответ на его вопросительный взгляд отрицательно мотнула головой, добавил немного виски в свой стакан. Подняв бокал повыше, он несколько секунд изучал янтарный напиток на свет, а затем повернулся к Линдсей уже прежним Макгуайром.
– Так расскажи мне эту историю любви, Линдсей. Я слушаю.
– Ты действительно этого хочешь? Ведь уже довольно поздно. Я могу просто оставить тебе свою статью – здесь все написано. Почти все. Меня только попросили не описывать в журнале то, чем все это закончилось.
– Нет, нет! Терпеть не могу истории, у которых отсутствует конец. Каждая история должна иметь начало, середину и конец, – улыбнулся он. – К тому же я предпочел бы услышать ее из твоих уст.
– Ну, что ж, хорошо. – Линдсей взяла фотографию величественной седовласой женщины. Рядом с дамой на стуле лежало красивое платье. Линдсей прекрасно помнила то интервью, да и как его можно было забыть! Ведь это было ее первое серьезное задание в качестве внештатного журналиста. Ей тогда было двадцать лет. Она страшно гордилась тем, что раскопала такую тему и получила задание от «Вог» разработать ее. Когда же она приехала в тот дом, где должно было состояться интервью, то так нервничала, что места себе не находила.
Дом располагался в Бельгравиа и представлял собой высокое здание с белыми колоннами. Дверь ей открыл дворецкий – первый дворецкий, которого Линдсей видела не в кино, а в жизни. По широкой лестнице она проследовала за ним в кабинет с тремя окнами до пола, выходившими в сад. Была осень. В камине горел огонь, и тем не менее комната была наполнена ароматом весенних цветов. Когда Линдсей вошла в комнату, женщина, некогда называвшаяся Летиция Лафитт-Грант, а ныне – леди Розборо, поднялась с кресла. Оказавшись лицом к лицу с дамой, считавшейся некогда эталоном элегантности, гостья окончательно пала духом.
Затем они обменялись рукопожатиями, и Летиция заговорила. Ее голос с южным акцентом был наполнен таким теплом, что самообладание постепенно вернулось к молоденькой журналистке.
– Выпейте немного чаю, дорогая. Вы пришли, чтобы задать мне несколько вопросов о моей одежде? Ну, что ж, сейчас мы с вами повеселимся. У меня есть несколько вещей, которые я не вынимала из сундуков уже лет триста.
Сейчас, сидя рядом с Роулендом в тишине его комнаты, Линдсей снова слышала неспешную, с французским прононсом, речь Летиции, рассказывавшей ей эту историю.
– Женщину на этом снимке звали Летиция Лафитт-Грант. По крайней мере, именно так звучало ее имя, когда для нее шили это платье. Она происходила из старинного семейства Луизианы и вышла замуж за человека гораздо старше и богаче ее. Лафитт-Гранты владели хлопковыми и сахарными плантациями. Выйдя замуж, Летиция переехала к ним – в прекрасный особняк на северном берегу Миссисипи между Батон-Руж и Новым Орлеаном. Ее дом славился своим гостеприимством на весь Юг, а сама она прослыла первой красавицей, великолепной наездницей и знаменитой собирательницей коллекции мод. Помимо всего этого, она, как мне кажется, была еще и очень щедрой женщиной – женщиной с добрым сердцем.
Линдсей помолчала.
– Я отправилась брать у нее интервью из-за того, что она считалась эталоном элегантности. Эта женщина обладала талантом выглядеть ослепительно в любой одежде. Она могла надеть мужскую рубашку, одолжить у мужа твидовый пиджак, натянуть поношенные джинсы, и все равно, от нее невозможно было отвести глаз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177