Ясное дело, я разговариваю с ними, встречаюсь то там, то сям…
– Где же это – «то там, то сям»?
– Да где угодно! В кафе, например. В выставочных залах. Здесь, на Лейдсеплейн…
– Ну-ну, будет тебе, Фрике, перестань. Хватит бросаться на меня. Думаешь, я не понимаю. Ты же обеспечивала Аннеке прикрытие. Так или нет? Все то время, пока твоя мать твердила мне, как она Аннеку сторожила да как за ней следила, как хорошо всегда знала, где та находится, я пыталась сообразить, как Аннеке удавалось обходить все запреты. И ты знаешь, я все поняла! Причем для этого даже особой сообразительности не потребовалось. Ведь вы проделывали все это вместе, не так ли? Обеспечивали друг другу алиби. Покрывали друг друга.
– Может, и так. Ну и что из этого? Все так делают. И если нам удавалось разок-другой вырваться из тюрьмы…
– Ну конечно, ведь это так естественно. Как не понять? Разве что сестра твоя в итоге погибла – только и всего. Кто познакомил ее со Старом, Фрике? Кто-нибудь из твоих американских или английских друзей?
– Нет! Нет! Ни хрена ты не знаешь! Я никогда его не видела. Ни разу в жизни… – Ее голос теперь звенел от возбуждения. – Ты все напутала. Ты ни черта не понимаешь – совсем как мои родители. Тоже думаешь, что наша Аннека, моя младшая сестренка, была ангелочком! А знаешь ли ты, что она с двенадцати лет жила на противозачаточных пилюлях? Знаешь, что за ней ребята вечно таскались? И наша маленькая миленькая Аннека давала всем направо-налево. Аннека, а не я! И вот в январе прошлого года парень, от которого она по-настоящему тащилась, бросил ее как собаку. Она едва ума не лишилась от горя. Мать думает, что Аннека была счастлива в семье. Хрен-то! Она только и делала, что ревела. Каждую ночь приходила ко мне в спальню, и мы подолгу болтали. А потом снова ревела… Вот она и пошла к Стару. Потому что он понимал ее!
– Что? – непонимающе переспросила Джини. В глубине души она сознавала, что, стоит ей хотя бы чуть-чуть еще надавить на Фрике, и та вильнет в сторону. Однако этот вопрос сам сорвался с ее языка. И произошло именно то, что должно было произойти. Фрике смотрела на Джини отсутствующим взглядом. – Так ты говоришь, она ушла к Стару? Сбежала не с ним, а к нему?
– Подумаешь, оговорилась.
– Нет, Фрике, вряд ли. Ты слишком хорошо говоришь по-английски, чтобы оговориться. Я знаю, почему ты построила фразу именно таким образом. Не правда ли, Аннека к тому времени уже неплохо знала Стара? И встретилась с ним вовсе не за день до того, как уехать? Она написала в записке неправду. Она заранее планировала побег. – Джини вздохнула. – Послушай, Фрике, тебе уже шестнадцать, ты далеко не глупа. Как ты думаешь, почему я вытягиваю из тебя слово за словом? Потому что сестра твоя убита. Другая девочка в Англии тоже мертва. В руках Стара находится Майна, и ей грозит гибель. Я хочу, чтобы этого Стара нашли как можно скорее, чтобы остановили его. И ты того же хочешь, разве не так? Так какого же черта ты мне не доверяешь? Почему не хочешь помочь?
Воцарилось долгое молчание. Джини не была уверена, что ее призыв услышан. Ни увещевания, ни враждебные выпады, ни сочувствие, ничто не брало Фрике. Девчонка казалась непробиваемой как танк. Она набычившись смотрела на журналистку, словно давая понять, что та находилась по другую сторону стены, незримо отделяющей мир юных от мира взрослых.
Судя по всему, Фрике решила больше ни на йоту не уступать своих позиций. Джини почувствовала, что зашла в тупик. Смертельная усталость и апатия внезапно навалились на нее. Она подала официанту знак рукой, чтобы тот принес еще кофе. Разговор не клеился, причем ситуация складывалась прямо-таки парадоксальная: получалось, что правда нужнее ей, чем родной сестре погибшей. Джини задумалась: интересно, поверит ли ей Фрике, если она сейчас заговорит о том, насколько близки ей стали эти девочки – Аннека, Майна? Джини вспомнила себя в шестнадцать лет. Вернее, за несколько недель до шестнадцатилетия. Тогда она, сбежав из школы, села на самолет, чтобы улететь к отцу в Бейрут. Это была ее последняя попытка привлечь к себе внимание отца, заставить его хоть немного заинтересоваться ее жизнью. Увы, как и предыдущие, эта попытка оказалась тщетной.
– Я тоже хочу быть журналистом, папочка, – пролепетала она при встрече. – Я думала, если прилечу сюда, увижу тебя, то смогу этому научиться. И еще я хотела просто увидеть тебя.
Он даже не ответил ей тогда. Он просто сидел в своем гостиничном номере, приканчивая порцию бурбона – уже третью за вечер. Только когда Джини упомянула о журналистике, в его глазах мелькнуло нечто презрительно-насмешливое. Отец коротко хохотнул, вернее, хрюкнул. Джини так и не смогла этого ни забыть, ни простить ему.
Ее отец был для нее богом. Отца нетрудно было вообразить богом, поскольку она почти не видела и практически не знала его. В Бейруте, видя его изо дня в день просиживающим штаны в баре отеля «Ле Дуайен», бездельничающим, травящим бесконечные анекдоты про Вьетнам и собственный Пулитцер, рисующимся перед толпой прихлебателей, она убедилась, что сотворила себе ложного кумира.
Джини повернулась к Фрике и, не дрогнув, встретила ее холодный, враждебный взгляд. Девчонка докуривала уже третью сигарету.
– И все-таки кое-что я способна понять, поверь, Фрике, – снова заговорила Джини. – Я хорошо помню, что чувствовала, когда была в твоем возрасте, в возрасте Аннеки. Смятение, боль, необходимость выбора между одинаково дорогими, но совершенно разными людьми. Разве такое забудешь? Все это навеки осталось в моем сердце.
– Неужто? – Девочка криво усмехнулась. На лице ее читалась абсолютная уверенность в том, что журналистке ни в жизнь не постигнуть случившегося. То, что довелось пережить ее сестре и ей самой, казалось Фрике совершенно особым, уникальным и неповторимым.
Эта самоуверенность, читавшаяся на юном белесом лице, едва не вывела Джини из себя. Однако ей тут же вспомнилось все это: то же слепое высокомерие, та же подростковая уверенность в том, что никому больше не дано испытать столь глубокие и противоречивые чувства. И в ее жизни хватало всякого.
Джини со вздохом отвернулась. Теперь она вспоминала тот день, когда впервые увидела Паскаля. Перед ее глазами предстала сцена знакомства в баре отеля «Ле Дуайен». Отец, как всегда, бахвалился перед благодарными слушателями. Она же сгорала от стыда. Еще не было и двенадцати, а отец уже успел разогреться тремя бурбонами. Анекдоты становились все более длинными и скабрезными. И тут до нее стало постепенно доходить, что высокий француз – единственный, кто имеет особое мнение по поводу происходящего. Стоя чуть в стороне от толпы, насчитывавшей человек двадцать, он молча взирал на рассказчика с едва скрываемым презрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177
– Где же это – «то там, то сям»?
– Да где угодно! В кафе, например. В выставочных залах. Здесь, на Лейдсеплейн…
– Ну-ну, будет тебе, Фрике, перестань. Хватит бросаться на меня. Думаешь, я не понимаю. Ты же обеспечивала Аннеке прикрытие. Так или нет? Все то время, пока твоя мать твердила мне, как она Аннеку сторожила да как за ней следила, как хорошо всегда знала, где та находится, я пыталась сообразить, как Аннеке удавалось обходить все запреты. И ты знаешь, я все поняла! Причем для этого даже особой сообразительности не потребовалось. Ведь вы проделывали все это вместе, не так ли? Обеспечивали друг другу алиби. Покрывали друг друга.
– Может, и так. Ну и что из этого? Все так делают. И если нам удавалось разок-другой вырваться из тюрьмы…
– Ну конечно, ведь это так естественно. Как не понять? Разве что сестра твоя в итоге погибла – только и всего. Кто познакомил ее со Старом, Фрике? Кто-нибудь из твоих американских или английских друзей?
– Нет! Нет! Ни хрена ты не знаешь! Я никогда его не видела. Ни разу в жизни… – Ее голос теперь звенел от возбуждения. – Ты все напутала. Ты ни черта не понимаешь – совсем как мои родители. Тоже думаешь, что наша Аннека, моя младшая сестренка, была ангелочком! А знаешь ли ты, что она с двенадцати лет жила на противозачаточных пилюлях? Знаешь, что за ней ребята вечно таскались? И наша маленькая миленькая Аннека давала всем направо-налево. Аннека, а не я! И вот в январе прошлого года парень, от которого она по-настоящему тащилась, бросил ее как собаку. Она едва ума не лишилась от горя. Мать думает, что Аннека была счастлива в семье. Хрен-то! Она только и делала, что ревела. Каждую ночь приходила ко мне в спальню, и мы подолгу болтали. А потом снова ревела… Вот она и пошла к Стару. Потому что он понимал ее!
– Что? – непонимающе переспросила Джини. В глубине души она сознавала, что, стоит ей хотя бы чуть-чуть еще надавить на Фрике, и та вильнет в сторону. Однако этот вопрос сам сорвался с ее языка. И произошло именно то, что должно было произойти. Фрике смотрела на Джини отсутствующим взглядом. – Так ты говоришь, она ушла к Стару? Сбежала не с ним, а к нему?
– Подумаешь, оговорилась.
– Нет, Фрике, вряд ли. Ты слишком хорошо говоришь по-английски, чтобы оговориться. Я знаю, почему ты построила фразу именно таким образом. Не правда ли, Аннека к тому времени уже неплохо знала Стара? И встретилась с ним вовсе не за день до того, как уехать? Она написала в записке неправду. Она заранее планировала побег. – Джини вздохнула. – Послушай, Фрике, тебе уже шестнадцать, ты далеко не глупа. Как ты думаешь, почему я вытягиваю из тебя слово за словом? Потому что сестра твоя убита. Другая девочка в Англии тоже мертва. В руках Стара находится Майна, и ей грозит гибель. Я хочу, чтобы этого Стара нашли как можно скорее, чтобы остановили его. И ты того же хочешь, разве не так? Так какого же черта ты мне не доверяешь? Почему не хочешь помочь?
Воцарилось долгое молчание. Джини не была уверена, что ее призыв услышан. Ни увещевания, ни враждебные выпады, ни сочувствие, ничто не брало Фрике. Девчонка казалась непробиваемой как танк. Она набычившись смотрела на журналистку, словно давая понять, что та находилась по другую сторону стены, незримо отделяющей мир юных от мира взрослых.
Судя по всему, Фрике решила больше ни на йоту не уступать своих позиций. Джини почувствовала, что зашла в тупик. Смертельная усталость и апатия внезапно навалились на нее. Она подала официанту знак рукой, чтобы тот принес еще кофе. Разговор не клеился, причем ситуация складывалась прямо-таки парадоксальная: получалось, что правда нужнее ей, чем родной сестре погибшей. Джини задумалась: интересно, поверит ли ей Фрике, если она сейчас заговорит о том, насколько близки ей стали эти девочки – Аннека, Майна? Джини вспомнила себя в шестнадцать лет. Вернее, за несколько недель до шестнадцатилетия. Тогда она, сбежав из школы, села на самолет, чтобы улететь к отцу в Бейрут. Это была ее последняя попытка привлечь к себе внимание отца, заставить его хоть немного заинтересоваться ее жизнью. Увы, как и предыдущие, эта попытка оказалась тщетной.
– Я тоже хочу быть журналистом, папочка, – пролепетала она при встрече. – Я думала, если прилечу сюда, увижу тебя, то смогу этому научиться. И еще я хотела просто увидеть тебя.
Он даже не ответил ей тогда. Он просто сидел в своем гостиничном номере, приканчивая порцию бурбона – уже третью за вечер. Только когда Джини упомянула о журналистике, в его глазах мелькнуло нечто презрительно-насмешливое. Отец коротко хохотнул, вернее, хрюкнул. Джини так и не смогла этого ни забыть, ни простить ему.
Ее отец был для нее богом. Отца нетрудно было вообразить богом, поскольку она почти не видела и практически не знала его. В Бейруте, видя его изо дня в день просиживающим штаны в баре отеля «Ле Дуайен», бездельничающим, травящим бесконечные анекдоты про Вьетнам и собственный Пулитцер, рисующимся перед толпой прихлебателей, она убедилась, что сотворила себе ложного кумира.
Джини повернулась к Фрике и, не дрогнув, встретила ее холодный, враждебный взгляд. Девчонка докуривала уже третью сигарету.
– И все-таки кое-что я способна понять, поверь, Фрике, – снова заговорила Джини. – Я хорошо помню, что чувствовала, когда была в твоем возрасте, в возрасте Аннеки. Смятение, боль, необходимость выбора между одинаково дорогими, но совершенно разными людьми. Разве такое забудешь? Все это навеки осталось в моем сердце.
– Неужто? – Девочка криво усмехнулась. На лице ее читалась абсолютная уверенность в том, что журналистке ни в жизнь не постигнуть случившегося. То, что довелось пережить ее сестре и ей самой, казалось Фрике совершенно особым, уникальным и неповторимым.
Эта самоуверенность, читавшаяся на юном белесом лице, едва не вывела Джини из себя. Однако ей тут же вспомнилось все это: то же слепое высокомерие, та же подростковая уверенность в том, что никому больше не дано испытать столь глубокие и противоречивые чувства. И в ее жизни хватало всякого.
Джини со вздохом отвернулась. Теперь она вспоминала тот день, когда впервые увидела Паскаля. Перед ее глазами предстала сцена знакомства в баре отеля «Ле Дуайен». Отец, как всегда, бахвалился перед благодарными слушателями. Она же сгорала от стыда. Еще не было и двенадцати, а отец уже успел разогреться тремя бурбонами. Анекдоты становились все более длинными и скабрезными. И тут до нее стало постепенно доходить, что высокий француз – единственный, кто имеет особое мнение по поводу происходящего. Стоя чуть в стороне от толпы, насчитывавшей человек двадцать, он молча взирал на рассказчика с едва скрываемым презрением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177