мой мужчина готовится к отъезду, а я ничего не могу сделать, чтобы его удержать.
Адам вытер лицо полотенцем, а я пошла на кухню готовить наш последний ранний завтрак.
И мы сидели на кухне при зажженном свете за чаем и кофе, и было то наше последнее утро. Адась божественно выглядел в новом красивом свитере, которому он очень обрадовался.
Разумеется, ночью я наревелась, как глупая бабенка, которая не представляет себе, как жить без мужика. А ведь я совсем не хотела портить Адасику отъезд, только сделалось безумно грустно, что он все-таки уезжает. Полгода — это одна восьмидесятая моей прежней жизни, а если предположить, что мне осталось жить, например, всего год, то одна вторая моей будущей жизни. А одна вторая оставшейся жизни — это вам уже не шутка. Я пыталась это объяснить Адасю, но у него начался приступ смеха, не думаю, чтобы он что-то понял. Итак, сначала я поплакала, а потом мы вместе немного посмеялись.
Сейчас и Потом, свернувшись, спали на подоконнике. Борис залез в развороченную постель, Адам его там захватил врасплох, когда пошел за чемоданами. Тося в аэропорт не поехала, потому что у нее зачет по английскому, но Адаму она сказала, что если бы не этот зачет, то поехала бы непременно. Мы сидели в нашей кухне, за окном все розовело. Давно мы вместе не наблюдали рассвет. Но у меня возникло какое-то ужасное предчувствие, что это в последний раз: что-нибудь случится и он не вернется.
— Ты будешь писать?
— И писать, и звонить, — пообещал Адась и обнял меня. — Полгода не вечность, действительно, Ютка, ты не заметишь даже, как я вернусь.
— А если мне жить осталось полгода, то…
— Юдита! Не полгода! Осталось всего два месяца до праздников, я сразу же, как доберусь, сориентируюсь, и, может быть, вы приедете…
— Но ведь мы расстаемся… — вздохнула я.
— Знаешь что? Фраза «Мы расстаемся» звучит пессимистично для одной стороны, а для другой полна оптимизма, поэтому необходимо сделать правильный выбор.
— Что за глупости ты говоришь? — разнервничалась я.
— Это цитата.
— Не надо мне цитировать никаких идиотов. — Я уже была не грустная, а злая.
— Ты и вправду не хочешь знать, чья это цитата? Обидевшись, я отвернулась и принялась смотреть на рассвет. Адам подошел сзади и обнял меня. Обожаю, когда он прижимает меня к своему животу.
— Это цитата из твоего письма читательнице… — Он поцеловал меня в шею. — Я люблю тебя…
Однако неплохо сказано… И я не стала разбираться, говорит он это, чтобы приободрить меня, на самом деле он меня любит или ему только кажется, что любит, поскольку это совершенно, совершенно было не важно. Он — мужчина моей жизни, моей будущей жизни, и я ему безгранично верю и знаю, что все происходит не просто так, я буду ждать его и скучать, да и вообще…
— Тося сейчас действительно в стрессовом состоянии, — напомнил мне Адам. — Побереги ее и себя.
Я не могла избавиться от ощущения, что мы расстаемся с ним навеки.
Гжесик позвонил в калитку без пятнадцати семь.
— Решил приехать пораньше, не угадаешь, что там будет на дороге. О, да ты киснешь? — Он взглянул на меня и отхлебнул чаю. — Сладкий! Фу, гадость! И это весь багаж, который ты берешь в свою эмиграцию? — Гжесик весело расхохотался, а у меня сердце подпрыгнуло до плеча и замерло там ненадолго. — Штаты!.. Эх, елки-палки, я бы и сам не прочь там расслабиться… а уж эти негритяночки, мулаточки…
— Заткнись! — любезно попросила я.
Адась погладил кошачьи клубочки, потрепал за ухо Бориса, который, видимо, счел уместным выползти из теплой кровати в столь важный момент, и мы поехали в аэропорт.
Итак, в то октябрьское утро я вернулась одна. В дом, в котором уже не было Тоси, потому что она ушла в школу, в дом, в котором не было Адама, потому что он только что улетел в Штаты, в дом, в котором не было кошек, потому что они разбрелись по саду. Но зато на кровати лежал Борис и спал мертвым сном. Я легла рядом с ним (он ни на дюйм не подвинулся) и горько заплакала — перед глазами стоял Голубой, каким я его видела сразу же после таможенного контроля. Он обернулся ко мне, помахал из-за спины таможенника, и до чего ж он был хорош в этом моем-своем свитере, и так он посмотрел на меня издалека, с такой улыбкой, что мне стали не нужны ни заверения, ни знание, ни предположения — я поняла, что я ему дорога, и не имеет значения, как я выгляжу, сколько мне лет, делаю я глупости или нет. Просто я — женщина, которую он любит, и этого вполне достаточно.
Всего только шесть месяцев, а если исключить октябрь, который уже начался, то в общем-то пять, а если не считать и апрель, потому что в апреле он возвращается, то, собственно говоря, нас разделяют четыре месяца. А если мы с Тосей поедем туда в декабре, то декабрь уже не за горами! А два месяца — это всего лишь два раза по четыре недели, а четыре недели можно спокойно пережить. Правда, по моим расчетам получилось, что если он возвращается через четыре недели, то у Тоси выпускные экзамены через восемь, но я слишком устала, чтобы все до конца просчитать.
И с этими мыслями я заснула бок о бок с песиком моим Борисом.
Голубой позвонил вчера ночью, вернее, под утро. Долетел, устал, хотя уже немного поспал, немедленно напишет, не знает, где будет жить, и я даже представить себе не могу, как здесь, то есть там, он меня любит, и вообще-то здесь (то есть там) еще вчера, а может, уже завтра — я не очень поняла, потому что стояли предрассветные сумерки. После этого я снова не могла заснуть. Мне хотелось ему столько сказать, а, собственно, ничего не сказала. Он просил поцеловать Тоську и животных, вот и все.
Я опять одинокая женщина.
И несмотря на утверждения нашей прессы, которая всегда пропагандирует чистую правду, что женщина должна быть и по своей сути является самодостаточной, мне нравится быть с мужчиной, которого я люблю, и иначе я себе жизни не представляю. И, как самодостаточная женщина, я составляю единое целое с Голубым.
ПО МНЕ, ЛУЧШЕ МУЖЧИНА БЕЗ МАШИНЫ, ЧЕМ МАШИНА БЕЗ МУЖЧИНЫ
Я скучаю по нему. Прошло всего два дня, и, возможно, это покажется смешным. Я не ощущаю радости, возвращаясь домой, где меня ждут только коты и пес, потому что Тося с подругами готовится к выпускным экзаменам. Их занятия, кажется, состоят пока главным образом в том, что девочки обдумывают, как им одеться на школьный бал — студнювку. Тося в своих приготовлениях продвинулась еще дальше — она уже затачивает ногти пилочкой. Занимается этим ежедневно вечером перед телевизором, чем приводит меня в бешенство. Вчера она загнала под ноготь обломок пилки, и мне пришлось ехать с ней к хирургу, которого это ужасно развеселило. Он вынужден был сделать ей два обезболивающих укола в палец, перед тем как извлечь обломок. Машина Адама с неисправной коробкой передач у Шимона, а Шимон — в горах со своей невестой Калинкой, которую не любит Тося.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Адам вытер лицо полотенцем, а я пошла на кухню готовить наш последний ранний завтрак.
И мы сидели на кухне при зажженном свете за чаем и кофе, и было то наше последнее утро. Адась божественно выглядел в новом красивом свитере, которому он очень обрадовался.
Разумеется, ночью я наревелась, как глупая бабенка, которая не представляет себе, как жить без мужика. А ведь я совсем не хотела портить Адасику отъезд, только сделалось безумно грустно, что он все-таки уезжает. Полгода — это одна восьмидесятая моей прежней жизни, а если предположить, что мне осталось жить, например, всего год, то одна вторая моей будущей жизни. А одна вторая оставшейся жизни — это вам уже не шутка. Я пыталась это объяснить Адасю, но у него начался приступ смеха, не думаю, чтобы он что-то понял. Итак, сначала я поплакала, а потом мы вместе немного посмеялись.
Сейчас и Потом, свернувшись, спали на подоконнике. Борис залез в развороченную постель, Адам его там захватил врасплох, когда пошел за чемоданами. Тося в аэропорт не поехала, потому что у нее зачет по английскому, но Адаму она сказала, что если бы не этот зачет, то поехала бы непременно. Мы сидели в нашей кухне, за окном все розовело. Давно мы вместе не наблюдали рассвет. Но у меня возникло какое-то ужасное предчувствие, что это в последний раз: что-нибудь случится и он не вернется.
— Ты будешь писать?
— И писать, и звонить, — пообещал Адась и обнял меня. — Полгода не вечность, действительно, Ютка, ты не заметишь даже, как я вернусь.
— А если мне жить осталось полгода, то…
— Юдита! Не полгода! Осталось всего два месяца до праздников, я сразу же, как доберусь, сориентируюсь, и, может быть, вы приедете…
— Но ведь мы расстаемся… — вздохнула я.
— Знаешь что? Фраза «Мы расстаемся» звучит пессимистично для одной стороны, а для другой полна оптимизма, поэтому необходимо сделать правильный выбор.
— Что за глупости ты говоришь? — разнервничалась я.
— Это цитата.
— Не надо мне цитировать никаких идиотов. — Я уже была не грустная, а злая.
— Ты и вправду не хочешь знать, чья это цитата? Обидевшись, я отвернулась и принялась смотреть на рассвет. Адам подошел сзади и обнял меня. Обожаю, когда он прижимает меня к своему животу.
— Это цитата из твоего письма читательнице… — Он поцеловал меня в шею. — Я люблю тебя…
Однако неплохо сказано… И я не стала разбираться, говорит он это, чтобы приободрить меня, на самом деле он меня любит или ему только кажется, что любит, поскольку это совершенно, совершенно было не важно. Он — мужчина моей жизни, моей будущей жизни, и я ему безгранично верю и знаю, что все происходит не просто так, я буду ждать его и скучать, да и вообще…
— Тося сейчас действительно в стрессовом состоянии, — напомнил мне Адам. — Побереги ее и себя.
Я не могла избавиться от ощущения, что мы расстаемся с ним навеки.
Гжесик позвонил в калитку без пятнадцати семь.
— Решил приехать пораньше, не угадаешь, что там будет на дороге. О, да ты киснешь? — Он взглянул на меня и отхлебнул чаю. — Сладкий! Фу, гадость! И это весь багаж, который ты берешь в свою эмиграцию? — Гжесик весело расхохотался, а у меня сердце подпрыгнуло до плеча и замерло там ненадолго. — Штаты!.. Эх, елки-палки, я бы и сам не прочь там расслабиться… а уж эти негритяночки, мулаточки…
— Заткнись! — любезно попросила я.
Адась погладил кошачьи клубочки, потрепал за ухо Бориса, который, видимо, счел уместным выползти из теплой кровати в столь важный момент, и мы поехали в аэропорт.
Итак, в то октябрьское утро я вернулась одна. В дом, в котором уже не было Тоси, потому что она ушла в школу, в дом, в котором не было Адама, потому что он только что улетел в Штаты, в дом, в котором не было кошек, потому что они разбрелись по саду. Но зато на кровати лежал Борис и спал мертвым сном. Я легла рядом с ним (он ни на дюйм не подвинулся) и горько заплакала — перед глазами стоял Голубой, каким я его видела сразу же после таможенного контроля. Он обернулся ко мне, помахал из-за спины таможенника, и до чего ж он был хорош в этом моем-своем свитере, и так он посмотрел на меня издалека, с такой улыбкой, что мне стали не нужны ни заверения, ни знание, ни предположения — я поняла, что я ему дорога, и не имеет значения, как я выгляжу, сколько мне лет, делаю я глупости или нет. Просто я — женщина, которую он любит, и этого вполне достаточно.
Всего только шесть месяцев, а если исключить октябрь, который уже начался, то в общем-то пять, а если не считать и апрель, потому что в апреле он возвращается, то, собственно говоря, нас разделяют четыре месяца. А если мы с Тосей поедем туда в декабре, то декабрь уже не за горами! А два месяца — это всего лишь два раза по четыре недели, а четыре недели можно спокойно пережить. Правда, по моим расчетам получилось, что если он возвращается через четыре недели, то у Тоси выпускные экзамены через восемь, но я слишком устала, чтобы все до конца просчитать.
И с этими мыслями я заснула бок о бок с песиком моим Борисом.
Голубой позвонил вчера ночью, вернее, под утро. Долетел, устал, хотя уже немного поспал, немедленно напишет, не знает, где будет жить, и я даже представить себе не могу, как здесь, то есть там, он меня любит, и вообще-то здесь (то есть там) еще вчера, а может, уже завтра — я не очень поняла, потому что стояли предрассветные сумерки. После этого я снова не могла заснуть. Мне хотелось ему столько сказать, а, собственно, ничего не сказала. Он просил поцеловать Тоську и животных, вот и все.
Я опять одинокая женщина.
И несмотря на утверждения нашей прессы, которая всегда пропагандирует чистую правду, что женщина должна быть и по своей сути является самодостаточной, мне нравится быть с мужчиной, которого я люблю, и иначе я себе жизни не представляю. И, как самодостаточная женщина, я составляю единое целое с Голубым.
ПО МНЕ, ЛУЧШЕ МУЖЧИНА БЕЗ МАШИНЫ, ЧЕМ МАШИНА БЕЗ МУЖЧИНЫ
Я скучаю по нему. Прошло всего два дня, и, возможно, это покажется смешным. Я не ощущаю радости, возвращаясь домой, где меня ждут только коты и пес, потому что Тося с подругами готовится к выпускным экзаменам. Их занятия, кажется, состоят пока главным образом в том, что девочки обдумывают, как им одеться на школьный бал — студнювку. Тося в своих приготовлениях продвинулась еще дальше — она уже затачивает ногти пилочкой. Занимается этим ежедневно вечером перед телевизором, чем приводит меня в бешенство. Вчера она загнала под ноготь обломок пилки, и мне пришлось ехать с ней к хирургу, которого это ужасно развеселило. Он вынужден был сделать ей два обезболивающих укола в палец, перед тем как извлечь обломок. Машина Адама с неисправной коробкой передач у Шимона, а Шимон — в горах со своей невестой Калинкой, которую не любит Тося.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69