у дочери ко мне какое-то не требующее отлагательства дело.
— Можно устроить день рождения?
Кусок хлеба с сыром и майонезом замер у меня на полпути ко рту.
— Кому? — вяло поинтересовалась я.
— Себе, — ответила Тося и удивленно посмотрела на меня.
День рождения! Ну конечно, моей дочери исполняется восемнадцать лет!
Но до дня рождения еще три недели!
— Ты забыла, да?
Нет, не забыла. Ни одна мать не в состоянии забыть день, когда рожала ребенка. Производила на свет. Для себя или для всего мира. Или для какого-нибудь Якуба, который потом ее бросит.
Этот, теперешний Йолин, в минуту ее рождения еще был заботливым отцом. Когда у меня ночью начались боли и я его разбудила, он сказал:
— Дорогая, не волнуйся, я рядом! — И повернулся на другой бок.
Разве можно забыть ту ночь? Никогда!
Я помыла голову, исходя из того, что при родах самое главное — прическа. Под утро накрасила ногти на руках и ногах, что заняло у меня еще два предрассветных часа, в то время как мой Эксик заботливо бодрствовал возле меня, похрапывая в свое удовольствие. Попробуйте-ка покрасить ногти, если каждые полторы минуты у вас идут схватки! Когда я снова его расшевелила и сообщила, что схватки повторяются уже каждую минуту, он как ошпаренный выскочил из постели и начал орать, что я легкомысленная, потом побледнел и ему стало плохо. Я позвонила родителям. Отец, не успев даже рассказать, что бы он сделал на моем месте, по-видимому, тоже побледнел, а мама вызвала такси, и меня отвезли в роддом. В девять утра Тося слабым криком возвестила: вот я — явилась на этот свет, а Эксик промаялся в приемном покое до двух — его-то никто не известил, что все произошло так быстро, а претензии он высказал мне. Эх, времечко…
Было это почти восемнадцать годков назад, а кажется, будто вчера. И сейчас сидит передо мной почти взрослая женщина, а порой совершенный ребенок и сообщает, что пригласит домой ораву таких же молодых и буйных людей. Как учит жизненный опыт, нагрянет их человек пятьдесят, а мне придется их кормить, и они, несомненно, тайком от меня принесут алкоголь в разных пакетах и сумках, а может, не дай Бог, и травку, надринькаются, накурятся, разнесут наш маленький дом, и у меня будет уйма хлопот.
Тосины подружки в прошлом году уже праздновали совершеннолетие (моя бедная крошка была способной, скучала в детском саду и потому пошла в школу раньше — прости, дорогая, я не сознавала, что делала) — и это было не приведи Господь. Одной родители устроили банкет в гостинице «Бросталь», что обошлось им в тридцать тысяч. Может, моя бедная крошка Тося тоже хочет отметить день рождения в отеле? Хотя в последнее время мне казалось, что у меня вполне благоразумный ребенок. Может, все обойдется погромом лишь в одном нашем доме?
Я тяжело вздохнула:
— Сколько человек ты хочешь пригласить?
— Вот именно, мама…
К сожалению, из этого «вот именно, мама» я совершенно ясно поняла, что не только свой класс, состоящий из двадцати человек. По-видимому, также параллельные, поскольку Тося — животное стадное и у нее масса знакомых. Она наверняка вспомнила про шесть своих подруг из начальной школы — они до сих пор встречаются. У подруг есть мальчики, то есть в сумме их будет двенадцать. Ну и, конечно, еще приятели, с которыми она ездила в Швецию, и те, с кем она там познакомилась. Кроме того, знакомые по водноспортивному лагерю и с турбазы — грубо говоря, человек тридцать. Плюс родственники и соседи. Летом можно было бы устроить пикник в саду, но на дворе уже шесть градусов. А через три недели будет минус шесть. Вот тогда пикник на свежем воздухе — самое оно, потому что ненадолго, зато на двести человек, которых лучше заранее предупредить, чтобы пришли на сытый желудок — поздравить и уйти. Тося могла бы стоять у открытой калитки с бокалом шампанского и сразу же спроваживать гостей обратно.
— …и поэтому я не хочу, — мой слух ухватил обрывок последней фразы.
— Чего ты не хочешь? — Я опять была на кухне, заваленной письмами. — Извини, я отключилась…
— Почему ты не слушаешь меня?
— Слушаю, только раздумываю, как лучше сделать.
— Мама, когда Конрад в прошлом году отмечал восемнадцать лет, то у него из окна выбросили телевизор — так все напились. А у Ани Конрад с приятелем — он немного старше, потому что его пару лет назад выгнали из института… — Тося на минуту задумалась, а у меня голова пошла кругом. — Его выгнали за то… — продолжала Тося, заметив мою мину, — что он отключил светофоры на Жвирко и Вигуры. Его отец — полицейский, и он знал, где отключается — там есть такой ящик, — и регулировал движение… Помнишь, по телевизору показывали, какая образовалась страшная пробка… Ну, его и задержали… Знаешь, он взял отцовскую форму, а это запрещено… Так вот, Конрад вместе с ним пришел к Ане, и они выбросили из ее квартиры все лампы. С семнадцатого этажа…
— Лампы? Какие лампы? — оторопело спросила я, потому что мне неожиданно стало известно, как моя дочь проводила время на вечеринках в прошлом году.
— Обычные, — пожала плечами Тося и схватила мой недоеденный бутерброд. — На самом деле они выбросили только две, из «Икеи», недорогие, потому что хотели измерить скорость света…
— Тося! Помилуй меня! Это так-то вы развлекаетесь? Ты говорила, что у тебя нормальные друзья.
— Ой, мамочка! Я же не дружу с Конрадом. Ничего не выбрасываю в окна. Я знаю скорость света, и мне не надо ее так проверять, — засмеялась Тося, а затем добавила с серьезным видом: — У Арека переколотили все стаканы из хрусталя, со сценами охоты, которые коллекционирует его отец. Арек просил не брать их, но сама знаешь: парни, когда напьются, становятся невменяемыми. Арек, пока был трезв, следил, а потом, когда сам нагрузился, стал стряхивать пепел с сигареты в карман своей же рубашки, потому что был не в состоянии двигаться.
— Тося! — Я наконец вышла из ступора. — Как ты можешь так спокойно рассказывать? Ничего веселого в этом нет! В какой же ты бываешь компании?
— Вот видишь, мама, поэтому с тобой невозможно говорить. Ты просто не хочешь смириться с тем, что такова жизнь.
— Чья жизнь? — Я была в шоке. — Твоих друзей? Твоя?
— Нет, но такие вещи случаются. И наверняка случались также с тобой, только вы все лицемерите. Отец смеялся, когда я ему это рассказывала.
Я замолчала. Вот так я узнала, что у моей дочери есть друзья, которые, по-видимому, в скором времени окажутся за решеткой. В придачу они пьют и курят. Впрочем, далеко не тайна, что молодежь пьет и курит, когда молодежь чуть постарше, то есть мы, этого не видит. Тося делится со мной впечатлениями о праздновании восемнадцатилетия у ее подруг и друзей, иначе говоря, приобщает. Но с другой стороны… если ребенок рассказывает, то родители не должны тут же возмущаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Можно устроить день рождения?
Кусок хлеба с сыром и майонезом замер у меня на полпути ко рту.
— Кому? — вяло поинтересовалась я.
— Себе, — ответила Тося и удивленно посмотрела на меня.
День рождения! Ну конечно, моей дочери исполняется восемнадцать лет!
Но до дня рождения еще три недели!
— Ты забыла, да?
Нет, не забыла. Ни одна мать не в состоянии забыть день, когда рожала ребенка. Производила на свет. Для себя или для всего мира. Или для какого-нибудь Якуба, который потом ее бросит.
Этот, теперешний Йолин, в минуту ее рождения еще был заботливым отцом. Когда у меня ночью начались боли и я его разбудила, он сказал:
— Дорогая, не волнуйся, я рядом! — И повернулся на другой бок.
Разве можно забыть ту ночь? Никогда!
Я помыла голову, исходя из того, что при родах самое главное — прическа. Под утро накрасила ногти на руках и ногах, что заняло у меня еще два предрассветных часа, в то время как мой Эксик заботливо бодрствовал возле меня, похрапывая в свое удовольствие. Попробуйте-ка покрасить ногти, если каждые полторы минуты у вас идут схватки! Когда я снова его расшевелила и сообщила, что схватки повторяются уже каждую минуту, он как ошпаренный выскочил из постели и начал орать, что я легкомысленная, потом побледнел и ему стало плохо. Я позвонила родителям. Отец, не успев даже рассказать, что бы он сделал на моем месте, по-видимому, тоже побледнел, а мама вызвала такси, и меня отвезли в роддом. В девять утра Тося слабым криком возвестила: вот я — явилась на этот свет, а Эксик промаялся в приемном покое до двух — его-то никто не известил, что все произошло так быстро, а претензии он высказал мне. Эх, времечко…
Было это почти восемнадцать годков назад, а кажется, будто вчера. И сейчас сидит передо мной почти взрослая женщина, а порой совершенный ребенок и сообщает, что пригласит домой ораву таких же молодых и буйных людей. Как учит жизненный опыт, нагрянет их человек пятьдесят, а мне придется их кормить, и они, несомненно, тайком от меня принесут алкоголь в разных пакетах и сумках, а может, не дай Бог, и травку, надринькаются, накурятся, разнесут наш маленький дом, и у меня будет уйма хлопот.
Тосины подружки в прошлом году уже праздновали совершеннолетие (моя бедная крошка была способной, скучала в детском саду и потому пошла в школу раньше — прости, дорогая, я не сознавала, что делала) — и это было не приведи Господь. Одной родители устроили банкет в гостинице «Бросталь», что обошлось им в тридцать тысяч. Может, моя бедная крошка Тося тоже хочет отметить день рождения в отеле? Хотя в последнее время мне казалось, что у меня вполне благоразумный ребенок. Может, все обойдется погромом лишь в одном нашем доме?
Я тяжело вздохнула:
— Сколько человек ты хочешь пригласить?
— Вот именно, мама…
К сожалению, из этого «вот именно, мама» я совершенно ясно поняла, что не только свой класс, состоящий из двадцати человек. По-видимому, также параллельные, поскольку Тося — животное стадное и у нее масса знакомых. Она наверняка вспомнила про шесть своих подруг из начальной школы — они до сих пор встречаются. У подруг есть мальчики, то есть в сумме их будет двенадцать. Ну и, конечно, еще приятели, с которыми она ездила в Швецию, и те, с кем она там познакомилась. Кроме того, знакомые по водноспортивному лагерю и с турбазы — грубо говоря, человек тридцать. Плюс родственники и соседи. Летом можно было бы устроить пикник в саду, но на дворе уже шесть градусов. А через три недели будет минус шесть. Вот тогда пикник на свежем воздухе — самое оно, потому что ненадолго, зато на двести человек, которых лучше заранее предупредить, чтобы пришли на сытый желудок — поздравить и уйти. Тося могла бы стоять у открытой калитки с бокалом шампанского и сразу же спроваживать гостей обратно.
— …и поэтому я не хочу, — мой слух ухватил обрывок последней фразы.
— Чего ты не хочешь? — Я опять была на кухне, заваленной письмами. — Извини, я отключилась…
— Почему ты не слушаешь меня?
— Слушаю, только раздумываю, как лучше сделать.
— Мама, когда Конрад в прошлом году отмечал восемнадцать лет, то у него из окна выбросили телевизор — так все напились. А у Ани Конрад с приятелем — он немного старше, потому что его пару лет назад выгнали из института… — Тося на минуту задумалась, а у меня голова пошла кругом. — Его выгнали за то… — продолжала Тося, заметив мою мину, — что он отключил светофоры на Жвирко и Вигуры. Его отец — полицейский, и он знал, где отключается — там есть такой ящик, — и регулировал движение… Помнишь, по телевизору показывали, какая образовалась страшная пробка… Ну, его и задержали… Знаешь, он взял отцовскую форму, а это запрещено… Так вот, Конрад вместе с ним пришел к Ане, и они выбросили из ее квартиры все лампы. С семнадцатого этажа…
— Лампы? Какие лампы? — оторопело спросила я, потому что мне неожиданно стало известно, как моя дочь проводила время на вечеринках в прошлом году.
— Обычные, — пожала плечами Тося и схватила мой недоеденный бутерброд. — На самом деле они выбросили только две, из «Икеи», недорогие, потому что хотели измерить скорость света…
— Тося! Помилуй меня! Это так-то вы развлекаетесь? Ты говорила, что у тебя нормальные друзья.
— Ой, мамочка! Я же не дружу с Конрадом. Ничего не выбрасываю в окна. Я знаю скорость света, и мне не надо ее так проверять, — засмеялась Тося, а затем добавила с серьезным видом: — У Арека переколотили все стаканы из хрусталя, со сценами охоты, которые коллекционирует его отец. Арек просил не брать их, но сама знаешь: парни, когда напьются, становятся невменяемыми. Арек, пока был трезв, следил, а потом, когда сам нагрузился, стал стряхивать пепел с сигареты в карман своей же рубашки, потому что был не в состоянии двигаться.
— Тося! — Я наконец вышла из ступора. — Как ты можешь так спокойно рассказывать? Ничего веселого в этом нет! В какой же ты бываешь компании?
— Вот видишь, мама, поэтому с тобой невозможно говорить. Ты просто не хочешь смириться с тем, что такова жизнь.
— Чья жизнь? — Я была в шоке. — Твоих друзей? Твоя?
— Нет, но такие вещи случаются. И наверняка случались также с тобой, только вы все лицемерите. Отец смеялся, когда я ему это рассказывала.
Я замолчала. Вот так я узнала, что у моей дочери есть друзья, которые, по-видимому, в скором времени окажутся за решеткой. В придачу они пьют и курят. Впрочем, далеко не тайна, что молодежь пьет и курит, когда молодежь чуть постарше, то есть мы, этого не видит. Тося делится со мной впечатлениями о праздновании восемнадцатилетия у ее подруг и друзей, иначе говоря, приобщает. Но с другой стороны… если ребенок рассказывает, то родители не должны тут же возмущаться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69