Какой-то швед выбросил! Так я эту картошку туда, в лагерь, приволок и овощную лавку открыл, заработал больше, чем на ягодах! Эх, вот времена-то были! — мечтательно вспоминал он. — Теперь за границей столько уже не заработаешь… как бывало… На семь долларов, знаете ли, можно было месяц прожить…
Пан Кругляшок мне все больше нравился. Потому что — увы! — я помнила те времена. Он-то думал, что нет, и, собственно говоря, мне это больше всего и нравилось, тем паче что водочка очень душевно согрела меня изнутри. Я разглядывала это милое питейное заведение с красивой картиной на стене и не чувствовала уже ни холода, ни отвращения. Мы вернемся домой, ляжем с Голубым в кроватку, никто нам не будет мешать, даже можем и завтра весь день проваляться в постели.
— Причем, — пан Кругляшок вытер губы, — с женой-то я тогда в первый раз расстался. Поездки — не на пользу семье, разве не так?
А ну его к лешему! Мороз пробежал по коже при мысли, что Адам уедет, но ничего, стисну зубы, как-нибудь обойдется.
— Я как раз собираюсь в Америку, — сказал Адасик, который тоже опрокинул целую рюмку и немножко расслабился.
— О, Америка! — обрадовался пан Кругляшок. — Вот это страна! Был-был, когда потом, после Швеции, не мог найти работу. Зять, сестрин муж, меня пригласил, ну я и поехал, потому что визу вдруг ненароком дали. В Америке, я вам скажу, дрель впервой в жизни увидал, руки-то у меня… не из того места растут. Едва я взялся за нее, как один кореш говорит мне: положь — напортачишь, ну я и не притрагивался к ней больше, а лишь развлекал там всех разными байками, они даже радовались, что я ничего не делаю. Потому что ничего не порчу — разве не так? Еще три водки, пожалуйста! Но когда я вернулся, то у меня уже не было дома… Бабы за границей тоже еще как одиноки… Ну глаза и разбегаются, а после работы тоскливо одному… Вернулся я при деньгах, а жена уже тю-тю…
Он засобирался уходить. Я не жена пана Кругляшка, и переживать мне не из-за чего. И Адасю я не жена, тем более нет повода для волнений. Но лучше бы Адасику не слушать этот вздор.
Мороженое мы не съели, хотя девушка предлагала поджечь его даром. С паном Кругляшком расстались далеко за полночь. Ветер стих, и мы решили возвращаться домой по пляжу. Луна выглянула из-за туч, и мир стал таким, каким он и должен быть изначально. Море шелестело, отливало серебристой чернотой. Адам обнял меня, он был уютно-теплый. Последний раз я ощущала подобное лет двадцать назад с абсолютно другим мужчиной Но я и не думала вовсе тратить столь драгоценное время на эти воспоминания. Мы были немножко пьяны и даже залезли в море, которое — о чудо! — оказалось совершенно теплым. Вернее, Адасик поначалу не хотел заходить, но когда я его легонько толкнула, то, естественно, он намок до колен, а потом этот чертов социолог схватил меня и поволок. Я вымочила ноги почти до бедра! А потом мы целовались на песке, и так приятно было думать, что через минуту-другую можно оказаться в постели, в которой не будет никаких собак, никаких кошек, никаких детей, никаких мам или пап и никаких телефонных звонков. Нас страшно развеселило воспоминание о том, что обычно мешает побыть абсолютно вдвоем. До дома мы добрались в час ночи. Наша хозяйка дала нам ключ от входной двери, но вот чудеса — как только Адам, ковыряясь, вставил ключ в замочную скважину, дверь открылась!
— Ну наконец-то! — недовольно сказала пани Ирэна и удивленно уставилась на мокрые следы в прихожей.
Дверь в нашу комнату с тихим треском открылась, и перед нами появился не какой-нибудь случайно забредший прохожий, не постоялец, расквартированный здесь по ошибке, не грабитель, а не кто иной, как любимый сынуля моего Голубого — Шимон, метр девяносто три ростом, а из-за его спины высунулась темная головка моей милой крошки, единственного любимого чада, окрещенного почти восемнадцать лет назад Тосей.
— Чем вы занимаетесь допоздна? — спросила Тося. — Я не выдержала с бабушкой и приехала к вам, вы же сами хотели. И Шимон тоже! Вы рады?
— Привет, папа! — сказал Шимон. — Мы не могли дозвониться до вас и…
Адам растерянно взглянул на меня. Я поцеловала детей и тут же споткнулась о раскатанный на полу туристический коврик. В глубине комнаты стояла раскладушка. Я взглянула на Адама. Он пожал плечами, скорчил свирепую мину, а потом прыснул, тут и на меня напал хохотунчик. Я оперлась о косяк и просто надрывалась от смеха. Стоило мне взглянуть на Адама, который, скорчившись на стуле, повизгивал, как резаный поросенок, у меня начиналась икота.
Шимон посмотрел на Тосю, а Тося на Шимона.
— Это они, наверное, радуются, — предположила она.
Следующие пять дней мы провели совсем по-семейному. И было очень, ну просто очень чудесно, только иногда, когда не слышали дети, мы заверяли друг друга, что как только вернемся домой и наконец будем одни, то…
КТО И ЗАЧЕМ?
Мы договорились, что поженимся сразу же, как только Адам вернется. Полгода — не вечность, и потом, что может быть приятнее ожидания? Соскучимся друг по другу, будем писать длиннющие письма, перезваниваться, обмениваться электронными посланиями. Я похудею и помолодею. Тося будет спокойно учиться. А кстати, почему, интересно, Тося выбрала историю, если у нее по истории тройка? Дочь очень удивилась, когда Шимон спросил, сможет ли она перечислить все польские династии.
— Нет у нас никаких династий, — ответило мое дитя, а я чуть не упала в обморок. — У нас были одни короли!
Все это происходило во время семейного обеда, на который приехал даже Шимон.
Моя мама оцепенела при мысли, что будет с Тосей в мае, и обещала взяться за нее, ведь этот ребенок ни о чем не имеет ни малейшего понятия. И как я справлюсь без мужчины? Отец же выразил надежду, что Адам будет осмотрителен в самолетах, а также в самой Америке, затем в сторонке признался мне, что… гм-м… мужчины бывают разные, и будь он на моем месте, то не давал бы опрометчивых обещаний, и вообще — как я одна справлюсь?..
Все эти ценные замечания прозвучали за столом в саду, потому что день стоял еще теплый. Мой отец кормил Бориса под столом и не признавался в этом. Тося то и дело повторяла, что нельзя кормить собаку во время еды. Отец защищался — дескать, когда его не станет, то мы пожалеем, что никто не кормит собаку, пусть даже под столом, к тому же он вовсе не кормит, но Борис умеет так красиво просить… Мама сказала, что следовало бы в этом доме ввести непреложные правила, я ей ответила, что правила есть, только никто их не соблюдает, но я не хочу обсуждать это за обедом. Отец обиделся на маму, но она объяснила, что имела в виду — дети не должны делать замечаний взрослым. Тут встряла Тося, заявив, что не надо воспитывать уже взрослых детей, то есть меня. Я одернула Тосю, чтобы она не делала замечаний бабушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Пан Кругляшок мне все больше нравился. Потому что — увы! — я помнила те времена. Он-то думал, что нет, и, собственно говоря, мне это больше всего и нравилось, тем паче что водочка очень душевно согрела меня изнутри. Я разглядывала это милое питейное заведение с красивой картиной на стене и не чувствовала уже ни холода, ни отвращения. Мы вернемся домой, ляжем с Голубым в кроватку, никто нам не будет мешать, даже можем и завтра весь день проваляться в постели.
— Причем, — пан Кругляшок вытер губы, — с женой-то я тогда в первый раз расстался. Поездки — не на пользу семье, разве не так?
А ну его к лешему! Мороз пробежал по коже при мысли, что Адам уедет, но ничего, стисну зубы, как-нибудь обойдется.
— Я как раз собираюсь в Америку, — сказал Адасик, который тоже опрокинул целую рюмку и немножко расслабился.
— О, Америка! — обрадовался пан Кругляшок. — Вот это страна! Был-был, когда потом, после Швеции, не мог найти работу. Зять, сестрин муж, меня пригласил, ну я и поехал, потому что визу вдруг ненароком дали. В Америке, я вам скажу, дрель впервой в жизни увидал, руки-то у меня… не из того места растут. Едва я взялся за нее, как один кореш говорит мне: положь — напортачишь, ну я и не притрагивался к ней больше, а лишь развлекал там всех разными байками, они даже радовались, что я ничего не делаю. Потому что ничего не порчу — разве не так? Еще три водки, пожалуйста! Но когда я вернулся, то у меня уже не было дома… Бабы за границей тоже еще как одиноки… Ну глаза и разбегаются, а после работы тоскливо одному… Вернулся я при деньгах, а жена уже тю-тю…
Он засобирался уходить. Я не жена пана Кругляшка, и переживать мне не из-за чего. И Адасю я не жена, тем более нет повода для волнений. Но лучше бы Адасику не слушать этот вздор.
Мороженое мы не съели, хотя девушка предлагала поджечь его даром. С паном Кругляшком расстались далеко за полночь. Ветер стих, и мы решили возвращаться домой по пляжу. Луна выглянула из-за туч, и мир стал таким, каким он и должен быть изначально. Море шелестело, отливало серебристой чернотой. Адам обнял меня, он был уютно-теплый. Последний раз я ощущала подобное лет двадцать назад с абсолютно другим мужчиной Но я и не думала вовсе тратить столь драгоценное время на эти воспоминания. Мы были немножко пьяны и даже залезли в море, которое — о чудо! — оказалось совершенно теплым. Вернее, Адасик поначалу не хотел заходить, но когда я его легонько толкнула, то, естественно, он намок до колен, а потом этот чертов социолог схватил меня и поволок. Я вымочила ноги почти до бедра! А потом мы целовались на песке, и так приятно было думать, что через минуту-другую можно оказаться в постели, в которой не будет никаких собак, никаких кошек, никаких детей, никаких мам или пап и никаких телефонных звонков. Нас страшно развеселило воспоминание о том, что обычно мешает побыть абсолютно вдвоем. До дома мы добрались в час ночи. Наша хозяйка дала нам ключ от входной двери, но вот чудеса — как только Адам, ковыряясь, вставил ключ в замочную скважину, дверь открылась!
— Ну наконец-то! — недовольно сказала пани Ирэна и удивленно уставилась на мокрые следы в прихожей.
Дверь в нашу комнату с тихим треском открылась, и перед нами появился не какой-нибудь случайно забредший прохожий, не постоялец, расквартированный здесь по ошибке, не грабитель, а не кто иной, как любимый сынуля моего Голубого — Шимон, метр девяносто три ростом, а из-за его спины высунулась темная головка моей милой крошки, единственного любимого чада, окрещенного почти восемнадцать лет назад Тосей.
— Чем вы занимаетесь допоздна? — спросила Тося. — Я не выдержала с бабушкой и приехала к вам, вы же сами хотели. И Шимон тоже! Вы рады?
— Привет, папа! — сказал Шимон. — Мы не могли дозвониться до вас и…
Адам растерянно взглянул на меня. Я поцеловала детей и тут же споткнулась о раскатанный на полу туристический коврик. В глубине комнаты стояла раскладушка. Я взглянула на Адама. Он пожал плечами, скорчил свирепую мину, а потом прыснул, тут и на меня напал хохотунчик. Я оперлась о косяк и просто надрывалась от смеха. Стоило мне взглянуть на Адама, который, скорчившись на стуле, повизгивал, как резаный поросенок, у меня начиналась икота.
Шимон посмотрел на Тосю, а Тося на Шимона.
— Это они, наверное, радуются, — предположила она.
Следующие пять дней мы провели совсем по-семейному. И было очень, ну просто очень чудесно, только иногда, когда не слышали дети, мы заверяли друг друга, что как только вернемся домой и наконец будем одни, то…
КТО И ЗАЧЕМ?
Мы договорились, что поженимся сразу же, как только Адам вернется. Полгода — не вечность, и потом, что может быть приятнее ожидания? Соскучимся друг по другу, будем писать длиннющие письма, перезваниваться, обмениваться электронными посланиями. Я похудею и помолодею. Тося будет спокойно учиться. А кстати, почему, интересно, Тося выбрала историю, если у нее по истории тройка? Дочь очень удивилась, когда Шимон спросил, сможет ли она перечислить все польские династии.
— Нет у нас никаких династий, — ответило мое дитя, а я чуть не упала в обморок. — У нас были одни короли!
Все это происходило во время семейного обеда, на который приехал даже Шимон.
Моя мама оцепенела при мысли, что будет с Тосей в мае, и обещала взяться за нее, ведь этот ребенок ни о чем не имеет ни малейшего понятия. И как я справлюсь без мужчины? Отец же выразил надежду, что Адам будет осмотрителен в самолетах, а также в самой Америке, затем в сторонке признался мне, что… гм-м… мужчины бывают разные, и будь он на моем месте, то не давал бы опрометчивых обещаний, и вообще — как я одна справлюсь?..
Все эти ценные замечания прозвучали за столом в саду, потому что день стоял еще теплый. Мой отец кормил Бориса под столом и не признавался в этом. Тося то и дело повторяла, что нельзя кормить собаку во время еды. Отец защищался — дескать, когда его не станет, то мы пожалеем, что никто не кормит собаку, пусть даже под столом, к тому же он вовсе не кормит, но Борис умеет так красиво просить… Мама сказала, что следовало бы в этом доме ввести непреложные правила, я ей ответила, что правила есть, только никто их не соблюдает, но я не хочу обсуждать это за обедом. Отец обиделся на маму, но она объяснила, что имела в виду — дети не должны делать замечаний взрослым. Тут встряла Тося, заявив, что не надо воспитывать уже взрослых детей, то есть меня. Я одернула Тосю, чтобы она не делала замечаний бабушке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69