Я подала бутылку вина Гжесику, который взял на себя функции виночерпия, но этот Йолин галантно вскочил, перехватил бутылку и, обратившись ко мне, спросил:
— Ты позволишь, Юдита?
«Нет, не позволю, сиди, на чем сидел, ты здесь только гость, не хозяин! Не пытайся исполнять не свою роль! Обойдусь без тебя! Когда-то это было единственное, что от тебя требовалось, но ты мизинцем не шевелил, мне приходилось самой всех обхаживать, так что теперь не рисуйся!»
Я открыла глаза.
— Конечно же, она не против! — Тетя Ганя улыбнулась и подставила свой бокал.
— Пожалуйста, — ответила я спокойно. Адасик, почему тебя здесь нет?
Гжесик постучал вилкой по бокалу. Тося в восторге.
— Я как крестный отец хочу сказать, что в деталях помню тот день, когда на свет появилась Тося. Юдита заставила нас с Агнешкой купить фланелевые пеленки…
— Что такое фланелевые пеленки? Трехслойные? — спросила сообразительная, но все еще малолетняя племянница.
Моя мама, мой отец и все взрослые засмеялись.
— А этих пеленок нигде не было!
— Почему ты не купил памперсы? Искал какие-то особенные? — вмешался малолетка, закормленный рекламой о содержимом, которое либо молниеносно впитывается, либо свертывается в шарики, либо, если своевременно не убрано из-под попки, не позволяет малышам правильно развиваться, и они уже никогда в жизни не улыбнутся счастливой улыбкой и не захлопают в ладошки, как это делают при виде большой упаковки свежих замечательных памперсов…
— Деточка, — заговорила моя мама, обращаясь на этот раз не ко мне, — фланель — это такая мягкая ткань.
— Ткань? — скривилась малолетняя племянница. — Так ведь из ткани очень дорого, каждый день новые…
— Их стирали, — с умилением вспомнила я, а Тося сморщила носик:
— Мама, ну не за столом же!
— Вы мне дадите закончить или нет? — возмутился Гжесик. — Ну так вот, когда я уже выменял карточки на мыло за три месяца…
— Мои тоже, — вставила Агнешка, — я тебе отдала и свои!
— …на один дополнительный талон на бензин, а бензин на три карточки на водку, а их поменял на фланелевые пеленки и на место в очереди за стиральными машинами, Тосин отец, — Гжесик кивнул на Эксика, — я могу, наверное, теперь его выдать — сказал, что предпочел бы, чтобы ему подарили карточки на водку, потому что пеленки он купил на распродаже в Радоме…
— В Кельце, — поправил Тосин отец и улыбнулся мне.
— Или в Кельце. И я, пользуясь случаем, хочу попросить тебя вернуть мне ту водку, потому что на такое самопожертвование, как тогда, я никогда не был и уже не буду способен.
Я тоже улыбнулась Эксику, потому что вспомнила, что в то время тех пеленок оказалось у нас сто двадцать штук, и мы не знали, что с ними делать. Из нескольких я сшила потрясающую юбку и покрасила ее в черный цвет, кроме того, мы снабжали ими молодых родителей, а оставшиеся долго хранились на антресолях.
— Какие карточки? — заинтересовалась Тося. — Что, тогда водка и бензин были на халяву? По карточкам? А вы еще жаловались на социализм?
— Знаешь, что я тебе скажу, baby! — Тетя выпрямилась и подняла свой бокал, который мне показался полнее, чем прежде. — В Англии еще семь лет после войны были карточки, и Англия как-никак быстрее оправилась после войны, чем Польша. По талону можно было выкупить одну пару обуви в год, и больше не получишь, тем не менее сейчас Англия — мировая держава.
— Карточки — это что-то вроде документов, с которыми каждый шел в магазин и покупал то, что полагалось по норме, а нормы были невелики.
— А помнишь, — вмешалась моя мама и глянула на моего отца, — как мы стояли в магазине за мясом три часа?
— Я тебя только подменял, — буркнул отец.
— Да, но когда я была у прилавка, ты как раз подошел, — спокойно продолжала мама, — и продавщица дала нам какой-то тухлый кусок говядины…
— И ты сказала: «Вы не могли бы мне дать не такой зеленый?»
— А она сказала: «Если бы вы провисели, как он, с утра на крюке, вы бы тоже позеленели!»
Мой отец и моя мать улыбнулись друг другу, а тетя Ганя толкнула меня под столом.
— Джуди, — шепнула она мне, — из этой муки мы еще испечем каравай. — И залпом выпила бокал.
— А ты бы не покупала это мясо, — посоветовала малолетняя племянница. — И продавщицу бы уволили, если бы ты проявила ассертивность.
— Или она могла бы пойти в конкурирующую фирму, — добавил племянник.
В двенадцатом часу Гжесик повез домой своих малолеток. На обратном пути он должен был заехать на автозаправку за пивом. Мама и отец уехали домой на последней электричке. Отец вызвался быть ее провожатым, потому что мама боится ходить по ночам одна. Тося взяла наверх музыкальный центр, Эксик пытался его подключить. Перемыв быстро посуду, мы с Агнешкой сели на кухне, я открыла бутылку вина, тетя проскользнула из ванной в комнату, а Агнешка посмотрела на меня и сказала:
— А помнишь?
Я улыбнулась. Слово «помнишь» извлекает из лабиринтов памяти миллионы вещей, совершенно ненужных нам в повседневной жизни, но как только о них заговоришь, они обретают цвет, оживают, переливаются красками и пахнут. Кухня внезапно заполнилась людьми, которых мы помнили, и событиями давних лет. Нашими совместными поездками, когда этот Йолин был моим, нашими маленькими детьми: малышкой Тосей, потом малолетней племянницей, а затем Петрусем. Агнешка — свидетель моей жизни, не только нынешней, но и прошлой.
— Помнишь, как у нас сломалась машина в ту страшную зиму? — спросила Агнешка и тепло мне улыбнулась.
И я вернулась на Краковское Пшедместье . Январь, пятнадцать лет назад… Вся Варшава скована морозом, снег, белым-бело и безупречно чисто, но их старенький «фиатик» окончательно сдох, они позвонили нам из какой-то телефонной будки, мы сели в машину, оставив Тосю с моими родителями. Пустые улицы, два часа ночи, снег, как у Диснея, щетки не успевали убирать его с замерзшего стекла. Мужья довольно долго возились с крюком, было так холодно, что мы с Агнешкой закрылись в машине, и нас все смешило до слез. Когда они все-таки прицепили буксировочный трос, оба автомобиля были похожи на японские снежные скульптуры.
Я с теперешним Йолиным села в машину, и мы медленно тронулись. Машина Гжесика тащилась за нами, и все время что-то неприятно постукивало.
— Постукивало? Разве это был стук? — Йолин уже давно стоял в дверях, я даже и не заметила. Он обнимал Тосю. — Не стук, а грохот…
— Который, впрочем, через пару минут стих, — добавила я.
— Еще бы! — Гжесик поставил на стол пиво и стряхнул с ботинок снег, естественно, посреди кухни. — Сначала попросил, чтобы мы сгребли снег со стекол, а сам при этом тронулся! Я колотил кулаком по крыше, чтобы он остановился!
Мы прыснули, Тося смотрела на нас, совершенно не понимая, что нас так развеселило.
— Вы не успели сесть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
— Ты позволишь, Юдита?
«Нет, не позволю, сиди, на чем сидел, ты здесь только гость, не хозяин! Не пытайся исполнять не свою роль! Обойдусь без тебя! Когда-то это было единственное, что от тебя требовалось, но ты мизинцем не шевелил, мне приходилось самой всех обхаживать, так что теперь не рисуйся!»
Я открыла глаза.
— Конечно же, она не против! — Тетя Ганя улыбнулась и подставила свой бокал.
— Пожалуйста, — ответила я спокойно. Адасик, почему тебя здесь нет?
Гжесик постучал вилкой по бокалу. Тося в восторге.
— Я как крестный отец хочу сказать, что в деталях помню тот день, когда на свет появилась Тося. Юдита заставила нас с Агнешкой купить фланелевые пеленки…
— Что такое фланелевые пеленки? Трехслойные? — спросила сообразительная, но все еще малолетняя племянница.
Моя мама, мой отец и все взрослые засмеялись.
— А этих пеленок нигде не было!
— Почему ты не купил памперсы? Искал какие-то особенные? — вмешался малолетка, закормленный рекламой о содержимом, которое либо молниеносно впитывается, либо свертывается в шарики, либо, если своевременно не убрано из-под попки, не позволяет малышам правильно развиваться, и они уже никогда в жизни не улыбнутся счастливой улыбкой и не захлопают в ладошки, как это делают при виде большой упаковки свежих замечательных памперсов…
— Деточка, — заговорила моя мама, обращаясь на этот раз не ко мне, — фланель — это такая мягкая ткань.
— Ткань? — скривилась малолетняя племянница. — Так ведь из ткани очень дорого, каждый день новые…
— Их стирали, — с умилением вспомнила я, а Тося сморщила носик:
— Мама, ну не за столом же!
— Вы мне дадите закончить или нет? — возмутился Гжесик. — Ну так вот, когда я уже выменял карточки на мыло за три месяца…
— Мои тоже, — вставила Агнешка, — я тебе отдала и свои!
— …на один дополнительный талон на бензин, а бензин на три карточки на водку, а их поменял на фланелевые пеленки и на место в очереди за стиральными машинами, Тосин отец, — Гжесик кивнул на Эксика, — я могу, наверное, теперь его выдать — сказал, что предпочел бы, чтобы ему подарили карточки на водку, потому что пеленки он купил на распродаже в Радоме…
— В Кельце, — поправил Тосин отец и улыбнулся мне.
— Или в Кельце. И я, пользуясь случаем, хочу попросить тебя вернуть мне ту водку, потому что на такое самопожертвование, как тогда, я никогда не был и уже не буду способен.
Я тоже улыбнулась Эксику, потому что вспомнила, что в то время тех пеленок оказалось у нас сто двадцать штук, и мы не знали, что с ними делать. Из нескольких я сшила потрясающую юбку и покрасила ее в черный цвет, кроме того, мы снабжали ими молодых родителей, а оставшиеся долго хранились на антресолях.
— Какие карточки? — заинтересовалась Тося. — Что, тогда водка и бензин были на халяву? По карточкам? А вы еще жаловались на социализм?
— Знаешь, что я тебе скажу, baby! — Тетя выпрямилась и подняла свой бокал, который мне показался полнее, чем прежде. — В Англии еще семь лет после войны были карточки, и Англия как-никак быстрее оправилась после войны, чем Польша. По талону можно было выкупить одну пару обуви в год, и больше не получишь, тем не менее сейчас Англия — мировая держава.
— Карточки — это что-то вроде документов, с которыми каждый шел в магазин и покупал то, что полагалось по норме, а нормы были невелики.
— А помнишь, — вмешалась моя мама и глянула на моего отца, — как мы стояли в магазине за мясом три часа?
— Я тебя только подменял, — буркнул отец.
— Да, но когда я была у прилавка, ты как раз подошел, — спокойно продолжала мама, — и продавщица дала нам какой-то тухлый кусок говядины…
— И ты сказала: «Вы не могли бы мне дать не такой зеленый?»
— А она сказала: «Если бы вы провисели, как он, с утра на крюке, вы бы тоже позеленели!»
Мой отец и моя мать улыбнулись друг другу, а тетя Ганя толкнула меня под столом.
— Джуди, — шепнула она мне, — из этой муки мы еще испечем каравай. — И залпом выпила бокал.
— А ты бы не покупала это мясо, — посоветовала малолетняя племянница. — И продавщицу бы уволили, если бы ты проявила ассертивность.
— Или она могла бы пойти в конкурирующую фирму, — добавил племянник.
В двенадцатом часу Гжесик повез домой своих малолеток. На обратном пути он должен был заехать на автозаправку за пивом. Мама и отец уехали домой на последней электричке. Отец вызвался быть ее провожатым, потому что мама боится ходить по ночам одна. Тося взяла наверх музыкальный центр, Эксик пытался его подключить. Перемыв быстро посуду, мы с Агнешкой сели на кухне, я открыла бутылку вина, тетя проскользнула из ванной в комнату, а Агнешка посмотрела на меня и сказала:
— А помнишь?
Я улыбнулась. Слово «помнишь» извлекает из лабиринтов памяти миллионы вещей, совершенно ненужных нам в повседневной жизни, но как только о них заговоришь, они обретают цвет, оживают, переливаются красками и пахнут. Кухня внезапно заполнилась людьми, которых мы помнили, и событиями давних лет. Нашими совместными поездками, когда этот Йолин был моим, нашими маленькими детьми: малышкой Тосей, потом малолетней племянницей, а затем Петрусем. Агнешка — свидетель моей жизни, не только нынешней, но и прошлой.
— Помнишь, как у нас сломалась машина в ту страшную зиму? — спросила Агнешка и тепло мне улыбнулась.
И я вернулась на Краковское Пшедместье . Январь, пятнадцать лет назад… Вся Варшава скована морозом, снег, белым-бело и безупречно чисто, но их старенький «фиатик» окончательно сдох, они позвонили нам из какой-то телефонной будки, мы сели в машину, оставив Тосю с моими родителями. Пустые улицы, два часа ночи, снег, как у Диснея, щетки не успевали убирать его с замерзшего стекла. Мужья довольно долго возились с крюком, было так холодно, что мы с Агнешкой закрылись в машине, и нас все смешило до слез. Когда они все-таки прицепили буксировочный трос, оба автомобиля были похожи на японские снежные скульптуры.
Я с теперешним Йолиным села в машину, и мы медленно тронулись. Машина Гжесика тащилась за нами, и все время что-то неприятно постукивало.
— Постукивало? Разве это был стук? — Йолин уже давно стоял в дверях, я даже и не заметила. Он обнимал Тосю. — Не стук, а грохот…
— Который, впрочем, через пару минут стих, — добавила я.
— Еще бы! — Гжесик поставил на стол пиво и стряхнул с ботинок снег, естественно, посреди кухни. — Сначала попросил, чтобы мы сгребли снег со стекол, а сам при этом тронулся! Я колотил кулаком по крыше, чтобы он остановился!
Мы прыснули, Тося смотрела на нас, совершенно не понимая, что нас так развеселило.
— Вы не успели сесть!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69