Монастырь располагался в глубокой долине, почти перегораживая ее, и над его стенами и куполами вздымалась гора Рила: поросшие высокими елями крутые склоны. Ранов оставил машину в тени у главных ворот, и мы направились следом за небольшими группками туристов. День был сухой и жаркий — настоящее болгарское лето, и пыль с вытоптанной земли взлетала от каждого шага до щиколоток. Огромные деревянные створки ворот были распахнуты, и за ними открылся вид, которого я никогда не забуду. Вокруг нас высились стены монастыря-крепости, полосатые от смены рядов черного и белого камня, с нависшими над головой деревянными галереями. Треть просторного двора занимала чудная, гармоничная церковь с фресками по фасаду, с бледно-зелеными куполами, светившимися на полуденном солнце. Рядом поднималась мощная квадратная башня из серого камня. Она была явно старше остальных строений. Стойчев назвал ее башней Хрелио и сказал, что она построена средневековым вельможей, который спасался в ней от политических противников. Только она и сохранилась из первоначальных построек монастыря, сожженного турками и восстановленного впоследствии в своей полосатой роскоши местными мастеровыми в 1836 году. Едва мы вошли во двор, как зазвонили, вспугнув стаю птиц, церковные колокола. Птицы взметнулись в небо, закружились над головами, и, провожая их взглядом, я снова увидел вздымающуюся над нами вершину — до нее было не менее дня подъема. У меня перехватило дыхание: не здесь ли Росси, не в этих ли древних местах?
Элен, стоявшая со мной рядом, повязав голову тонким шарфиком, взяла меня под руку, и мне вспомнилась Айя-София, тот недавний вечер в Стамбуле, который казался уже историей, когда она так крепко сжимала мне руку. Турки захватили эту страну задолго до того, как овладели Константинополем; по-настоящему, нам следовало бы начать свой путь отсюда, а не с Айя-Софии. С другой стороны, еще раньше турок проникла сюда, обогатив культуру Болгарии, византийская вера, ее изящные искусства и архитектура. Теперь же Айя-София превратилась в музей среди мечетей, между тем как эта уединенная долина до краев полна Византией.
Стойчев с удовольствием поглядывал на наши изумленные лица. Ирина, в широкополой шляпке, поддерживала его под локоть. Один только Ранов стоял на отшибе, презирая все эти красоты и провожая подозрительным взглядом проходивших мимо нас к церкви монахов в черных рясах. Нам стоило больших трудов добиться, чтобы он заехал за Стойчевым и Ириной: он не против, чтобы Стойчев имел честь показать нам Рилу, но почему бы Стойчеву не воспользоваться автобусом? Весь болгарский народ ездит на автобусах. Я удержался от искушения напомнить, что и сам Ранов не на автобусе разъезжает. Наконец мы взяли верх, что не помешало Ранову всю дорогу от Софии до дома Стойчева ворчать на старого профессора. Стойчев пользуется своей известностью для распространения суеверий и антинародных идей; всем известно, что он отказался порвать свой в высшей степени антинаучный союз с православной церковью, и сын его, который учится в Восточной Германии, ничем не лучше отца. Тем не менее мы одержали победу, Стойчев мог ехать с нами, и Ирина, когда мы остановились пообедать в горной таверне, с благодарностью шепнула мне, что, если бы пришлось ехать автобусом, она постаралась бы отговорить дядю: ему не выдержать дороги по такой жаре.
— В этом крыле до сих пор живут монахи, — объяснял Стойчев, — а там, ближе к дороге, монастырская гостиница, в которой мы переночуем. Вы увидите, какая тишина стоит здесь ночью, когда расходятся дневные посетители. Этот монастырь — одно из величайших сокровищ нашей культуры, и здесь всегда много народу, особенно летом. Но ночью все снова затихает. Идемте, — добавил он, — надо повидать настоятеля. Я вчера звонил ему, и он нас ждет.
Он зашагал впереди на удивление бодро, жадно оглядывая все вокруг, словно само это место давало ему новую жизнь.
Комнаты настоятеля располагались в первом этаже монашеского крыла. Монах в черной рясе, с длинной каштановой бородой, придержал для нас дверь, и мы вошли. Стойчев, сняв шляпу, прошел в комнату первым. Настоятель, сидевший на скамье у стены, поднялся нам навстречу. Они со Стойчевым сердечно приветствовали друг друга: Стойчев поцеловал настоятелю руку, а тот благословил старика. Сам настоятель был худощавым осанистым человеком лет, пожалуй, шестидесяти. В его бороде виднелись белые пряди, а голубые глаза — я был немало удивлен, узнав, что существуют голубоглазые болгары, — выражали спокойствие. Он самым современным образом обменялся рукопожатием с нами — и с Рановым, который не скрывал неприязни. Потом он жестом предложил всем сесть, и монах принес поднос со стаканами, полными все же не ракией, а прохладной водой, и к ней — блюдца с теми розоватыми печеньями, которые мы уже пробовали в Стамбуле. Я заметил, что Ранов не стал пить, словно опасался, что его отравят.
Настоятель откровенно радовался Стойчеву, и я подумал, что его приезд — редкое удовольствие для обоих. Через Стойчева он спросил нас, из какой мы части Америки, посещали ли уже другие болгарские монастыри, чем он может нам помочь и надолго ли мы собираемся остаться. Стойчев переводил не торопясь, делая паузы, чтобы мы могли ответить на вопросы. Вся библиотека в нашем распоряжении, сообщил настоятель; мы можем остановиться в гостинице; нам разрешается посещать службы в церкви и ходить где угодно за исключением только монашеских келий, — при этом он мягко кивнул в сторону Элен и Ирины, — и они не желают и слышать о том, чтобы друзья Стойчева платили за гостеприимство.
Мы от души поблагодарили его, после чего Стойчев поднялся.
— Теперь, — сказал он, — с вашего любезного разрешения, мы отправимся в библиотеку.
Он уже поцеловал настоятелю руку и, кланяясь, отступал к двери.
— Дядя очень волнуется, — шепнула нам Ирина. — Он мне сказал, что ваше письмо — великое открытие для болгарской истории.
Я задумался, известно ли ей, как много на самом деле зависит от успеха наших поисков и какая тень лежит на нашем пути, но по ее лицу мне не удалось ничего больше угадать. Она помогла дяде выйти, и мы последовали за ними по торжественным деревянным галереям, окаймлявшим двор. Ранов плелся позади с сигареткой в руке.
Библиотеке была отведена угловая комната на первом этаже, больше всего напоминавшая пещерный зал. У входа нас встретил седобородый монах: высокий старец со впалыми щеками. Мне показалось, что, прежде чем кивнуть нам, он бросил на Стойчева долгий пронзительный взгляд.
— Это брат Румен, — представил его Стойчев. — Он сейчас библиотекарь и покажет нам все, что мы ищем.
Несколько книг и манускриптов лежали в стеклянной витрине, снабженные этикетками — для туристов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188
Элен, стоявшая со мной рядом, повязав голову тонким шарфиком, взяла меня под руку, и мне вспомнилась Айя-София, тот недавний вечер в Стамбуле, который казался уже историей, когда она так крепко сжимала мне руку. Турки захватили эту страну задолго до того, как овладели Константинополем; по-настоящему, нам следовало бы начать свой путь отсюда, а не с Айя-Софии. С другой стороны, еще раньше турок проникла сюда, обогатив культуру Болгарии, византийская вера, ее изящные искусства и архитектура. Теперь же Айя-София превратилась в музей среди мечетей, между тем как эта уединенная долина до краев полна Византией.
Стойчев с удовольствием поглядывал на наши изумленные лица. Ирина, в широкополой шляпке, поддерживала его под локоть. Один только Ранов стоял на отшибе, презирая все эти красоты и провожая подозрительным взглядом проходивших мимо нас к церкви монахов в черных рясах. Нам стоило больших трудов добиться, чтобы он заехал за Стойчевым и Ириной: он не против, чтобы Стойчев имел честь показать нам Рилу, но почему бы Стойчеву не воспользоваться автобусом? Весь болгарский народ ездит на автобусах. Я удержался от искушения напомнить, что и сам Ранов не на автобусе разъезжает. Наконец мы взяли верх, что не помешало Ранову всю дорогу от Софии до дома Стойчева ворчать на старого профессора. Стойчев пользуется своей известностью для распространения суеверий и антинародных идей; всем известно, что он отказался порвать свой в высшей степени антинаучный союз с православной церковью, и сын его, который учится в Восточной Германии, ничем не лучше отца. Тем не менее мы одержали победу, Стойчев мог ехать с нами, и Ирина, когда мы остановились пообедать в горной таверне, с благодарностью шепнула мне, что, если бы пришлось ехать автобусом, она постаралась бы отговорить дядю: ему не выдержать дороги по такой жаре.
— В этом крыле до сих пор живут монахи, — объяснял Стойчев, — а там, ближе к дороге, монастырская гостиница, в которой мы переночуем. Вы увидите, какая тишина стоит здесь ночью, когда расходятся дневные посетители. Этот монастырь — одно из величайших сокровищ нашей культуры, и здесь всегда много народу, особенно летом. Но ночью все снова затихает. Идемте, — добавил он, — надо повидать настоятеля. Я вчера звонил ему, и он нас ждет.
Он зашагал впереди на удивление бодро, жадно оглядывая все вокруг, словно само это место давало ему новую жизнь.
Комнаты настоятеля располагались в первом этаже монашеского крыла. Монах в черной рясе, с длинной каштановой бородой, придержал для нас дверь, и мы вошли. Стойчев, сняв шляпу, прошел в комнату первым. Настоятель, сидевший на скамье у стены, поднялся нам навстречу. Они со Стойчевым сердечно приветствовали друг друга: Стойчев поцеловал настоятелю руку, а тот благословил старика. Сам настоятель был худощавым осанистым человеком лет, пожалуй, шестидесяти. В его бороде виднелись белые пряди, а голубые глаза — я был немало удивлен, узнав, что существуют голубоглазые болгары, — выражали спокойствие. Он самым современным образом обменялся рукопожатием с нами — и с Рановым, который не скрывал неприязни. Потом он жестом предложил всем сесть, и монах принес поднос со стаканами, полными все же не ракией, а прохладной водой, и к ней — блюдца с теми розоватыми печеньями, которые мы уже пробовали в Стамбуле. Я заметил, что Ранов не стал пить, словно опасался, что его отравят.
Настоятель откровенно радовался Стойчеву, и я подумал, что его приезд — редкое удовольствие для обоих. Через Стойчева он спросил нас, из какой мы части Америки, посещали ли уже другие болгарские монастыри, чем он может нам помочь и надолго ли мы собираемся остаться. Стойчев переводил не торопясь, делая паузы, чтобы мы могли ответить на вопросы. Вся библиотека в нашем распоряжении, сообщил настоятель; мы можем остановиться в гостинице; нам разрешается посещать службы в церкви и ходить где угодно за исключением только монашеских келий, — при этом он мягко кивнул в сторону Элен и Ирины, — и они не желают и слышать о том, чтобы друзья Стойчева платили за гостеприимство.
Мы от души поблагодарили его, после чего Стойчев поднялся.
— Теперь, — сказал он, — с вашего любезного разрешения, мы отправимся в библиотеку.
Он уже поцеловал настоятелю руку и, кланяясь, отступал к двери.
— Дядя очень волнуется, — шепнула нам Ирина. — Он мне сказал, что ваше письмо — великое открытие для болгарской истории.
Я задумался, известно ли ей, как много на самом деле зависит от успеха наших поисков и какая тень лежит на нашем пути, но по ее лицу мне не удалось ничего больше угадать. Она помогла дяде выйти, и мы последовали за ними по торжественным деревянным галереям, окаймлявшим двор. Ранов плелся позади с сигареткой в руке.
Библиотеке была отведена угловая комната на первом этаже, больше всего напоминавшая пещерный зал. У входа нас встретил седобородый монах: высокий старец со впалыми щеками. Мне показалось, что, прежде чем кивнуть нам, он бросил на Стойчева долгий пронзительный взгляд.
— Это брат Румен, — представил его Стойчев. — Он сейчас библиотекарь и покажет нам все, что мы ищем.
Несколько книг и манускриптов лежали в стеклянной витрине, снабженные этикетками — для туристов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188