Мать Джели, правда, возлагала большие надежды на будущее девушки, закончившей пансион госпожи Квик, но отец придерживался совсем иного мнения на этот счет. Напуганный «варбийскими исчезновениями» и еще сильнее напуганный, рассказами про то, что творилось при дворе, старик решил, что его девочка после окончания пансиона должна вернуться домой, чтобы никогда более отсюда не отлучаться. Но когда возникла угроза скандала вокруг истории с принцем-электом, что еще оставалось отцу Джели, как не отправить дочь в столицу?
В столице никому не было дела до болтовни провинциальных кумушек.
Джели порывисто обняла тетку и снова повернулась к зеркалу, чтобы полюбоваться прекрасным платьем. В окна светило солнце, и золотые нити парчи ярко сверкали. Влада и Джелика уже успели наполнить комнаты всевозможными дамскими штучками, которые в изобилии продавались в Агондоне: кругом лежали шляпные картонки, свертки, шкатулки из ювелирного магазина, коробки с туфлями. А теперь еще это платье! Такой удивительный сюрприз! Разве что-либо еще могло так изумить Джели? Она еще повертелась перед зеркалом, прошлась перед теткой в одну сторону, в другую.
Но вдруг Влада нахмурила брови:
— Но, милочка, кое-чего не хватает!
— Тетя?
Глаза Влады сверкнули. Она сложила руки, а когда разжала их, на ладонях лежало великолепное рубиновое ожерелье. Джели ахнула. Прохладное ожерелье легло вокруг шеи.
Она заплакала от радости и обняла тетку.
Ближе к вечеру, когда они пили чай, тетя Влада снова принялась рассказывать обещанную историю.
— Но для начала я должна кое-что тебе рассказать о себе — совсем немногое, только для того, чтобы поняла историю Йули.
Главная героиня этой истории — Йули, хотя тебе и покажется, что я на какое-то время от нее отвлекусь.
— Только Йули.
— Конечно, Йули. Не я.
— И даже не Марли?
— Марли — другое дело. Но все же это история о Йули, хотя и Марли здесь отведена некоторая роль.
ИСТОРИЯ ЙУЛИ
— Для начала пойми вот что: Йули не была моей сестрой. Не была моей сестрой и Марли. Да от одной мысли об этом они бы так раскричались! Понимаешь, милочка, твоя тетя Влада была незаконнорожденной. Между тем имя ее отца было прекрасно всем известно.
И в этом как раз заключалась главная, скандальная подробность.
Помню, порой, когда нам с девочками исполнилось столько лет, что нам было разрешено садиться за стол вместе со взрослыми, мой дядюшка Онти, бывало, вдруг устремлял на меня такой взгляд... Его глаза становились похожими на увеличительные стекла, с помощью которых он, казалось, был готов сжечь меня. И я сидела и вся дрожала, и все молчали... С ума можно было сойти от этого молчания. Положение в конце концов спасал кто-нибудь из лакеев. Скажет так еле слышно: "Гм-гм... ", когда у дядюшки Онти уже, того и гляди, кусок с вилки упадет.
Тогда мой дядюшка качал головой и сокрушенно говорил: «Этому ребенку не стоило рождаться». Вот и все. «Этому ребенку не стоило рождаться».
Бедный дядюшка Онти. Я его боялась с самого начала. Боялась его седой шевелюры, влажных синеватых губ. В самый первый день, когда меня привезли в его дом, он с отвращением отвернулся при виде моей смуглой кожи и стал кричать, чтобы «эту маленькую зензанку увели прочь» с его глаз. Так меня тогда и звали — «маленькая зензанка».
И, пожалуй, я до сих пор ею осталась. Да, я пользуюсь белилами и пудрой, но по цвету моей кожи можно догадаться о моем происхождении.
Но разве это позорно? Мой дядя не желал на меня смотреть, он был готов прогнать меня, как изгнал некогда бог Орок детей своих. Даже тогда я понимала, что это несправедливо. Разве стоило обвинять меня в том, что я существовала? Ведь во мне текла и его кровь!
Влада помедлила, закурила сигару, свернутую из листьев джарвела. Густой дым окутал ее лицо. Она откинулась на спинку дивана.
— Мой дядя Онти был купцом, разбогатевшим на торговле с Зензаном. К тому времени, когда я попала в его дом, он уже отошел от дел и оставил всякие помыслы о торговле. Но впоследствии мне было суждено узнать, что он мечтал не только о том, чтобы стать богачом, но и о том, чтобы стать основателем великой торговой династии. Всю жизнь он трудился ради того, чтобы, как он сам говорил, «поддерживать благосостояние семьи». Разбогатеть ему удалось, и он надеялся, что со временем обретет и дворянский титул — начав жизнь мальчишкой-разносчиком, он закончит ее баронетом. Или даже графом. Подозреваю, его амбиции были безграничны. Но на самом деле кончилось все грустно и горько.
И символом этого горького поражения стала я.
Понимаешь, милочка, в деле сотворения династий есть один важный момент. Решающий момент. Это наследники. Наследники мужского пола. Как выяснилось, такой наследник у дяди был, но он стал величайшим разочарованием для него. Увы, с самого начала интерес моего отца к торговле сосредоточился на красивых безделушках, которые он ввозил из Рэкса, столицы Зензана. Ты, наверное, видела такие: золотое яйцо, а внутри него — еще одно такое же, поменьше. И прочие штучки — декоративные шарики, кресты, короны. Зеркала, каминные часы, музыкальные шкатулки. Они очень дороги. Но мой отец ценил только их красоту. Красота его и погубила.
Можно было предположить, что он станет художником — то есть человеком искусства. В итоге он стал светским повесой, одним из «новых агондонцев», которые столь скандально прославились во времена правления королевы-регентши. Да-да, эти молодые люди даже вращались при дворе королевы-регентши! Но ты, милочка, не можешь помнить от тех временах. В те дни в Агондоне не было здания, в котором бы постоянно давала спектакли рэкская опера. Труппа приезжала в Эджландию только один раз в цикл, и поэтому до того, как они появились не то в девятьсот восемьдесят четвертом, не то в девятьсот восемьдесят пятом цикле, мой отец их не видел ни разу. Да и теперь опера способна вскружить голову молодому человеку. Но мой отец... О, он был просто сражен — костюмами, музыкой, картонными замками. Но больше всего его очаровала некая Гартия Флей.
Ты не слыхала о госпоже Флей, милочка? О, это была такая знаменитость... Вот что такое слава — время уносит ее прочь, как перышко ветер. Но вот о чем я думаю: правда ли то, что смерть нас всех уравнивает? Неужели даже Гартия Флей существовала напрасно? Неужели она ничего после себя не оставила? Я думаю о том, сколько раз мой отец сидел и словно зачарованный слушал ее пение, ее хрустальный голос? Сколько раз он, завороженный, следил за тем, как эта примадонна рэкской оперы опускалась на облаках (сотворенных, естественно, с помощью особой машины) на сцену и пела «Песнь Небес»? Говорили, что будто бы после того, как она допевала свою арию, на сцену дождем падали розы.
Увы, я ее почти совсем не помню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
В столице никому не было дела до болтовни провинциальных кумушек.
Джели порывисто обняла тетку и снова повернулась к зеркалу, чтобы полюбоваться прекрасным платьем. В окна светило солнце, и золотые нити парчи ярко сверкали. Влада и Джелика уже успели наполнить комнаты всевозможными дамскими штучками, которые в изобилии продавались в Агондоне: кругом лежали шляпные картонки, свертки, шкатулки из ювелирного магазина, коробки с туфлями. А теперь еще это платье! Такой удивительный сюрприз! Разве что-либо еще могло так изумить Джели? Она еще повертелась перед зеркалом, прошлась перед теткой в одну сторону, в другую.
Но вдруг Влада нахмурила брови:
— Но, милочка, кое-чего не хватает!
— Тетя?
Глаза Влады сверкнули. Она сложила руки, а когда разжала их, на ладонях лежало великолепное рубиновое ожерелье. Джели ахнула. Прохладное ожерелье легло вокруг шеи.
Она заплакала от радости и обняла тетку.
Ближе к вечеру, когда они пили чай, тетя Влада снова принялась рассказывать обещанную историю.
— Но для начала я должна кое-что тебе рассказать о себе — совсем немногое, только для того, чтобы поняла историю Йули.
Главная героиня этой истории — Йули, хотя тебе и покажется, что я на какое-то время от нее отвлекусь.
— Только Йули.
— Конечно, Йули. Не я.
— И даже не Марли?
— Марли — другое дело. Но все же это история о Йули, хотя и Марли здесь отведена некоторая роль.
ИСТОРИЯ ЙУЛИ
— Для начала пойми вот что: Йули не была моей сестрой. Не была моей сестрой и Марли. Да от одной мысли об этом они бы так раскричались! Понимаешь, милочка, твоя тетя Влада была незаконнорожденной. Между тем имя ее отца было прекрасно всем известно.
И в этом как раз заключалась главная, скандальная подробность.
Помню, порой, когда нам с девочками исполнилось столько лет, что нам было разрешено садиться за стол вместе со взрослыми, мой дядюшка Онти, бывало, вдруг устремлял на меня такой взгляд... Его глаза становились похожими на увеличительные стекла, с помощью которых он, казалось, был готов сжечь меня. И я сидела и вся дрожала, и все молчали... С ума можно было сойти от этого молчания. Положение в конце концов спасал кто-нибудь из лакеев. Скажет так еле слышно: "Гм-гм... ", когда у дядюшки Онти уже, того и гляди, кусок с вилки упадет.
Тогда мой дядюшка качал головой и сокрушенно говорил: «Этому ребенку не стоило рождаться». Вот и все. «Этому ребенку не стоило рождаться».
Бедный дядюшка Онти. Я его боялась с самого начала. Боялась его седой шевелюры, влажных синеватых губ. В самый первый день, когда меня привезли в его дом, он с отвращением отвернулся при виде моей смуглой кожи и стал кричать, чтобы «эту маленькую зензанку увели прочь» с его глаз. Так меня тогда и звали — «маленькая зензанка».
И, пожалуй, я до сих пор ею осталась. Да, я пользуюсь белилами и пудрой, но по цвету моей кожи можно догадаться о моем происхождении.
Но разве это позорно? Мой дядя не желал на меня смотреть, он был готов прогнать меня, как изгнал некогда бог Орок детей своих. Даже тогда я понимала, что это несправедливо. Разве стоило обвинять меня в том, что я существовала? Ведь во мне текла и его кровь!
Влада помедлила, закурила сигару, свернутую из листьев джарвела. Густой дым окутал ее лицо. Она откинулась на спинку дивана.
— Мой дядя Онти был купцом, разбогатевшим на торговле с Зензаном. К тому времени, когда я попала в его дом, он уже отошел от дел и оставил всякие помыслы о торговле. Но впоследствии мне было суждено узнать, что он мечтал не только о том, чтобы стать богачом, но и о том, чтобы стать основателем великой торговой династии. Всю жизнь он трудился ради того, чтобы, как он сам говорил, «поддерживать благосостояние семьи». Разбогатеть ему удалось, и он надеялся, что со временем обретет и дворянский титул — начав жизнь мальчишкой-разносчиком, он закончит ее баронетом. Или даже графом. Подозреваю, его амбиции были безграничны. Но на самом деле кончилось все грустно и горько.
И символом этого горького поражения стала я.
Понимаешь, милочка, в деле сотворения династий есть один важный момент. Решающий момент. Это наследники. Наследники мужского пола. Как выяснилось, такой наследник у дяди был, но он стал величайшим разочарованием для него. Увы, с самого начала интерес моего отца к торговле сосредоточился на красивых безделушках, которые он ввозил из Рэкса, столицы Зензана. Ты, наверное, видела такие: золотое яйцо, а внутри него — еще одно такое же, поменьше. И прочие штучки — декоративные шарики, кресты, короны. Зеркала, каминные часы, музыкальные шкатулки. Они очень дороги. Но мой отец ценил только их красоту. Красота его и погубила.
Можно было предположить, что он станет художником — то есть человеком искусства. В итоге он стал светским повесой, одним из «новых агондонцев», которые столь скандально прославились во времена правления королевы-регентши. Да-да, эти молодые люди даже вращались при дворе королевы-регентши! Но ты, милочка, не можешь помнить от тех временах. В те дни в Агондоне не было здания, в котором бы постоянно давала спектакли рэкская опера. Труппа приезжала в Эджландию только один раз в цикл, и поэтому до того, как они появились не то в девятьсот восемьдесят четвертом, не то в девятьсот восемьдесят пятом цикле, мой отец их не видел ни разу. Да и теперь опера способна вскружить голову молодому человеку. Но мой отец... О, он был просто сражен — костюмами, музыкой, картонными замками. Но больше всего его очаровала некая Гартия Флей.
Ты не слыхала о госпоже Флей, милочка? О, это была такая знаменитость... Вот что такое слава — время уносит ее прочь, как перышко ветер. Но вот о чем я думаю: правда ли то, что смерть нас всех уравнивает? Неужели даже Гартия Флей существовала напрасно? Неужели она ничего после себя не оставила? Я думаю о том, сколько раз мой отец сидел и словно зачарованный слушал ее пение, ее хрустальный голос? Сколько раз он, завороженный, следил за тем, как эта примадонна рэкской оперы опускалась на облаках (сотворенных, естественно, с помощью особой машины) на сцену и пела «Песнь Небес»? Говорили, что будто бы после того, как она допевала свою арию, на сцену дождем падали розы.
Увы, я ее почти совсем не помню.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167