За прошедшее время командор многого лишился. Возможно, их тянуло друг к другу потому, что оба они были одиноки. Она учила его любить свободно, без оглядки. Он же медленно, упорно учил ее читать.
И он ни за что бы не позволил никому отобрать ее у него.
За прогалиной в густой листве потрескивал камин. По стеклянной крыше еле слышно постукивал падающий снег. На украшенном маркетри столике у кровати командора по-змеиному шипела лампа под узорчатым абажуром.
— Милое дитя.
Старик прижал руку Каты к губам и смущенно улыбнулся. «Неужели, — думал он, — это и вправду дочь Вольверона?» Порой в душе Вильдропа зрел странный и страстный порыв. Ему виделось, что в один прекрасный день он сумеет поднять с одра свое немощное тело, встать и заключить в объятия эту девушку. Тогда из ее рук выпадет томик «Первого бала Бекки», а он, рыдая, скажет: «Дитя, как ты можешь любить меня? Ты жалеешь меня, но ты не знаешь, почему мои глаза почти совсем не видят? Почему мое тело, некогда принадлежавшее несгибаемому герою, превратилось в неподвижную груду дряблых мышц и костей? Это наказание судьбы, возмездие за мой грех! Дитя, это я ослепил твоего отца, это я пытал и ослепил его в темнице в подземельях замка».
И что потом?
Что могло случиться потом, представить было трудно, но старику безумно хотелось верить, что девушка ласково обнимет его, коснется кончиками нежных пальцев его морщинистого лица, волос... Они станут плакать вместе, и ее слезы, слезы прощения, омоют его лицо, словно живительный бальзам.
Но нет. Разве стоило все это говорить? Снадобья Воксвелла сделали свое дело. Девушка ничего не помнила о своей жизни в Диколесье, да и отца все равно невозможно было вернуть. Слепца какое-то время держали в темницах, но он умер давным-давно.
Теперь же командор чувствовал, что близка его собственная смерть, и в последние дни он вдруг ощутил щемящее родство с человеком, которого некогда так жестоко изуродовал. Мучительно вспоминался ему тот день, когда он, сжав в латной рукавице железный прут, кончик которого был раскален докрасна, надменно улыбаясь, поднес его к глазам Вольверона... как на месте глаз образовались пустые черные провалы.
Как шипела тогда, сгорая, живая плоть...
Командор содрогнулся при этих воспоминаниях. Жуткий стыд, подобный самой смерти, сковал все его тело, теперь он уже ничем не мог помочь старику Вольверону.
Но если бы он мог все искупить любовью к его милой дочери!
Командор поднес ее руку к своим губам и поцеловал долгим поцелуем. Ката изумленно смотрела на старика. Ее необъяснимо тянуло к этому измученному болезнью человеку с подернутыми дымкой слепоты глазами! Она любила его, но чем-то он ее тревожил. Как-то раз он попросил ее, чтобы она называла его отцом, но она так и не сумела.
Почему? Порой ей казалось, что она слышит чей-то голос. Голос шептал слова, которые Ката никак не могла отчетливо различить.
Но теперь шептал командор. Он старался притянуть Кату поближе к себе и шептал, словно влюбленный:
— Дитя, ты знаешь, кто такой нотариус?
— Нотариус, мисс Ката? Он так и сказал?
— Да, командор так и сказал. Вот мне и стало интересно, кто это такой.
— Есть такой господин у нас в деревне. К нему ходят одни богачи. Когда хотят какую бумагу составить.
— Гм... Понятно.
Разговор этот происходил чуть позже вечером того же дня. Укутавшись в шубы, горничная и мисс Ката совершали прогулку.
Вернее, конечно, было бы сказать, что прогулку совершала Ката, а Нирри плелась рядом, опираясь на костыли.
Нирри сама не знала, откуда взялись эти костыли. Она точно знала, что в ящике для метел их не было, а вот ведь оказались там именно тогда, когда они ей понадобились. Странно, правда? Но они были так коварны, эти костыли! То увязали в снегу, то скользили по обледеневшим кочкам или корням, вылезшим из земли, несколько раз горничная чуть не упала.
Тяжело дыша, она старалась поспевать за девушкой, но все время отставала. Скоро ли они дойдут до дома? Солнце уже садилось. Запорошенное снегом кладбище озарилось красноватыми отсветами заката.
— Нирри? — обернулась Ката. — Расскажи мне о моем муже.
— Мисс Ката, что вы такое спрашиваете?
Но на самом деле Нирри знала, почему Ката задала этот вопрос. Задала она его не впервые, и любопытство ее становилось все более сильным. Командор внушил ей, что настанет день, когда она выйдет замуж — за кого бы вы думали? — за господина Полтисса! На взгляд Нирри, эта идея мисс Кате не должна была прийтись по сердцу. Во всяком случае, самой Нирри такой жених совсем не нравился. Но мисс Ката совсем не помнила господина Полтисса и вообще мало что помнила из времени до того, как ее отправили в пансион госпожи Квик.
Нирри дежурно забормотала:
— Ваш будущий супруг...
— Мой будущий супруг! — мечтательно повторила Ката и легко закружилась на снегу — легко, невзирая на то, что на ней была тяжеленная шуба. Что она себе воображала? Что снилось ей в тревожных снах в Варби? Девушка она была странная и необычная.
Нирри окинула взглядом надгробья, кладбищенские стены, четкие линии нового храма Агониса. Мисс Ката вспрыгнула на один из надгробных камней и принялась поддевать пушистый снег мыском ботинка.
— Мисс Ката, ну что вы, в самом деле!
Ну, скажите на милость, что делать с такой девушкой. Видано ли — так себя вести? Нирри даже захотелось уйти и бросить ее здесь. Но она ни за что не поступила бы так. Не смогла бы. Она любила мисс Кату, любила столь же сильно, сколь ненавидела хозяйку.
Конечно, девушка была своенравна и странна. Со времени возвращения в Ирион она стала вести себя еще более непонятно. За ней все время приходилось присматривать. «Где мисс Катаэйн?» На этот вопрос Нирри должна была отвечать то и дело. Как-то раз Ката отправилась прогуляться в Диколесье на ночь глядя, совершенно одна. Много раз, когда все думали, что она спит, она уходила из своей чудесной комнаты, а потом ее находили спящей на груде старого тряпья в каморке за кухней.
Порой очень трудно было поверить в то, что мисс Ката — воспитанная, аристократичная девушка. Но ведь на самом-то деле она была дикаркой. И к тому же, как говорили, с примесью ваганской крови. И на взгляд Нирри, порой это становилось яснее ясного. Взять хотя бы ту ночь, когда она вылезла на крышу в ночь полнолуния и стала там выть и что-то странное распевать. Или тот день, когда она, дико вопя, ворвалась к Нирри на кухню и перевернула котел с рагу. Бедная Нирри чуть не до смерти напугалась.
Нет, не стоило ее обратно в Ирион привозить.
А мисс Ката все кружилась на могильной плите. Над ней распростерлись ветви старого-престарого тиса.
— И мой муж будет знатный господин, Нирри?
Знатный господин? Нирри помнила Полти с тех времен, когда тот был жирным пьяницей, валявшимся в лужах собственной блевотины в комнатушке в «Ленивом тигре».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167
И он ни за что бы не позволил никому отобрать ее у него.
За прогалиной в густой листве потрескивал камин. По стеклянной крыше еле слышно постукивал падающий снег. На украшенном маркетри столике у кровати командора по-змеиному шипела лампа под узорчатым абажуром.
— Милое дитя.
Старик прижал руку Каты к губам и смущенно улыбнулся. «Неужели, — думал он, — это и вправду дочь Вольверона?» Порой в душе Вильдропа зрел странный и страстный порыв. Ему виделось, что в один прекрасный день он сумеет поднять с одра свое немощное тело, встать и заключить в объятия эту девушку. Тогда из ее рук выпадет томик «Первого бала Бекки», а он, рыдая, скажет: «Дитя, как ты можешь любить меня? Ты жалеешь меня, но ты не знаешь, почему мои глаза почти совсем не видят? Почему мое тело, некогда принадлежавшее несгибаемому герою, превратилось в неподвижную груду дряблых мышц и костей? Это наказание судьбы, возмездие за мой грех! Дитя, это я ослепил твоего отца, это я пытал и ослепил его в темнице в подземельях замка».
И что потом?
Что могло случиться потом, представить было трудно, но старику безумно хотелось верить, что девушка ласково обнимет его, коснется кончиками нежных пальцев его морщинистого лица, волос... Они станут плакать вместе, и ее слезы, слезы прощения, омоют его лицо, словно живительный бальзам.
Но нет. Разве стоило все это говорить? Снадобья Воксвелла сделали свое дело. Девушка ничего не помнила о своей жизни в Диколесье, да и отца все равно невозможно было вернуть. Слепца какое-то время держали в темницах, но он умер давным-давно.
Теперь же командор чувствовал, что близка его собственная смерть, и в последние дни он вдруг ощутил щемящее родство с человеком, которого некогда так жестоко изуродовал. Мучительно вспоминался ему тот день, когда он, сжав в латной рукавице железный прут, кончик которого был раскален докрасна, надменно улыбаясь, поднес его к глазам Вольверона... как на месте глаз образовались пустые черные провалы.
Как шипела тогда, сгорая, живая плоть...
Командор содрогнулся при этих воспоминаниях. Жуткий стыд, подобный самой смерти, сковал все его тело, теперь он уже ничем не мог помочь старику Вольверону.
Но если бы он мог все искупить любовью к его милой дочери!
Командор поднес ее руку к своим губам и поцеловал долгим поцелуем. Ката изумленно смотрела на старика. Ее необъяснимо тянуло к этому измученному болезнью человеку с подернутыми дымкой слепоты глазами! Она любила его, но чем-то он ее тревожил. Как-то раз он попросил ее, чтобы она называла его отцом, но она так и не сумела.
Почему? Порой ей казалось, что она слышит чей-то голос. Голос шептал слова, которые Ката никак не могла отчетливо различить.
Но теперь шептал командор. Он старался притянуть Кату поближе к себе и шептал, словно влюбленный:
— Дитя, ты знаешь, кто такой нотариус?
— Нотариус, мисс Ката? Он так и сказал?
— Да, командор так и сказал. Вот мне и стало интересно, кто это такой.
— Есть такой господин у нас в деревне. К нему ходят одни богачи. Когда хотят какую бумагу составить.
— Гм... Понятно.
Разговор этот происходил чуть позже вечером того же дня. Укутавшись в шубы, горничная и мисс Ката совершали прогулку.
Вернее, конечно, было бы сказать, что прогулку совершала Ката, а Нирри плелась рядом, опираясь на костыли.
Нирри сама не знала, откуда взялись эти костыли. Она точно знала, что в ящике для метел их не было, а вот ведь оказались там именно тогда, когда они ей понадобились. Странно, правда? Но они были так коварны, эти костыли! То увязали в снегу, то скользили по обледеневшим кочкам или корням, вылезшим из земли, несколько раз горничная чуть не упала.
Тяжело дыша, она старалась поспевать за девушкой, но все время отставала. Скоро ли они дойдут до дома? Солнце уже садилось. Запорошенное снегом кладбище озарилось красноватыми отсветами заката.
— Нирри? — обернулась Ката. — Расскажи мне о моем муже.
— Мисс Ката, что вы такое спрашиваете?
Но на самом деле Нирри знала, почему Ката задала этот вопрос. Задала она его не впервые, и любопытство ее становилось все более сильным. Командор внушил ей, что настанет день, когда она выйдет замуж — за кого бы вы думали? — за господина Полтисса! На взгляд Нирри, эта идея мисс Кате не должна была прийтись по сердцу. Во всяком случае, самой Нирри такой жених совсем не нравился. Но мисс Ката совсем не помнила господина Полтисса и вообще мало что помнила из времени до того, как ее отправили в пансион госпожи Квик.
Нирри дежурно забормотала:
— Ваш будущий супруг...
— Мой будущий супруг! — мечтательно повторила Ката и легко закружилась на снегу — легко, невзирая на то, что на ней была тяжеленная шуба. Что она себе воображала? Что снилось ей в тревожных снах в Варби? Девушка она была странная и необычная.
Нирри окинула взглядом надгробья, кладбищенские стены, четкие линии нового храма Агониса. Мисс Ката вспрыгнула на один из надгробных камней и принялась поддевать пушистый снег мыском ботинка.
— Мисс Ката, ну что вы, в самом деле!
Ну, скажите на милость, что делать с такой девушкой. Видано ли — так себя вести? Нирри даже захотелось уйти и бросить ее здесь. Но она ни за что не поступила бы так. Не смогла бы. Она любила мисс Кату, любила столь же сильно, сколь ненавидела хозяйку.
Конечно, девушка была своенравна и странна. Со времени возвращения в Ирион она стала вести себя еще более непонятно. За ней все время приходилось присматривать. «Где мисс Катаэйн?» На этот вопрос Нирри должна была отвечать то и дело. Как-то раз Ката отправилась прогуляться в Диколесье на ночь глядя, совершенно одна. Много раз, когда все думали, что она спит, она уходила из своей чудесной комнаты, а потом ее находили спящей на груде старого тряпья в каморке за кухней.
Порой очень трудно было поверить в то, что мисс Ката — воспитанная, аристократичная девушка. Но ведь на самом-то деле она была дикаркой. И к тому же, как говорили, с примесью ваганской крови. И на взгляд Нирри, порой это становилось яснее ясного. Взять хотя бы ту ночь, когда она вылезла на крышу в ночь полнолуния и стала там выть и что-то странное распевать. Или тот день, когда она, дико вопя, ворвалась к Нирри на кухню и перевернула котел с рагу. Бедная Нирри чуть не до смерти напугалась.
Нет, не стоило ее обратно в Ирион привозить.
А мисс Ката все кружилась на могильной плите. Над ней распростерлись ветви старого-престарого тиса.
— И мой муж будет знатный господин, Нирри?
Знатный господин? Нирри помнила Полти с тех времен, когда тот был жирным пьяницей, валявшимся в лужах собственной блевотины в комнатушке в «Ленивом тигре».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167