Тебе нравится какое-нибудь имя?
Это слово, шерна. Оно казалось таким значительным. Ночью на борту «Ведьмы» эрт звал его иначе. Что-то такое насмешливое… Морей! Дело не только в имени. Он вообще изменил свое обращение с юношей. Одна назойливая, но неуловимая мысль тревожила немого паренька, снова и снова ускользая от понимания. Что-то не так, он догадывался об этом еще в Башне… Юноша опять отмахнулся от этой мысли, как от докучного комара.
— Ничего не предложишь? Мне в жизни столько надавали имен, могу одолжить, да только все они не годятся, это для врагов… Не-е… А, знаю! Когда я увидел тебя на елке, как ты там порхаешь, мне еще подумалось… Вот, красивое эртское имя, тебе подойдет, и вполне почтенное. Имриен. Как тебе новое имя, Имриен? — Сианад вопросительно приподнял бровь.
Имриен. Прекрасно звучит! Сколько света, сколько ярких красок в одном слове! Юноша заулыбался, показывая, что совсем не против. Сианад кивнул.
— Имриен, — повторил он тоном художника, любующегося собственным творением.
Еще вчера у парня ничего не было, и вдруг — имя, защита, новые возможности… Нежданное счастье навалилось на него, лишив последних сил. Он перестал что-либо понимать и стремительно проваливался в сон, как вдруг…
Сианад громко прочистил горло и смущенно заговорил. Его слова окатили юношу ледяным душем, заставив глаза чуть не выскочить из орбит.
— Ты не бойся… — Черты мужчины едва угадывались во тьме. — Я не воспользуюсь твоим положением. В жизни ни одной девушки пальцем не тронул, и тебя не обижу. У меня у самого сестра.
Парень вскочил на ноги.
— Эй! Куда?!
Сианад метнулся вслед за худенькой фигуркой, которая уже выбиралась из гнезда. Настигнутый товарищ обрушил на него град пинков и ударов. В глазах юноши застыл такой испуг, что Сианад потрясенно воскликнул:
— Огхи бан Кэллан, че я такого сказал?
Парень брыкался и изворачивался, как мог, но где ему было вырваться из железных объятий великана!
«Сумасшедший! Да еще какой — снаружи как все, а в голове мозги набекрень! Хуже не бывает! Нет, бежать, прочь от него, пока не поздно!»
— Да тише ты, шерна, угомонись! За что? Я весь буду в синяках! Ты меня прикончишь! Я что, стольким рисковал ради самоубийцы?
Тот, кого назвали «Имриен», вдруг притих и перестал сопротивляться. Ночь длинная: пусть лучше этот чокнутый успокоится, уснет, тогда и улизнуть будет — пара пустяков… И все же почему так мучает его неотвязная мысль, зачем стучится в двери сознания? Запереть, не пускать!
Сианад ослабил хватку и нахмурился.
— Похоже, все перевернулось, да? Теперь ты думаешь, что я полоумный? Не знаю, что тебя гложет сейчас. Зато догадываюсь, что будет глодать твои косточки там, внизу. Клянусь, я ничего тебе не сделаю, почему ты не веришь мне, девушка?
Парень рванулся так исступленно, что Сианад едва удержал его. Простоватое лицо эрта прояснилось, его озарила внезапная догадка.
— Неужто? Ну конечно! Я о таком слышал. Это называют внушением, промывкой мозгов или еще как-то, не помню. Что же, выходит, ты сама не знаешь? У нас в Финварне есть История про малютку, чьи родители ушли в море и пропали без вести. Так вот, сироту приютила бабушка, которая терпеть не могла мальчишек. В своей глухой деревне сирота все детство пробегал в платьицах и с лентами в волосах. Он верил каждому слову лукавой карги. Однажды правда настигла его, но мне не рассказывали, что сталось потом.
Да, верно, ты многое забыла… Откуда тебе знать, девушка ты или парень, если ты в этом ничего не смыслишь? Видывал я вещи и почуднее, и все же… Говорят, измученные и больные прежде всего поддаются на… Тебя морили голодом? Тогда понятно. Такой истощенный вид, под лохмотьями и не разберешь. И еще. Сестрица говорит, от долгого поста девушки теряют благословение луны — хотя некоторые считают его проклятьем. Ей можно верить: она ведунья. Кто-то серьезно одурачил тебя, шер… Имриен. Но вот зачем? Может, из лучших побуждений? Ведь на корабле это и вправду спасло тебе жизнь… О нет! Только без слез!
Но было уже поздно. Стальные защитные двери рухнули под напором ослепительного света. Тело девушки сотрясали неудержимые беззвучные рыдания.
О да, разумеется, он прав. Истина всегда была поблизости, ее невозможно было не почувствовать. Все так просто, если поразмыслить. Та красавица из песни оделась в мужское платье и отправилась на битву, лишь бы не расставаться с милым. А одна судомойка так сохла от любви к матросу с Летучего корабля, что отказалась от еды и потеряла лунное благословение, а потом и вовсе угасла, бедняжка. У другой девицы была когда-то чистая, прекрасная душа, которую жестокие мужчины изувечили до неузнаваемости. Теперь их жертва состарилась и не верит никому. Ее имя — Гретхет. И вот она спасает еще одну девушку, но из страха за чужую судьбу решается на обман, благо подопечная ничего не помнит.
Дева, девица, девушка. Если и человек, то второго сорта. Уж это Имриен хорошо усвоил… то есть усвоила, живя в Башне. Рабство, преклонение, обожание, насилие, потворство капризам. О женщинах всегда судят по их внешности — что же, в таком случае, ожидало ее? Имриен сочли бы недостойной, неполноценной. Ее бы осудили и прокляли. Любая из девушек — всего лишь сосуд, содержание которого никому не интересно. Путь в небеса даже Дочерям Дома был заказан. Они не имели права на наследство. Быть практически никем — вот что значило быть девицей.
Но не это заставляло Имриен плакать. Она не испытывала горечи от потери своего — и так уже унизительного — положения в обществе. Слезы, заливающие ее лицо, были сладкими слезами радости. Наконец-то, вот она — Правда.
Ночной ветер то ласково, то яростно трепал гигантские деревья, как расшалившийся котенок — клочья шерсти. Но несгибаемый старый бук устоял перед его атаками. Гнездо тиракса качалось мягко, словно люлька в материнских руках.
Неизвестно, что разбудило обезображенного бегле… обезображенную беглянку: то ли буря вдруг перестала реветь басом, то ли ветки прекратили протестующе скрипеть, а может, прервалось ласковое покачивание. Как бы там ни было, растущая тревога закралась в его/ее полусонное сознание и вынудила очнуться. Сианад похрапывал себе, время от времени судорожно дергаясь всем телом — а ведь сам вызвался нести первую стражу. Повинуясь внутреннему голосу, Имриен ни одним движением не выдала себя, только глаза ее обыскали окрестности, сверкая в темноте, будто капли расплавленного металла. Когда остатки дремы улетучились, девушка поняла, что явилось настоящей причиной ее пробуждения: пронзительный вой, монотонный и беспрерывный, словно звук потревоженной серебряной струны, одновременно жалобный и беспощадный, хватающий за самое сердце.
По небу летело некое существо — ничего подобного Имриен прежде не доводилось видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122
Это слово, шерна. Оно казалось таким значительным. Ночью на борту «Ведьмы» эрт звал его иначе. Что-то такое насмешливое… Морей! Дело не только в имени. Он вообще изменил свое обращение с юношей. Одна назойливая, но неуловимая мысль тревожила немого паренька, снова и снова ускользая от понимания. Что-то не так, он догадывался об этом еще в Башне… Юноша опять отмахнулся от этой мысли, как от докучного комара.
— Ничего не предложишь? Мне в жизни столько надавали имен, могу одолжить, да только все они не годятся, это для врагов… Не-е… А, знаю! Когда я увидел тебя на елке, как ты там порхаешь, мне еще подумалось… Вот, красивое эртское имя, тебе подойдет, и вполне почтенное. Имриен. Как тебе новое имя, Имриен? — Сианад вопросительно приподнял бровь.
Имриен. Прекрасно звучит! Сколько света, сколько ярких красок в одном слове! Юноша заулыбался, показывая, что совсем не против. Сианад кивнул.
— Имриен, — повторил он тоном художника, любующегося собственным творением.
Еще вчера у парня ничего не было, и вдруг — имя, защита, новые возможности… Нежданное счастье навалилось на него, лишив последних сил. Он перестал что-либо понимать и стремительно проваливался в сон, как вдруг…
Сианад громко прочистил горло и смущенно заговорил. Его слова окатили юношу ледяным душем, заставив глаза чуть не выскочить из орбит.
— Ты не бойся… — Черты мужчины едва угадывались во тьме. — Я не воспользуюсь твоим положением. В жизни ни одной девушки пальцем не тронул, и тебя не обижу. У меня у самого сестра.
Парень вскочил на ноги.
— Эй! Куда?!
Сианад метнулся вслед за худенькой фигуркой, которая уже выбиралась из гнезда. Настигнутый товарищ обрушил на него град пинков и ударов. В глазах юноши застыл такой испуг, что Сианад потрясенно воскликнул:
— Огхи бан Кэллан, че я такого сказал?
Парень брыкался и изворачивался, как мог, но где ему было вырваться из железных объятий великана!
«Сумасшедший! Да еще какой — снаружи как все, а в голове мозги набекрень! Хуже не бывает! Нет, бежать, прочь от него, пока не поздно!»
— Да тише ты, шерна, угомонись! За что? Я весь буду в синяках! Ты меня прикончишь! Я что, стольким рисковал ради самоубийцы?
Тот, кого назвали «Имриен», вдруг притих и перестал сопротивляться. Ночь длинная: пусть лучше этот чокнутый успокоится, уснет, тогда и улизнуть будет — пара пустяков… И все же почему так мучает его неотвязная мысль, зачем стучится в двери сознания? Запереть, не пускать!
Сианад ослабил хватку и нахмурился.
— Похоже, все перевернулось, да? Теперь ты думаешь, что я полоумный? Не знаю, что тебя гложет сейчас. Зато догадываюсь, что будет глодать твои косточки там, внизу. Клянусь, я ничего тебе не сделаю, почему ты не веришь мне, девушка?
Парень рванулся так исступленно, что Сианад едва удержал его. Простоватое лицо эрта прояснилось, его озарила внезапная догадка.
— Неужто? Ну конечно! Я о таком слышал. Это называют внушением, промывкой мозгов или еще как-то, не помню. Что же, выходит, ты сама не знаешь? У нас в Финварне есть История про малютку, чьи родители ушли в море и пропали без вести. Так вот, сироту приютила бабушка, которая терпеть не могла мальчишек. В своей глухой деревне сирота все детство пробегал в платьицах и с лентами в волосах. Он верил каждому слову лукавой карги. Однажды правда настигла его, но мне не рассказывали, что сталось потом.
Да, верно, ты многое забыла… Откуда тебе знать, девушка ты или парень, если ты в этом ничего не смыслишь? Видывал я вещи и почуднее, и все же… Говорят, измученные и больные прежде всего поддаются на… Тебя морили голодом? Тогда понятно. Такой истощенный вид, под лохмотьями и не разберешь. И еще. Сестрица говорит, от долгого поста девушки теряют благословение луны — хотя некоторые считают его проклятьем. Ей можно верить: она ведунья. Кто-то серьезно одурачил тебя, шер… Имриен. Но вот зачем? Может, из лучших побуждений? Ведь на корабле это и вправду спасло тебе жизнь… О нет! Только без слез!
Но было уже поздно. Стальные защитные двери рухнули под напором ослепительного света. Тело девушки сотрясали неудержимые беззвучные рыдания.
О да, разумеется, он прав. Истина всегда была поблизости, ее невозможно было не почувствовать. Все так просто, если поразмыслить. Та красавица из песни оделась в мужское платье и отправилась на битву, лишь бы не расставаться с милым. А одна судомойка так сохла от любви к матросу с Летучего корабля, что отказалась от еды и потеряла лунное благословение, а потом и вовсе угасла, бедняжка. У другой девицы была когда-то чистая, прекрасная душа, которую жестокие мужчины изувечили до неузнаваемости. Теперь их жертва состарилась и не верит никому. Ее имя — Гретхет. И вот она спасает еще одну девушку, но из страха за чужую судьбу решается на обман, благо подопечная ничего не помнит.
Дева, девица, девушка. Если и человек, то второго сорта. Уж это Имриен хорошо усвоил… то есть усвоила, живя в Башне. Рабство, преклонение, обожание, насилие, потворство капризам. О женщинах всегда судят по их внешности — что же, в таком случае, ожидало ее? Имриен сочли бы недостойной, неполноценной. Ее бы осудили и прокляли. Любая из девушек — всего лишь сосуд, содержание которого никому не интересно. Путь в небеса даже Дочерям Дома был заказан. Они не имели права на наследство. Быть практически никем — вот что значило быть девицей.
Но не это заставляло Имриен плакать. Она не испытывала горечи от потери своего — и так уже унизительного — положения в обществе. Слезы, заливающие ее лицо, были сладкими слезами радости. Наконец-то, вот она — Правда.
Ночной ветер то ласково, то яростно трепал гигантские деревья, как расшалившийся котенок — клочья шерсти. Но несгибаемый старый бук устоял перед его атаками. Гнездо тиракса качалось мягко, словно люлька в материнских руках.
Неизвестно, что разбудило обезображенного бегле… обезображенную беглянку: то ли буря вдруг перестала реветь басом, то ли ветки прекратили протестующе скрипеть, а может, прервалось ласковое покачивание. Как бы там ни было, растущая тревога закралась в его/ее полусонное сознание и вынудила очнуться. Сианад похрапывал себе, время от времени судорожно дергаясь всем телом — а ведь сам вызвался нести первую стражу. Повинуясь внутреннему голосу, Имриен ни одним движением не выдала себя, только глаза ее обыскали окрестности, сверкая в темноте, будто капли расплавленного металла. Когда остатки дремы улетучились, девушка поняла, что явилось настоящей причиной ее пробуждения: пронзительный вой, монотонный и беспрерывный, словно звук потревоженной серебряной струны, одновременно жалобный и беспощадный, хватающий за самое сердце.
По небу летело некое существо — ничего подобного Имриен прежде не доводилось видеть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122