Встав на колени, я принялась пить большими пригоршнями: после долгого пребывания в такой жаре внутри у меня все пересохло. Вода приятно холодила новую кожу на моих бедных руках.
Когда я подняла взгляд, Идай смотрела на меня сквозь тьму под кронами деревьев. Я не знала, о чем она думает: она просто рассматривала меня, и глаза ее мерцали в лунном свете, сочащемся сквозь листву.
«Ты так уязвима, когда пьешь, — сказала она. Ее речь звучала безжизненно: она была угнетена, как и я. — Ланен, ты знаешь, что происходит с Акхором?»
«Нет, госпожа Идай. Клянусь, я пожертвовала бы жизнью, если бы это могло как-то помочь, но я не знаю, в чем дело и что можно предпринять, — мой собственный внутренний голос поразил меня: он был низок и так же безжизнен, как и голос Идай. — А что? Ты знаешь?»
«Я не уверена, — ответила она, — но у меня есть одно предположение».
«Во имя любви Владычицы, скажи мне! Можно ли нам что-нибудь сделать, чтобы спасти его? Молю тебя: расскажи мне о своих мыслях! Даже одно предположение для меня больше, чем ничего».
«Насколько сильно ты его любишь?» — спросила она.
«Больше жизни, Идай, клянусь тебе в этом своей душой! — ответила я. — Там, в пещере, лежит моя любовь, которой я грежу, моя еще не прожитая жизнь. И он так страдает… Если я могу спасти его, я сделаю это и не постою за ценой!»
«Тогда откажись от него», — сказала она холодно.
«Что?»
«Откажись от него. Пойди на поляну и воззови к богам, своим и нашим, и поклянись Ветрам своей душой в том, что ты не любишь его. Быть может, тогда он выживет».
Я не шелохнулась. Удивить меня уже было невозможно — у меня не оставалось на это сил, — но я не понимала.
«Чем же это может помочь? Это будет ложью. Я ведь люблю его так же сильно, как и ты».
«Разве ты способна на это? — зашипела она на меня, и в одно мгновение ее холодность обратилась огненной яростью. — Я знаю его всю жизнь, целую тысячу зим! Он одной крови со мной, ему даны крылья и огонь. Как смеешь ты утверждать, что твоя любовь подобна моей? Ты знаешь его каких-то жалких несколько дней — по сравнению со временем, что вас разделяет, это даже меньше, чем вздох! Как ты смеешь!»
Я опустилась перед ней на землю, встав на одно колено, — частью из уважения, частью из-за усталости.
«Госпожа, я отношусь к тебе с почтением. Я вижу, что вся глубина твоей любви к нему сейчас доставляет тебе боль, и все же осмелюсь повторить, что люблю его так же сильно, как и ты». Казалось, она была готова наброситься на меня. Сказать по правде, мне было почти все равно.
«Госпожа Идай, жизнь есть жизнь. Долгое время я страстно желала повстречать твой народ, лелея во тьме безнадежные мечты, лишь благодаря этому я и жила. Акор — живое воплощение моих грез, вершина всей моей жизни; но он сам значит для меня больше, гораздо больше. Я люблю его всем своим существом. Если ты намерена убить меня за это, пожалуйста, это в твоей власти». От моих слов она опешила. Я видела, как она пытается заставить себя успокоиться.
«Я не желаю твоей смерти, я лишь хочу предотвратить смерть Акхора», — сказала она.
«Ты правда думаешь, что это возможно?» — спросила я.
«Может быть, и возможно». Я выжидала.
«Думаю, я знаю, что происходит, Ланен из рода гедри, — сказала она, и голос ее сделался мягче. Она посмотрела мне в глаза, словно ища там правды, и продолжала: — Ваша с Акхором любовь — неправильная, и не только потому, что вы такие разные. Я думаю, что в глазах Ветров горе это для обоих родов слишком велико, чтобы его можно было терпеть все те долгие годы, что отведены Акхору. Боюсь, теперь равновесие выправляется великим уравнителем всей жизни». Смертью.
«А если я откажусь от него?»
«Возможно, прежнее равновесие вновь восстановится, и жизнь Акхору будет сохранена».
Это был единственный луч надежды, и я ухватилась за него — времени на раздумья не было. У меня перед глазами так и стояло видение: Акор, терзаемый болью, и мучения его вызваны не только ранами… Если это поможет ему, то я готова на все.
«Если я могу спасти его, я сделаю это и не постою за ценой!» Я побежала на поляну и нашла там Шикрара. Над нами стояла луна, только-только начинавшая идти на убыль; теперь, не заслоняемая деревьями, она освещала поляну ярким и чистым светом. Расставив пошире ноги, я подняла руки к небесам. Я не слишком заботилась о том, что говорю: слова сами слетали с языка, будто были известны мне всю жизнь.
— Взываю ко Владычице моего народа! Владычица Шиа, трижды святая! Мать Колмара, что простирается под ногами! Древняя Лунная владычица! Смеющаяся дева всех вод, взываю к тебе, будь свидетельницей моих слов! — я сделала глубокий вздох и, порывшись в памяти, продолжала: — Благословенная Владычица, я взываю также к равным тебе — к Ветрам Большого рода кантришакримов.
Первый — Ветер Перемен,
Второй — Перерождения,
Третий — Неведомого,
Последний — само Слово.
Луна стояла прямо у меня над головой, земля под ногами слушала меня, а журчавшие воды питавшей озеро речушки были полны внимания. Ветер, легкий и холодный, веял вокруг меня по поляне, точно играя, и мне казалось, что он дует поочередно со всех четырех сторон. Плащ мой стал похожим на живое существо: он приподнимался и вихрился, словно подхваченный руками самих Ветров.
— Выслушайте меня! — выкрикнула я громко — и последовало молчание.
Я открыла было рот, чтобы заговорить — и не смогла вздохнуть. Ложь застревала у меня в горле, а душа моя припадала ниц перед высшими божествами, словно признаваясь в согрешении против истины.
Возможно, прежнее равновесие вновь восстановится и жизнь Акхору будет сохранена.
— Я не люблю его! — закричала я изо всех сил. Казалось, голос мой исходит не из горла, а откуда-то из живота. Я была удивлена его мощи. — Пусть равновесие восстановится! Я не люблю его!
Уже дважды. А я должна была произнести это три раза — так того требовала Владычица: лишь произнесенное трижды могло возыметь силу. Я не обращала внимание на крики сердца, призывавшего меня одуматься, я намеренно не замечала ветер, который, все больше крепчая, теперь, казалось, дует одновременно со всех сторон. В последний раз я глубоко вздохнула — ибо, когда дело будет сделано, я навсегда распрощаюсь со всем, к чему так стремилась.
И тут вдруг в голове у меня — нет, это невозможно! — прозвучал его голос. Во всем мире это было единственное, что могло меня остановить. Его речь тихим шепотом разносилась по моему разуму, отдаваясь в сердце. Мне были слышны муки его тела: я знала их так же, как знал их он, я почти чувствовала окружавший его жар и терзавшие его страдания — и все же голос был столь же нежным, как и в первый раз, когда я услышала от него слова любви.
«Унеси Ветры мою душу, Ланен Кайлар, я потерян, как и ты». Нет, этого не могло быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Когда я подняла взгляд, Идай смотрела на меня сквозь тьму под кронами деревьев. Я не знала, о чем она думает: она просто рассматривала меня, и глаза ее мерцали в лунном свете, сочащемся сквозь листву.
«Ты так уязвима, когда пьешь, — сказала она. Ее речь звучала безжизненно: она была угнетена, как и я. — Ланен, ты знаешь, что происходит с Акхором?»
«Нет, госпожа Идай. Клянусь, я пожертвовала бы жизнью, если бы это могло как-то помочь, но я не знаю, в чем дело и что можно предпринять, — мой собственный внутренний голос поразил меня: он был низок и так же безжизнен, как и голос Идай. — А что? Ты знаешь?»
«Я не уверена, — ответила она, — но у меня есть одно предположение».
«Во имя любви Владычицы, скажи мне! Можно ли нам что-нибудь сделать, чтобы спасти его? Молю тебя: расскажи мне о своих мыслях! Даже одно предположение для меня больше, чем ничего».
«Насколько сильно ты его любишь?» — спросила она.
«Больше жизни, Идай, клянусь тебе в этом своей душой! — ответила я. — Там, в пещере, лежит моя любовь, которой я грежу, моя еще не прожитая жизнь. И он так страдает… Если я могу спасти его, я сделаю это и не постою за ценой!»
«Тогда откажись от него», — сказала она холодно.
«Что?»
«Откажись от него. Пойди на поляну и воззови к богам, своим и нашим, и поклянись Ветрам своей душой в том, что ты не любишь его. Быть может, тогда он выживет».
Я не шелохнулась. Удивить меня уже было невозможно — у меня не оставалось на это сил, — но я не понимала.
«Чем же это может помочь? Это будет ложью. Я ведь люблю его так же сильно, как и ты».
«Разве ты способна на это? — зашипела она на меня, и в одно мгновение ее холодность обратилась огненной яростью. — Я знаю его всю жизнь, целую тысячу зим! Он одной крови со мной, ему даны крылья и огонь. Как смеешь ты утверждать, что твоя любовь подобна моей? Ты знаешь его каких-то жалких несколько дней — по сравнению со временем, что вас разделяет, это даже меньше, чем вздох! Как ты смеешь!»
Я опустилась перед ней на землю, встав на одно колено, — частью из уважения, частью из-за усталости.
«Госпожа, я отношусь к тебе с почтением. Я вижу, что вся глубина твоей любви к нему сейчас доставляет тебе боль, и все же осмелюсь повторить, что люблю его так же сильно, как и ты». Казалось, она была готова наброситься на меня. Сказать по правде, мне было почти все равно.
«Госпожа Идай, жизнь есть жизнь. Долгое время я страстно желала повстречать твой народ, лелея во тьме безнадежные мечты, лишь благодаря этому я и жила. Акор — живое воплощение моих грез, вершина всей моей жизни; но он сам значит для меня больше, гораздо больше. Я люблю его всем своим существом. Если ты намерена убить меня за это, пожалуйста, это в твоей власти». От моих слов она опешила. Я видела, как она пытается заставить себя успокоиться.
«Я не желаю твоей смерти, я лишь хочу предотвратить смерть Акхора», — сказала она.
«Ты правда думаешь, что это возможно?» — спросила я.
«Может быть, и возможно». Я выжидала.
«Думаю, я знаю, что происходит, Ланен из рода гедри, — сказала она, и голос ее сделался мягче. Она посмотрела мне в глаза, словно ища там правды, и продолжала: — Ваша с Акхором любовь — неправильная, и не только потому, что вы такие разные. Я думаю, что в глазах Ветров горе это для обоих родов слишком велико, чтобы его можно было терпеть все те долгие годы, что отведены Акхору. Боюсь, теперь равновесие выправляется великим уравнителем всей жизни». Смертью.
«А если я откажусь от него?»
«Возможно, прежнее равновесие вновь восстановится, и жизнь Акхору будет сохранена».
Это был единственный луч надежды, и я ухватилась за него — времени на раздумья не было. У меня перед глазами так и стояло видение: Акор, терзаемый болью, и мучения его вызваны не только ранами… Если это поможет ему, то я готова на все.
«Если я могу спасти его, я сделаю это и не постою за ценой!» Я побежала на поляну и нашла там Шикрара. Над нами стояла луна, только-только начинавшая идти на убыль; теперь, не заслоняемая деревьями, она освещала поляну ярким и чистым светом. Расставив пошире ноги, я подняла руки к небесам. Я не слишком заботилась о том, что говорю: слова сами слетали с языка, будто были известны мне всю жизнь.
— Взываю ко Владычице моего народа! Владычица Шиа, трижды святая! Мать Колмара, что простирается под ногами! Древняя Лунная владычица! Смеющаяся дева всех вод, взываю к тебе, будь свидетельницей моих слов! — я сделала глубокий вздох и, порывшись в памяти, продолжала: — Благословенная Владычица, я взываю также к равным тебе — к Ветрам Большого рода кантришакримов.
Первый — Ветер Перемен,
Второй — Перерождения,
Третий — Неведомого,
Последний — само Слово.
Луна стояла прямо у меня над головой, земля под ногами слушала меня, а журчавшие воды питавшей озеро речушки были полны внимания. Ветер, легкий и холодный, веял вокруг меня по поляне, точно играя, и мне казалось, что он дует поочередно со всех четырех сторон. Плащ мой стал похожим на живое существо: он приподнимался и вихрился, словно подхваченный руками самих Ветров.
— Выслушайте меня! — выкрикнула я громко — и последовало молчание.
Я открыла было рот, чтобы заговорить — и не смогла вздохнуть. Ложь застревала у меня в горле, а душа моя припадала ниц перед высшими божествами, словно признаваясь в согрешении против истины.
Возможно, прежнее равновесие вновь восстановится и жизнь Акхору будет сохранена.
— Я не люблю его! — закричала я изо всех сил. Казалось, голос мой исходит не из горла, а откуда-то из живота. Я была удивлена его мощи. — Пусть равновесие восстановится! Я не люблю его!
Уже дважды. А я должна была произнести это три раза — так того требовала Владычица: лишь произнесенное трижды могло возыметь силу. Я не обращала внимание на крики сердца, призывавшего меня одуматься, я намеренно не замечала ветер, который, все больше крепчая, теперь, казалось, дует одновременно со всех сторон. В последний раз я глубоко вздохнула — ибо, когда дело будет сделано, я навсегда распрощаюсь со всем, к чему так стремилась.
И тут вдруг в голове у меня — нет, это невозможно! — прозвучал его голос. Во всем мире это было единственное, что могло меня остановить. Его речь тихим шепотом разносилась по моему разуму, отдаваясь в сердце. Мне были слышны муки его тела: я знала их так же, как знал их он, я почти чувствовала окружавший его жар и терзавшие его страдания — и все же голос был столь же нежным, как и в первый раз, когда я услышала от него слова любви.
«Унеси Ветры мою душу, Ланен Кайлар, я потерян, как и ты». Нет, этого не могло быть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136