— я попытался поклониться так же, как это делают гедри, и лишь сильная рука Ланен удержала меня от падения. Она рассмеялась, поймав меня, и вновь помогла мне обрести равновесие, что явно приводило ее в восторг.
Я протянул руку — такую мягкую, такую беспомощную, по мнению кантри, и дотронулся до ее щеки. Кончики моих пальцев, хотя тогда я еще не знал этого слова, были невероятно чувствительны. От этого ощущения я задрожал: оно пронизывало не только руки, но весь этот новый сосуд, в котором отныне обретался мой разум. Гладкая кожа Ланен у меня под пальцами была настоящим чудом, подобного которому я и не ведал.
Теперь была моя очередь помянуть Ветров.
— Клянусь Ветрами, Ланен! Этими руками я чувствую малейший вздох ветра. Как же ты могла решиться на то, чтобы обжечь свои руки до костей, чью бы ты жизнь ни спасала? — И тут новое тело вновь удивило меня: мне вдруг стало трудно говорить, ибо я чувствовал, как горло мое сжалось. — О, прости же меня, дорогая, ведь я даже не представлял, каких мук тебе это стоило!
Улыбнувшись, она взяла мои руки в свои.
— Акор, милый мой, я выросла на ферме. Руки мои были покрыты мозолями — это такие места на коже, где она становится жесткой. Происходит это само собой, для защиты, и сперва это немного помогло. У тебя тоже будут такие, дай лишь срок.
Тут она сморгнула, словно удивившись собственным словам, и рассмеялась. Я радостно узнал этот восторженный смех, точно такой же я слышал от нее в первый день, когда она только ступила на остров кантри.
— Может, облик твой и изменился, — сказала она, — но я бы узнала в тебе Акора из десяти тысяч. Кто ж еще способен задавать так много вопросов?
— Зато теперь мне хотя бы не приходится ломать язык, задавая их. С таким ртом звуки твоего языка кажутся мне вполне пристойными.
Ланен
Боюсь, я чуть было не ответила, что теперь ему будет казаться пристойным и многое другое, но умудрилась сдержаться.
— Я смотрю, ты теперь правильно выговариваешь мое имя, — я улыбнулась. — Мне даже недостает того легкого присвиста, который ты всегда добавлял к нему. Но сделанного не воротишь, — с этими словами я повернулась к Идай, все еще стоявшей на почтительном расстоянии от Акора. — Это человеческая поговорка, госпожа, к которой тебе не мешало бы прислушаться. Что произошло, то произошло, нравится ли нам это или нет, и отречение от своего старого друга все равно ничего не изменит. — Мне не хотелось казаться жестокой, но почему ей так трудно было во все это поверить, гораздо труднее, чем нам?
И вместе с этой мыслью пришел и ответ. «Ланен, Ланен. она любила его на протяжении тысячи лет, а теперь он навсегда покинул ее народ».
Я вновь заговорила, на этот раз мягче; мне было стыдно за то, что я показала свой нрав.
— Госпожа Идай, прошу прощения, однако таково слово Ветра Перемен. К добру это или к худу, но ни для кого из нас мир уже никогда не будет прежним. И мы с вами сейчас находимся в самом сердце перемен; так давайте же сохраним нашу дружбу ради нас же самих.
— Отойди-ка, детище гедри, — сказала она мне.
Акор вроде бы уже довольно прочно стоял на ногах, поэтому, вняв ее требованию, я слегка отстранилась.
Она нагнула голову к Акору, впившись в него неподвижным взглядом.
— Однажды я открыла Акхору свое имя, когда была еще слишком молодой и глупой и смела надеяться, что в один прекрасный день он полюбит меня. — Голос ее потряс меня: в нем слышались те же оттенки, что и минувшей ночью, когда она взывала к Акору, охваченному вех-сном. Это был голос скорбящей по возлюбленному. — Известно ли тебе мое истинное имя, коротышка, и знаешь ли ты, когда и где поведала я его Акхору? Ибо только он и я во всем мире знаем это.
Впервые лицо его омрачилось грустью.
— Идай, Идай. Конечно же, мне ведомо твое имя. Но как могу я произнести его перед Шикраром и Ланен? Я не хочу тем самым предать твое доверие. Восемь сотен лет я не произносил его никому, кроме тебя, да и то лишь дважды. У меня нет теперь способности к Языку Истины, госпожа. Чего ты хочешь?
— Скажи мне его, — произнесла она, а я почувствовала, как ее охватывает какое-то неистовое безрассудство. — Произнеси его вслух, гедри Шикрар — Хранитель душ, он все равно узнает его со временем. И уж, конечно, ты без колебаний произнесешь его перед своей драгоценной!
Тут я поклонилась.
— Он не должен этого делать, госпожа. Впрочем, я не стану подвергать тебя опасности, — я вновь поклонилась ей. — Мой отец обещал меня демонам еще до того, как я родилась. Если им когда-нибудь удастся меня заполучить… Я находилась во власти одного из них всего лишь несколько мгновений, и то не могла сопротивляться его воле. А если я не буду знать твоего истинного имени, я не смогу открыть его никому.
Сказав это, я развернулась и пошла прочь, как можно дальше, на противоположный конец поляны, и там заткнула пальцами уши, напоминая самой себе малое дитя.
Акхор
Шикрар, к моей радости, тоже медленно удалился.
— Что ж, Идеррикантеррисай, — произнес я как можно мягче, — ты открыла мне свое истинное имя на восходе луны в ночь Зимнего солнцестояния, в год, когда я вступил в расцвет сил, увидев два с половиной столетия. — И я не мог изгнать из голоса былую свою суровость, когда добавил: — Ты сказала, что ждала, пока я достигну совершеннолетия, что страстно желала быть со мной, а теперь наконец можешь сказать это без осуждения. Когда я возразил, что знаю тебя недостаточно хорошо, что я все еще молод и даже не думал о том, чтобы найти себе избранницу, ты открыла мне свое имя. Не знаю, зачем ты это сделала, хотя я гадал над этим довольно часто. Возможно, тебе хотелось, чтобы мне сделалось стыдно и взамен я открыл бы тебе свое имя, — я приклонил голову, невпопад подумав, что это движение не имеет сейчас такой силы, как при прежнем моем теле. — С тех пор за твою преданную дружбу я не раз готов был открыть тебе свое имя, — продолжал я с горестью, — но не сделал этого, чтобы не подавать тебе ложной надежды, в то время как таковой и быть не могло.
Она выражала своим видом Стыд и Горесть, и передо мной с необыкновенной ясностью встали все годы, что мы провели в искреннем расположении друг к другу.
— Сейчас я могу открыть его тебе, если хочешь, — произнес я и медленно протянул руку, чтобы дотронуться до нее. — Или это лишь усугубит твою обиду?
Она не отвечала. Я понизил голос.
— Идеррикантеррисай, мое имя… мое былое имя — Кхордэшкистриакхор. Я не знаю, каким еще способом выразить тебе признание за многовековую дружбу.
— Кхордэшкистриакхор, это честь для меня, — ответила она наконец и с легким шипением добавила: — Правда, немного поздновато на мой взгляд. И все же я не могу отрицать. Ты действительно Акхор.
Однако истина состояла в том, что я им уже не был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Я протянул руку — такую мягкую, такую беспомощную, по мнению кантри, и дотронулся до ее щеки. Кончики моих пальцев, хотя тогда я еще не знал этого слова, были невероятно чувствительны. От этого ощущения я задрожал: оно пронизывало не только руки, но весь этот новый сосуд, в котором отныне обретался мой разум. Гладкая кожа Ланен у меня под пальцами была настоящим чудом, подобного которому я и не ведал.
Теперь была моя очередь помянуть Ветров.
— Клянусь Ветрами, Ланен! Этими руками я чувствую малейший вздох ветра. Как же ты могла решиться на то, чтобы обжечь свои руки до костей, чью бы ты жизнь ни спасала? — И тут новое тело вновь удивило меня: мне вдруг стало трудно говорить, ибо я чувствовал, как горло мое сжалось. — О, прости же меня, дорогая, ведь я даже не представлял, каких мук тебе это стоило!
Улыбнувшись, она взяла мои руки в свои.
— Акор, милый мой, я выросла на ферме. Руки мои были покрыты мозолями — это такие места на коже, где она становится жесткой. Происходит это само собой, для защиты, и сперва это немного помогло. У тебя тоже будут такие, дай лишь срок.
Тут она сморгнула, словно удивившись собственным словам, и рассмеялась. Я радостно узнал этот восторженный смех, точно такой же я слышал от нее в первый день, когда она только ступила на остров кантри.
— Может, облик твой и изменился, — сказала она, — но я бы узнала в тебе Акора из десяти тысяч. Кто ж еще способен задавать так много вопросов?
— Зато теперь мне хотя бы не приходится ломать язык, задавая их. С таким ртом звуки твоего языка кажутся мне вполне пристойными.
Ланен
Боюсь, я чуть было не ответила, что теперь ему будет казаться пристойным и многое другое, но умудрилась сдержаться.
— Я смотрю, ты теперь правильно выговариваешь мое имя, — я улыбнулась. — Мне даже недостает того легкого присвиста, который ты всегда добавлял к нему. Но сделанного не воротишь, — с этими словами я повернулась к Идай, все еще стоявшей на почтительном расстоянии от Акора. — Это человеческая поговорка, госпожа, к которой тебе не мешало бы прислушаться. Что произошло, то произошло, нравится ли нам это или нет, и отречение от своего старого друга все равно ничего не изменит. — Мне не хотелось казаться жестокой, но почему ей так трудно было во все это поверить, гораздо труднее, чем нам?
И вместе с этой мыслью пришел и ответ. «Ланен, Ланен. она любила его на протяжении тысячи лет, а теперь он навсегда покинул ее народ».
Я вновь заговорила, на этот раз мягче; мне было стыдно за то, что я показала свой нрав.
— Госпожа Идай, прошу прощения, однако таково слово Ветра Перемен. К добру это или к худу, но ни для кого из нас мир уже никогда не будет прежним. И мы с вами сейчас находимся в самом сердце перемен; так давайте же сохраним нашу дружбу ради нас же самих.
— Отойди-ка, детище гедри, — сказала она мне.
Акор вроде бы уже довольно прочно стоял на ногах, поэтому, вняв ее требованию, я слегка отстранилась.
Она нагнула голову к Акору, впившись в него неподвижным взглядом.
— Однажды я открыла Акхору свое имя, когда была еще слишком молодой и глупой и смела надеяться, что в один прекрасный день он полюбит меня. — Голос ее потряс меня: в нем слышались те же оттенки, что и минувшей ночью, когда она взывала к Акору, охваченному вех-сном. Это был голос скорбящей по возлюбленному. — Известно ли тебе мое истинное имя, коротышка, и знаешь ли ты, когда и где поведала я его Акхору? Ибо только он и я во всем мире знаем это.
Впервые лицо его омрачилось грустью.
— Идай, Идай. Конечно же, мне ведомо твое имя. Но как могу я произнести его перед Шикраром и Ланен? Я не хочу тем самым предать твое доверие. Восемь сотен лет я не произносил его никому, кроме тебя, да и то лишь дважды. У меня нет теперь способности к Языку Истины, госпожа. Чего ты хочешь?
— Скажи мне его, — произнесла она, а я почувствовала, как ее охватывает какое-то неистовое безрассудство. — Произнеси его вслух, гедри Шикрар — Хранитель душ, он все равно узнает его со временем. И уж, конечно, ты без колебаний произнесешь его перед своей драгоценной!
Тут я поклонилась.
— Он не должен этого делать, госпожа. Впрочем, я не стану подвергать тебя опасности, — я вновь поклонилась ей. — Мой отец обещал меня демонам еще до того, как я родилась. Если им когда-нибудь удастся меня заполучить… Я находилась во власти одного из них всего лишь несколько мгновений, и то не могла сопротивляться его воле. А если я не буду знать твоего истинного имени, я не смогу открыть его никому.
Сказав это, я развернулась и пошла прочь, как можно дальше, на противоположный конец поляны, и там заткнула пальцами уши, напоминая самой себе малое дитя.
Акхор
Шикрар, к моей радости, тоже медленно удалился.
— Что ж, Идеррикантеррисай, — произнес я как можно мягче, — ты открыла мне свое истинное имя на восходе луны в ночь Зимнего солнцестояния, в год, когда я вступил в расцвет сил, увидев два с половиной столетия. — И я не мог изгнать из голоса былую свою суровость, когда добавил: — Ты сказала, что ждала, пока я достигну совершеннолетия, что страстно желала быть со мной, а теперь наконец можешь сказать это без осуждения. Когда я возразил, что знаю тебя недостаточно хорошо, что я все еще молод и даже не думал о том, чтобы найти себе избранницу, ты открыла мне свое имя. Не знаю, зачем ты это сделала, хотя я гадал над этим довольно часто. Возможно, тебе хотелось, чтобы мне сделалось стыдно и взамен я открыл бы тебе свое имя, — я приклонил голову, невпопад подумав, что это движение не имеет сейчас такой силы, как при прежнем моем теле. — С тех пор за твою преданную дружбу я не раз готов был открыть тебе свое имя, — продолжал я с горестью, — но не сделал этого, чтобы не подавать тебе ложной надежды, в то время как таковой и быть не могло.
Она выражала своим видом Стыд и Горесть, и передо мной с необыкновенной ясностью встали все годы, что мы провели в искреннем расположении друг к другу.
— Сейчас я могу открыть его тебе, если хочешь, — произнес я и медленно протянул руку, чтобы дотронуться до нее. — Или это лишь усугубит твою обиду?
Она не отвечала. Я понизил голос.
— Идеррикантеррисай, мое имя… мое былое имя — Кхордэшкистриакхор. Я не знаю, каким еще способом выразить тебе признание за многовековую дружбу.
— Кхордэшкистриакхор, это честь для меня, — ответила она наконец и с легким шипением добавила: — Правда, немного поздновато на мой взгляд. И все же я не могу отрицать. Ты действительно Акхор.
Однако истина состояла в том, что я им уже не был.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136