Поначалу он пытался помогать ставить паруса, но при первом же сопротивлении жесткий канат изодрал ему руки в кровь. Тогда мы решили сказать, будто он нездоров; хотя это известие и было воспринято с холодным молчанием, ему все же позволили заняться более легкой работой, он начал помогать по камбузу и одновременно обучался шить паруса. Выяснилось, что он превосходно владеет ножом, хотя ни один не казался ему достаточно острым.
Вариен
Сам бы я не пожелал себе такого начала новой жизни, однако в нем все же были некоторые преимущества. Чувство равновесия, совсем не развитое у меня до того, как я ступил на корабль, вскоре стало просто превосходным: необходимость заставила. Ежедневно я понемногу работал — на таком маленьком суденышке никто не смел слоняться без дела, да я и сам того не хотел, и к концу этого короткого путешествия руки у меня несколько окрепли. Кроме того, я кое-что узнал о еде гедри, она очень разнообразна и вкусна, хотя в большинстве своем знания эти я приобрел со слов прочих членов команды, сообщавших мне, какое блюдо они желали бы заказать.
Время шло, и я узнавал все больше и больше нового о своем теле. К счастью, у меня, похоже, было какое-то внутреннее чутье, благодаря которому я постепенно разбирался в своем новом облике; но все-таки мне пришлось несколько раз обратиться к Ланен с расспросами, и она поведала мне весьма любопытные вещи. Несомненно, гедри удивительные создания, но я никак не могу отделаться от мысли, что сложены они довольно странно. У кантри в этом отношении все предусмотрено гораздо удобнее.
Нам с Ланен нечасто выпадала возможность поговорить наедине, но один раз она спросила, как я могу терпеть, находясь столько времени в одной комнате с Мариком. Когда я ответил ей, что так я всматриваюсь в свои собственные поступки, она не поняла меня. Тогда я отвел ее к нему.
Ланен
Он лежал на небольшой жесткой корабельной койке, руки его неподвижно покоились поверх тяжелого одеяла. Глаза, когда он наконец повернулся и посмотрел на нас, были открыты и ясны, как у новорожденного, и столь же лишены мыслей. К концу путешествия его уже не нужно было переворачивать: он сам научился этому, однако это был один-единственный сдвиг. Как ни странно, на вид он сейчас казался даже более здоровым, чем был когда-либо раньше, но такому здоровью вряд ли можно было позавидовать. Поначалу Майкель работал над ним ежедневно, прилагая все свои способности. Он даже скормил Марику еще один из драгоценных лансиповых плодов.
Майкель сказал однажды Вариену, что без этого Марик не дотянул бы и до конца путешествия. Услышав это, я сперва с ненавистью подумала, что лучше бы этих плодов вообще не находили, но потом вспомнила, что такой же плод спас и мою собственную жизнь.
Поглядев на свои руки, я уже с трудом могла бы что-либо возразить. Я еще не забыла, как они выглядели, погруженные в морскую воду; но сейчас они были на удивление гладкими. Если бы не пара неприметных шрамов, руки мои и вовсе казались бы совершенно невредимыми. Они были мягкими и слабыми, почти как у Вариена, так что поначалу мне приходилось оборачивать их тканью во время работы с тросами; однако к концу плаванья я уже вернула себе часть своих прежних мозолей. Я так и не узнала, что думали о Вариене корабельщики или мои товарищи-листосборцы. Наше прибытие оказало на них такое воздействие, что лучшего нельзя было и пожелать, и никто из них не задавал лишних вопросов. Подозреваю, что моряки, суеверный народ, решили между собой, что они не желают этого знать…
Примерно на девятый день с начала плаванья после полудня ко мне подошел Майкель. Мы, должно быть, были уже недалеко от Корли. Вместе с остальными я выбирала парус под команды капитана, громко разносившиеся по палубе.
— Госпожа, я обеспокоен, — обратился ко мне негромко Майкель. — Тело Марика немного поправляется, но сам он сейчас мечется в постели, словно видит ужасный кошмар и не может проснуться.
— Зачем ты мне об этом говоришь? — ответила я безо всякого дружелюбия, закрепляя конец. — Я не питаю к Марику любви.
— Я знаю, госпожа, но хозяин Вариен велел мне попросить тебя прийти к Марику в каюту. Он думает, что ты, возможно, сумеешь помочь.
Я сейчас же покинула своих товарищей и последовала за ним. Приведя меня в каюту к Марику, он оставил меня с моими друзьями.
Оказалось, что он не преувеличивал. Марик метался и стонал, словно его преследовали кошмары. Даже Релла казалась озабоченной. Едва я вошла, как Вариен взял меня за руки.
— Ланен, — сказал он тихо, и голос его был для моего сердца как бальзам, — нам кажется, что он пытается что-то сказать.
— Майкель поведал мне. Чего вы от меня хотите? — спросила я, стараясь, чтобы в голосе моем не сквозило отвращение. Я не могла смотреть на Марика: мне сразу же представлялось окровавленное тело Акора, находящегося на пороге смерти, или мерещился ракшас, протягивающий ко мне свои лапищи.
— Малютка, послушай меня, — проговорил Вариен и, положив руку мне на щеку, нежно повернул к себе мое лицо. — Что бы ни было сотворено обеими сторонами, все это уже в прошлом. Сейчас мы за него в ответе, и он страдает. Майкель позаботился о нем, насколько мог, но он говорит, что Марик пока не может выразить вслух то, что творится у него в душе.
«Ты хочешь, чтобы я мысленно обратилась к нему, так ведь? Чтобы узнать, услышать, если получится, что он пытается сказать?» — спросила я на Языке Истины, слегка оцепенев.
— Да, — ответил он с улыбкой. — До чего замечательно слышать твой голос, дорогая! Я бы тоже хотел ответить тебе так же. Но сейчас я сделать этого не могу, так что ты, должно быть, единственная его надежда. Я не совсем уверен, однако мне кажется, будто я слышал рассеянный голос, и думаю, что он принадлежал ему.
— Выходит, я должна помочь тому, кто собирался скормить меня демонам?
Вариен ничего не ответил: он просто смотрел на меня и ждал, и зеленые глаза его были мудры и терпеливы; позади него молча сидела Релла. Я ожидала, что мне придется бороться с собственным нелегким нравом, но, к своему удивлению, во мне начало пробуждаться что-то вроде жалости. Состояние Марика, каким бы заслуженным оно для него ни казалось, помогало мне взрослеть душою, вопреки себе самой.
— Ладно же, — сказала я грубовато.
Выпустив руки Вариена, я подошла к постели Марика и уселась рядом.
— Марик, это Ланен, — сказала я. — Твоя дочь. Я буду говорить с тобой, минуя слова. Постарайся меня услышать и скажи, что тебя тревожит. — Сделав глубокий вдох, я заговорила: «Марик Гундарский, с тобою говорит Ланен, Маранова дочерь, — твоя дочь. Можешь ли ты сказать мне, что тебя тревожит?»
К своему удивлению, я услышала нечто вроде ответа. Голос и впрямь был куда как рассеян, хотя исходить мог только от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Вариен
Сам бы я не пожелал себе такого начала новой жизни, однако в нем все же были некоторые преимущества. Чувство равновесия, совсем не развитое у меня до того, как я ступил на корабль, вскоре стало просто превосходным: необходимость заставила. Ежедневно я понемногу работал — на таком маленьком суденышке никто не смел слоняться без дела, да я и сам того не хотел, и к концу этого короткого путешествия руки у меня несколько окрепли. Кроме того, я кое-что узнал о еде гедри, она очень разнообразна и вкусна, хотя в большинстве своем знания эти я приобрел со слов прочих членов команды, сообщавших мне, какое блюдо они желали бы заказать.
Время шло, и я узнавал все больше и больше нового о своем теле. К счастью, у меня, похоже, было какое-то внутреннее чутье, благодаря которому я постепенно разбирался в своем новом облике; но все-таки мне пришлось несколько раз обратиться к Ланен с расспросами, и она поведала мне весьма любопытные вещи. Несомненно, гедри удивительные создания, но я никак не могу отделаться от мысли, что сложены они довольно странно. У кантри в этом отношении все предусмотрено гораздо удобнее.
Нам с Ланен нечасто выпадала возможность поговорить наедине, но один раз она спросила, как я могу терпеть, находясь столько времени в одной комнате с Мариком. Когда я ответил ей, что так я всматриваюсь в свои собственные поступки, она не поняла меня. Тогда я отвел ее к нему.
Ланен
Он лежал на небольшой жесткой корабельной койке, руки его неподвижно покоились поверх тяжелого одеяла. Глаза, когда он наконец повернулся и посмотрел на нас, были открыты и ясны, как у новорожденного, и столь же лишены мыслей. К концу путешествия его уже не нужно было переворачивать: он сам научился этому, однако это был один-единственный сдвиг. Как ни странно, на вид он сейчас казался даже более здоровым, чем был когда-либо раньше, но такому здоровью вряд ли можно было позавидовать. Поначалу Майкель работал над ним ежедневно, прилагая все свои способности. Он даже скормил Марику еще один из драгоценных лансиповых плодов.
Майкель сказал однажды Вариену, что без этого Марик не дотянул бы и до конца путешествия. Услышав это, я сперва с ненавистью подумала, что лучше бы этих плодов вообще не находили, но потом вспомнила, что такой же плод спас и мою собственную жизнь.
Поглядев на свои руки, я уже с трудом могла бы что-либо возразить. Я еще не забыла, как они выглядели, погруженные в морскую воду; но сейчас они были на удивление гладкими. Если бы не пара неприметных шрамов, руки мои и вовсе казались бы совершенно невредимыми. Они были мягкими и слабыми, почти как у Вариена, так что поначалу мне приходилось оборачивать их тканью во время работы с тросами; однако к концу плаванья я уже вернула себе часть своих прежних мозолей. Я так и не узнала, что думали о Вариене корабельщики или мои товарищи-листосборцы. Наше прибытие оказало на них такое воздействие, что лучшего нельзя было и пожелать, и никто из них не задавал лишних вопросов. Подозреваю, что моряки, суеверный народ, решили между собой, что они не желают этого знать…
Примерно на девятый день с начала плаванья после полудня ко мне подошел Майкель. Мы, должно быть, были уже недалеко от Корли. Вместе с остальными я выбирала парус под команды капитана, громко разносившиеся по палубе.
— Госпожа, я обеспокоен, — обратился ко мне негромко Майкель. — Тело Марика немного поправляется, но сам он сейчас мечется в постели, словно видит ужасный кошмар и не может проснуться.
— Зачем ты мне об этом говоришь? — ответила я безо всякого дружелюбия, закрепляя конец. — Я не питаю к Марику любви.
— Я знаю, госпожа, но хозяин Вариен велел мне попросить тебя прийти к Марику в каюту. Он думает, что ты, возможно, сумеешь помочь.
Я сейчас же покинула своих товарищей и последовала за ним. Приведя меня в каюту к Марику, он оставил меня с моими друзьями.
Оказалось, что он не преувеличивал. Марик метался и стонал, словно его преследовали кошмары. Даже Релла казалась озабоченной. Едва я вошла, как Вариен взял меня за руки.
— Ланен, — сказал он тихо, и голос его был для моего сердца как бальзам, — нам кажется, что он пытается что-то сказать.
— Майкель поведал мне. Чего вы от меня хотите? — спросила я, стараясь, чтобы в голосе моем не сквозило отвращение. Я не могла смотреть на Марика: мне сразу же представлялось окровавленное тело Акора, находящегося на пороге смерти, или мерещился ракшас, протягивающий ко мне свои лапищи.
— Малютка, послушай меня, — проговорил Вариен и, положив руку мне на щеку, нежно повернул к себе мое лицо. — Что бы ни было сотворено обеими сторонами, все это уже в прошлом. Сейчас мы за него в ответе, и он страдает. Майкель позаботился о нем, насколько мог, но он говорит, что Марик пока не может выразить вслух то, что творится у него в душе.
«Ты хочешь, чтобы я мысленно обратилась к нему, так ведь? Чтобы узнать, услышать, если получится, что он пытается сказать?» — спросила я на Языке Истины, слегка оцепенев.
— Да, — ответил он с улыбкой. — До чего замечательно слышать твой голос, дорогая! Я бы тоже хотел ответить тебе так же. Но сейчас я сделать этого не могу, так что ты, должно быть, единственная его надежда. Я не совсем уверен, однако мне кажется, будто я слышал рассеянный голос, и думаю, что он принадлежал ему.
— Выходит, я должна помочь тому, кто собирался скормить меня демонам?
Вариен ничего не ответил: он просто смотрел на меня и ждал, и зеленые глаза его были мудры и терпеливы; позади него молча сидела Релла. Я ожидала, что мне придется бороться с собственным нелегким нравом, но, к своему удивлению, во мне начало пробуждаться что-то вроде жалости. Состояние Марика, каким бы заслуженным оно для него ни казалось, помогало мне взрослеть душою, вопреки себе самой.
— Ладно же, — сказала я грубовато.
Выпустив руки Вариена, я подошла к постели Марика и уселась рядом.
— Марик, это Ланен, — сказала я. — Твоя дочь. Я буду говорить с тобой, минуя слова. Постарайся меня услышать и скажи, что тебя тревожит. — Сделав глубокий вдох, я заговорила: «Марик Гундарский, с тобою говорит Ланен, Маранова дочерь, — твоя дочь. Можешь ли ты сказать мне, что тебя тревожит?»
К своему удивлению, я услышала нечто вроде ответа. Голос и впрямь был куда как рассеян, хотя исходить мог только от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136