У ворот начала скапливаться толпа. Герн тоскливо поглядел на небо, поминутно освещаемое зарницами. Ветер взметнул пыль. Вот-вот хлынет дождь. Протирая глаза и отплевываясь, Герн кинулся разбираться с входившими.
— Тогл! — отчаянно взывал он.
Тот не слышал, в упоении перебирая разноцветные шарики.
— Впервые такое вижу.
— Еще бы! — с гордостью отозвался рыжий. — Я их из-за самых Бархазских гор привез. Думал — они меня прокормят, а на деле — все, что ни добуду, им в пасть идет.
— Продай!
— Еще чего! Может, мне завтра повезет.
— Давай хоть сыграем разок.
Рыжий в сомнении глянул на небо:
— Дождем накроет.
— Не накроет, успеем.
— Ну давай. — Рыжий сбросил мешок с плеч, уселся на дороге в пыли рядом с Тоглом.
Герн метался между входившими и выходившими, устав, махнул рукой, пропуская всех без задержки. «Чего из кожи лезть?»
По улице приближалась повозка, запряженная красивыми, холеными лошадьми. Герн замахал рукой, и возница натянул поводья.
— Куда?
— В замок Магистра, — ответил возница хмуро и неприветливо.
Герн слегка кивнул, холеные лошади и невежа возница — точно, к Магистру.
— Что-то я тебя не видел прежде, — заметил Герн.
Возница даже не ответил. «Ну, ты у меня помокнешь», — мстительно подумал стражник.
Тут как раз подошли пятеро вояк, сменившихся с заставы под Тургом, — настал их черед провести веселую ночь в городе. Герн принялся выспрашивать, как дела в лагере. Воины, смеясь, отвечали, что, пока в крепости подохнут с голоду, они успеют умереть со скуки.
Герн слушал, искоса поглядывая на возницу. Тот все сильнее мрачнел и нетерпеливо перебирал вожжи.
— Моя взяла! — крикнул Тогл.
Повозка перегораживала дорогу, Герн знаком велел вознице отъехать в сторону, пропустил воинов, пару припозднившихся крестьян, спешивших прочь из города, да троих подвыпивших горожан, решивших прогуляться на ночь глядя.
— Вымокнете до нитки, авось протрезвеете, — напутствовал их Герн.
Насмешливо поглядел вслед. Горожан заметно покачивало, двое рослых поддерживали коротышку, волокли его не слишком бережно, встряхивая, как мешок. Временами он повисал на плечах собутыльников, не доставая до земли и презабавно дрыгая ногами. Герн посмеялся вволю, затем сердито бросил вознице:
— Показывай свой товар.
— Что ж, погляди, — прозвучало в ответ.
Говорил, однако, не возница, а женщина, стоявшая подле повозки, Герн поначалу на нее и внимания не обратил. Она откинула ткань, закрывавшую повозку, и Герн увидел стопки нарядных глиняных тарелок, кувшинов и горшков, расписанных яркими цветами и замысловатыми узорами. Что ж, такая посуда была достойна челядинцев Магистра, сам-то он, поговаривают, ест только из золотой, серебром гнушается.
Женщина между тем сняла не только ткань с посуды, но и капюшон с головы, явив взорам Герна белое личико и черные, обвитые вокруг головы косы.
— Смотри, только осторожно, не разбей, — сказала она приветливо.
Герн заметил, как оживился Тогл: вскочил на ноги и даже пыль со штанов отряхнул. Рыжий паренек выковыривал из песка разноцветные шарики. Герн торопливо махнул рукой:
— Поезжайте.
Возница погнал коней, девушка не успела даже накинуть покрывало на дорогую посуду. С негодующим криком она поспешила вслед.
— Что ж ты! — осерчал Тогл. — Я ее и разглядеть не успел.
Герн ответил ядовитой улыбкой.
— Много ты понимаешь, — кипятился Тогл. — Может, у нее ямочки на щеках. Или жилки голубые на висках просвечивают — такая милочка.
— Уймись, — откликнулся Герн. — Капитан идет.
Плут наконец собрал шарики и засунул холщовый мешок за пазуху. Кивнул Тоглу:
— До встречи, приятель.
Алебардщик молча показал ему кулак — явно выигрыш остался за Плутом. Рыжий Плут повернулся и шагнул прочь от ворот. И тут на плечо его легла тяжелая рука, и незнакомый голос пробасил:
— Постой-ка, друг! Не ты ли по осени передавал письмо королеве?
* * *
Идут Артур с Плясуньей по пыльной дороге. Оборачивается король, оглядывается на город. Потемнело, сгустилось небо над ним. В синеве туч тонут полуразрушенные, закопченные башни королевского замка. Покидает Артур город. Пустоту и разорение оставляет за спиной. Где замок, украшение столицы? Где его фрески, гобелены, мозаики? Где трон под лазоревым балдахином, где огромный пиршественный зал, способный вместить не одну сотню гостей? Где драгоценная утварь, золотая и серебряная посуда, подсвечники литого золота, костяные ларцы? Погибло, пропало бесследно великолепие замка. Сгинули в огне королевские венцы.
Стыд и гнев терзают душу Артура. Шорк, жалкий фокусник, неудавшийся актер, одержал победу. А король должен скрываться под чужим обличьем. По своей вине, по своей вине — из гордости не внял предостережениям. Себя полагал умнее всех. Врага недооценил. Ай, бес гордости, из-за него к венцу рвался, из-за него королевство потерял. Теперь короля назовут самозванцем! Артур усмехается. Пытался на Стрелка шкуру оборотня набросить. Теперь придется на себя примерить.
Зарница вспыхивает над городом. Огромная, ветвистая молния прорезает небо. Громовой удар сотрясает землю. Плясунья невольно приседает, зажимает руками уши. Артур выпускает рукоять меча, которую держал, обнимая девушку. Крепко прижимает к себе Плясунью.
Одна за другой блистают молнии. Ветер швыряет песок в лицо, пригибает к земле деревья, рвет покрывало Плясуньи. Артур запрокидывает голову, с губ его срывается резкий, отрывистый смех. Свершилось! Он на свободе. Позади слабость и болезнь, отчаянное метание по комнате, сознание своего бессилия. Он свободен.
Крупные, тяжелые капли дождя ударяют по дороге, расплескивая пыль. Рано веселится Магистр. Рано торжествует победу. Или не видит — в этот вечер все стихии вырвались на свободу? Пыльный вихрь проносится по дороге. На смену ветру приходит дождь. Ледяные струи хлещут в лицо. Артур вскидывает руку, выкрикивает что-то, какое-то имя, Плясунья не может различить.
Артур срывает парик, сдирает клейкую полоску усов. Долой притворство! Довольно он лгал, больше невмочь.
Плясунья вздрагивает, шепчет: «Это неблагоразумно. На дороге могут быть встречные». Голос ее тонет в шуме бури. Плясунья встряхивает головой. Разве благоразумно — влюбиться в короля? Разве благоразумно — бежать с ним из города? Нет, не благоразумие — дерзость им защитой! Прочь парик, прочь ленты, приклеенные к вискам и связанные на затылке так, чтобы натянуть кожу и приподнять уголки глаз; прочь фальшивый загар. Плясунья наклоняется, трет песком лицо и руки, ополаскивает водой из ручья. Ручей переполнился и вспенился, как горный поток. Раскаты грома стихают, но дождь хлещет с новой силой.
По левую сторону дороги тянется почерневшая от времени изгородь выгона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
— Тогл! — отчаянно взывал он.
Тот не слышал, в упоении перебирая разноцветные шарики.
— Впервые такое вижу.
— Еще бы! — с гордостью отозвался рыжий. — Я их из-за самых Бархазских гор привез. Думал — они меня прокормят, а на деле — все, что ни добуду, им в пасть идет.
— Продай!
— Еще чего! Может, мне завтра повезет.
— Давай хоть сыграем разок.
Рыжий в сомнении глянул на небо:
— Дождем накроет.
— Не накроет, успеем.
— Ну давай. — Рыжий сбросил мешок с плеч, уселся на дороге в пыли рядом с Тоглом.
Герн метался между входившими и выходившими, устав, махнул рукой, пропуская всех без задержки. «Чего из кожи лезть?»
По улице приближалась повозка, запряженная красивыми, холеными лошадьми. Герн замахал рукой, и возница натянул поводья.
— Куда?
— В замок Магистра, — ответил возница хмуро и неприветливо.
Герн слегка кивнул, холеные лошади и невежа возница — точно, к Магистру.
— Что-то я тебя не видел прежде, — заметил Герн.
Возница даже не ответил. «Ну, ты у меня помокнешь», — мстительно подумал стражник.
Тут как раз подошли пятеро вояк, сменившихся с заставы под Тургом, — настал их черед провести веселую ночь в городе. Герн принялся выспрашивать, как дела в лагере. Воины, смеясь, отвечали, что, пока в крепости подохнут с голоду, они успеют умереть со скуки.
Герн слушал, искоса поглядывая на возницу. Тот все сильнее мрачнел и нетерпеливо перебирал вожжи.
— Моя взяла! — крикнул Тогл.
Повозка перегораживала дорогу, Герн знаком велел вознице отъехать в сторону, пропустил воинов, пару припозднившихся крестьян, спешивших прочь из города, да троих подвыпивших горожан, решивших прогуляться на ночь глядя.
— Вымокнете до нитки, авось протрезвеете, — напутствовал их Герн.
Насмешливо поглядел вслед. Горожан заметно покачивало, двое рослых поддерживали коротышку, волокли его не слишком бережно, встряхивая, как мешок. Временами он повисал на плечах собутыльников, не доставая до земли и презабавно дрыгая ногами. Герн посмеялся вволю, затем сердито бросил вознице:
— Показывай свой товар.
— Что ж, погляди, — прозвучало в ответ.
Говорил, однако, не возница, а женщина, стоявшая подле повозки, Герн поначалу на нее и внимания не обратил. Она откинула ткань, закрывавшую повозку, и Герн увидел стопки нарядных глиняных тарелок, кувшинов и горшков, расписанных яркими цветами и замысловатыми узорами. Что ж, такая посуда была достойна челядинцев Магистра, сам-то он, поговаривают, ест только из золотой, серебром гнушается.
Женщина между тем сняла не только ткань с посуды, но и капюшон с головы, явив взорам Герна белое личико и черные, обвитые вокруг головы косы.
— Смотри, только осторожно, не разбей, — сказала она приветливо.
Герн заметил, как оживился Тогл: вскочил на ноги и даже пыль со штанов отряхнул. Рыжий паренек выковыривал из песка разноцветные шарики. Герн торопливо махнул рукой:
— Поезжайте.
Возница погнал коней, девушка не успела даже накинуть покрывало на дорогую посуду. С негодующим криком она поспешила вслед.
— Что ж ты! — осерчал Тогл. — Я ее и разглядеть не успел.
Герн ответил ядовитой улыбкой.
— Много ты понимаешь, — кипятился Тогл. — Может, у нее ямочки на щеках. Или жилки голубые на висках просвечивают — такая милочка.
— Уймись, — откликнулся Герн. — Капитан идет.
Плут наконец собрал шарики и засунул холщовый мешок за пазуху. Кивнул Тоглу:
— До встречи, приятель.
Алебардщик молча показал ему кулак — явно выигрыш остался за Плутом. Рыжий Плут повернулся и шагнул прочь от ворот. И тут на плечо его легла тяжелая рука, и незнакомый голос пробасил:
— Постой-ка, друг! Не ты ли по осени передавал письмо королеве?
* * *
Идут Артур с Плясуньей по пыльной дороге. Оборачивается король, оглядывается на город. Потемнело, сгустилось небо над ним. В синеве туч тонут полуразрушенные, закопченные башни королевского замка. Покидает Артур город. Пустоту и разорение оставляет за спиной. Где замок, украшение столицы? Где его фрески, гобелены, мозаики? Где трон под лазоревым балдахином, где огромный пиршественный зал, способный вместить не одну сотню гостей? Где драгоценная утварь, золотая и серебряная посуда, подсвечники литого золота, костяные ларцы? Погибло, пропало бесследно великолепие замка. Сгинули в огне королевские венцы.
Стыд и гнев терзают душу Артура. Шорк, жалкий фокусник, неудавшийся актер, одержал победу. А король должен скрываться под чужим обличьем. По своей вине, по своей вине — из гордости не внял предостережениям. Себя полагал умнее всех. Врага недооценил. Ай, бес гордости, из-за него к венцу рвался, из-за него королевство потерял. Теперь короля назовут самозванцем! Артур усмехается. Пытался на Стрелка шкуру оборотня набросить. Теперь придется на себя примерить.
Зарница вспыхивает над городом. Огромная, ветвистая молния прорезает небо. Громовой удар сотрясает землю. Плясунья невольно приседает, зажимает руками уши. Артур выпускает рукоять меча, которую держал, обнимая девушку. Крепко прижимает к себе Плясунью.
Одна за другой блистают молнии. Ветер швыряет песок в лицо, пригибает к земле деревья, рвет покрывало Плясуньи. Артур запрокидывает голову, с губ его срывается резкий, отрывистый смех. Свершилось! Он на свободе. Позади слабость и болезнь, отчаянное метание по комнате, сознание своего бессилия. Он свободен.
Крупные, тяжелые капли дождя ударяют по дороге, расплескивая пыль. Рано веселится Магистр. Рано торжествует победу. Или не видит — в этот вечер все стихии вырвались на свободу? Пыльный вихрь проносится по дороге. На смену ветру приходит дождь. Ледяные струи хлещут в лицо. Артур вскидывает руку, выкрикивает что-то, какое-то имя, Плясунья не может различить.
Артур срывает парик, сдирает клейкую полоску усов. Долой притворство! Довольно он лгал, больше невмочь.
Плясунья вздрагивает, шепчет: «Это неблагоразумно. На дороге могут быть встречные». Голос ее тонет в шуме бури. Плясунья встряхивает головой. Разве благоразумно — влюбиться в короля? Разве благоразумно — бежать с ним из города? Нет, не благоразумие — дерзость им защитой! Прочь парик, прочь ленты, приклеенные к вискам и связанные на затылке так, чтобы натянуть кожу и приподнять уголки глаз; прочь фальшивый загар. Плясунья наклоняется, трет песком лицо и руки, ополаскивает водой из ручья. Ручей переполнился и вспенился, как горный поток. Раскаты грома стихают, но дождь хлещет с новой силой.
По левую сторону дороги тянется почерневшая от времени изгородь выгона.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136