Лед на реке вздулся и потемнел, теперь каралдорцы не могут рассчитывать и на удачную вылазку. Не уйти. Сдаваться в плен не желают. Ждут. Чего?
Гонца за гонцом отправляет Артур к Магистру. Требует прислать денег, продовольствия, фуража. У Магистра один ответ — казна пуста. Войско голодает. Окрестные деревни разорены. Отряды, посланные за продовольствием, выгребают все подчистую. Забирают посевное зерно, обрекая всю округу на голодную смерть, — проклятье королю, проклятье его людям! В лагерь приходят отчаявшиеся женщины, приводят детей, которых нечем кормить. Артуру все время слышатся их крики: «Тогда убейте нас!» Все чаще вспоминаются ему слова Аннабел: «Оборотень принесет лишь плач и страдание в каждый дом».
Король голодает, как и простые воины. На почерневшие губы Драйма страшно смотреть. Началось воровство. Вчера повесили двоих лучников, укравших хлеб у своих сопалатников. Обозных лошадей давно съели. Боевых коней Артур бережет, да поглядеть на них — клячи, а не кони, всадника в доспехах не выдержат.
Королевский Совет молчит. Лорд Гаральд удалился в свой замок, от себя прислал обоз с зерном. Только это капля в море. Люди обносились до дыр, обувь расползается в ледяном крошеве. Раздевают убитых.
Артур кашляет, поворачивается спиной к ветру, вытирает мокрое лицо. Бархаза отвлекает на себя силы Каралдора, иначе каралдорцы давно бы получили подкрепление и смяли его усталых, изголодавшихся воинов. Артур не понимает происходящего. Не он ли полтора года назад разбил каралдорцев у Поющих Камней? Разбил без помощи Бархазы. Что же изменилось? Что?
Он всегда имел крепкий тыл. Его люди ни в чем не нуждались. Магистр… Артур цепенеет на ветру, холод вгрызается в сердце, — он сам возвысил Магистра. Невольно вспоминается Артуру песня Менестреля:
В ночи людских тревог,
В тени мирских преград
Ты был красив, как бог,
Мой златовласый брат,
И, сидя на коне
Иль глядя из окна,
Ты видел, мнилось мне,
Куда идет страна.
Под бременем корон
Иным случалось пасть,
И ты взглянул на трон —
На нем сидела власть,
Как взор ее горит,
Рождая страсть в любом,
Но каждый фаворит
Становится рабом.
В пыли своих побед,
В пылу своих удач
Ты с тьмою путал свет,
Ты смехом слышал плач,
Твердил: «Везет глупцу, —
Проигрывая бой, —
Монарху не к лицу
Борьба с самим собой».
Мечты твои цвели,
И правились пиры,
Горели корабли,
И плавились миры,
Всходила над страной
Зловещая звезда,
Земля была больной,
Бесплодной — борозда.
В предчувствии конца
Слабеют города,
Так как же быть певцам,
Не лгавшим никогда,
Прошедшим хлад и глад
(Не дай Господь другим)?
Когда певцы молчат,
Бесчинствуют враги.
Иной, глядишь, соврет,
Наградами прельщен,
Мол, что мутить народ,
Народ и так смущен,
Но не заткнуть ушей,
Не запереть дверей
Пред гибелью детей,
Пред горем матерей.
Когда-нибудь и впрямь
Все раны заживут,
А там — певцы уйдут,
И короли уйдут.
В чертоги доброты,
Где всяк душой богат,
Что скажешь ты, мой брат,
Кем станешь ты, мой брат,
Что скажешь ты, мой брат.
* * *
Пой, Менестрель! Пусть одежда потрепана, а ноги сбиты до крови, пусть живот подводит от голода, а губы потрескались от жажды. Утопая в снегу, спотыкаясь, скользя, меся ледяное крошево — иди. Холод ли пробирает до костей, ветер ли валит с ног — пой.
Когда разоренные дома глядят слепыми провалами окон; когда изголодавшиеся, обобранные до нитки люди бредут по дорогам; когда в протянутую за подаянием ладонь нечего вложить — не умолкай, певец. Пусть кругом твердят, будто нынче не до песен, — пой.
Пой для тех, кто лишился крова, кто напуган и несчастлив. Один боится смерти, другой — увечья, третий — нищеты, четвертый — одиночества. Учи их бесстрашию. Поведай о великой любви и доблести. Пой о золоте хлебов и зелени травы, о синеве неба, тепле дружеской ладони. Покажи раскинувшийся над головой звездный шатер и пылающий диск солнца. Не позволяй людям думать, будто жизнь — только кровь и грязь. Не давай мириться с подлостью. Пусть звучит твой голос, обличая жестокость, трусость, затмевающую разум жадность. Пусть научатся распознавать зло и изгонять его из сердца.
Стучись в сердца. Заставь людей задуматься: зачем пришли в этот мир? Пытались ли сделать его прекраснее? Зачем живут? Что любят? За что умирают?
Пой, когда кажется, что тебя не слышат. Пой для разбойников на дороге, — может, кто и опомнится. Пой для сытых и довольных — пусть знают, не бывает чужой боли. Пой для братьев, схватившихся за ножи, — вдруг помирятся? Пой для матери, потерявшей ребенка, — утешь ее, и она найдет мужество утешить других.
Пой для тех, кто сеет хлеб, печет пироги, сажает деревья, растит детей, — да хватит им сил и терпения.
Пусть голос твой полнится весельем. Люди разучились шутить и смеяться, забыли, — сколько радости в жизни. Там, где звучит смех, нет места страхам. У того, кто умеет посмеяться над собой, не опустятся руки. Смейся, Менестрель.
Смейся над Магистром — тот, кто смешон, не страшен. Должен знать Магистр: не всех ему удалось запугать и купить, не все поклоняются силе и богатству — думают и живут иначе.
Пой для Артура: твой голос — голос сердца.
Пой для Аннабел: поймет — ее любят, за нее сражаются.
Пой для актеров — да будут верны своему ремеслу.
Пой для Гильды с Оружейником — да останутся в жестокие времена так же щедры сердцем.
Пой для Стрелка — пусть выйдет Герой на битву с оборотнем.
И для себя пой, Менестрель, ибо песней живешь.
* * *
Актерский фургончик увяз в снегу. Голодные люди и лошади выбивались из сил, пытаясь его вытащить. Два дня назад оттепель поманила обещанием близкой весны, и вдруг снова ударил мороз, повалил снег. Люди барахтались в снегу, выносили из фургончика нехитрый скарб. Овайлю удалось собрать труппу, но о прежних костюмах и декорациях оставалось лишь вздыхать. Никак не добыть было достаточной суммы, чтобы оплатить разрешение выступать в городе. Ходили по маленьким селениям, заработанных денег едва хватало на еду.
Плясунья притопывала, хлопала в ладоши, пытаясь согреться. Они с музыкантами и Менестрелем присоединились к труппе Овайля в окрестностях Арча. На деньги, полученные за представление в замке Дарль, купили фургончик и две телеги — лошадей Овайлю удалось сберечь.
— Дальше дорогу совсем замело, — доложил актер, ходивший на разведку. — Надо поворачивать.
«Поворачивать. Еще сутки голодать». — Плясунья недобрым словом помянула жителей селения, захлопнувших перед актерами двери домов. Обернулась к Овайлю — что решит?
Овайль подозвал Менестреля. Некоторое время они совещались. По жестам Плясунья поняла, что Овайль хотел двигаться вперед, а Менестрель предлагал повернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136
Гонца за гонцом отправляет Артур к Магистру. Требует прислать денег, продовольствия, фуража. У Магистра один ответ — казна пуста. Войско голодает. Окрестные деревни разорены. Отряды, посланные за продовольствием, выгребают все подчистую. Забирают посевное зерно, обрекая всю округу на голодную смерть, — проклятье королю, проклятье его людям! В лагерь приходят отчаявшиеся женщины, приводят детей, которых нечем кормить. Артуру все время слышатся их крики: «Тогда убейте нас!» Все чаще вспоминаются ему слова Аннабел: «Оборотень принесет лишь плач и страдание в каждый дом».
Король голодает, как и простые воины. На почерневшие губы Драйма страшно смотреть. Началось воровство. Вчера повесили двоих лучников, укравших хлеб у своих сопалатников. Обозных лошадей давно съели. Боевых коней Артур бережет, да поглядеть на них — клячи, а не кони, всадника в доспехах не выдержат.
Королевский Совет молчит. Лорд Гаральд удалился в свой замок, от себя прислал обоз с зерном. Только это капля в море. Люди обносились до дыр, обувь расползается в ледяном крошеве. Раздевают убитых.
Артур кашляет, поворачивается спиной к ветру, вытирает мокрое лицо. Бархаза отвлекает на себя силы Каралдора, иначе каралдорцы давно бы получили подкрепление и смяли его усталых, изголодавшихся воинов. Артур не понимает происходящего. Не он ли полтора года назад разбил каралдорцев у Поющих Камней? Разбил без помощи Бархазы. Что же изменилось? Что?
Он всегда имел крепкий тыл. Его люди ни в чем не нуждались. Магистр… Артур цепенеет на ветру, холод вгрызается в сердце, — он сам возвысил Магистра. Невольно вспоминается Артуру песня Менестреля:
В ночи людских тревог,
В тени мирских преград
Ты был красив, как бог,
Мой златовласый брат,
И, сидя на коне
Иль глядя из окна,
Ты видел, мнилось мне,
Куда идет страна.
Под бременем корон
Иным случалось пасть,
И ты взглянул на трон —
На нем сидела власть,
Как взор ее горит,
Рождая страсть в любом,
Но каждый фаворит
Становится рабом.
В пыли своих побед,
В пылу своих удач
Ты с тьмою путал свет,
Ты смехом слышал плач,
Твердил: «Везет глупцу, —
Проигрывая бой, —
Монарху не к лицу
Борьба с самим собой».
Мечты твои цвели,
И правились пиры,
Горели корабли,
И плавились миры,
Всходила над страной
Зловещая звезда,
Земля была больной,
Бесплодной — борозда.
В предчувствии конца
Слабеют города,
Так как же быть певцам,
Не лгавшим никогда,
Прошедшим хлад и глад
(Не дай Господь другим)?
Когда певцы молчат,
Бесчинствуют враги.
Иной, глядишь, соврет,
Наградами прельщен,
Мол, что мутить народ,
Народ и так смущен,
Но не заткнуть ушей,
Не запереть дверей
Пред гибелью детей,
Пред горем матерей.
Когда-нибудь и впрямь
Все раны заживут,
А там — певцы уйдут,
И короли уйдут.
В чертоги доброты,
Где всяк душой богат,
Что скажешь ты, мой брат,
Кем станешь ты, мой брат,
Что скажешь ты, мой брат.
* * *
Пой, Менестрель! Пусть одежда потрепана, а ноги сбиты до крови, пусть живот подводит от голода, а губы потрескались от жажды. Утопая в снегу, спотыкаясь, скользя, меся ледяное крошево — иди. Холод ли пробирает до костей, ветер ли валит с ног — пой.
Когда разоренные дома глядят слепыми провалами окон; когда изголодавшиеся, обобранные до нитки люди бредут по дорогам; когда в протянутую за подаянием ладонь нечего вложить — не умолкай, певец. Пусть кругом твердят, будто нынче не до песен, — пой.
Пой для тех, кто лишился крова, кто напуган и несчастлив. Один боится смерти, другой — увечья, третий — нищеты, четвертый — одиночества. Учи их бесстрашию. Поведай о великой любви и доблести. Пой о золоте хлебов и зелени травы, о синеве неба, тепле дружеской ладони. Покажи раскинувшийся над головой звездный шатер и пылающий диск солнца. Не позволяй людям думать, будто жизнь — только кровь и грязь. Не давай мириться с подлостью. Пусть звучит твой голос, обличая жестокость, трусость, затмевающую разум жадность. Пусть научатся распознавать зло и изгонять его из сердца.
Стучись в сердца. Заставь людей задуматься: зачем пришли в этот мир? Пытались ли сделать его прекраснее? Зачем живут? Что любят? За что умирают?
Пой, когда кажется, что тебя не слышат. Пой для разбойников на дороге, — может, кто и опомнится. Пой для сытых и довольных — пусть знают, не бывает чужой боли. Пой для братьев, схватившихся за ножи, — вдруг помирятся? Пой для матери, потерявшей ребенка, — утешь ее, и она найдет мужество утешить других.
Пой для тех, кто сеет хлеб, печет пироги, сажает деревья, растит детей, — да хватит им сил и терпения.
Пусть голос твой полнится весельем. Люди разучились шутить и смеяться, забыли, — сколько радости в жизни. Там, где звучит смех, нет места страхам. У того, кто умеет посмеяться над собой, не опустятся руки. Смейся, Менестрель.
Смейся над Магистром — тот, кто смешон, не страшен. Должен знать Магистр: не всех ему удалось запугать и купить, не все поклоняются силе и богатству — думают и живут иначе.
Пой для Артура: твой голос — голос сердца.
Пой для Аннабел: поймет — ее любят, за нее сражаются.
Пой для актеров — да будут верны своему ремеслу.
Пой для Гильды с Оружейником — да останутся в жестокие времена так же щедры сердцем.
Пой для Стрелка — пусть выйдет Герой на битву с оборотнем.
И для себя пой, Менестрель, ибо песней живешь.
* * *
Актерский фургончик увяз в снегу. Голодные люди и лошади выбивались из сил, пытаясь его вытащить. Два дня назад оттепель поманила обещанием близкой весны, и вдруг снова ударил мороз, повалил снег. Люди барахтались в снегу, выносили из фургончика нехитрый скарб. Овайлю удалось собрать труппу, но о прежних костюмах и декорациях оставалось лишь вздыхать. Никак не добыть было достаточной суммы, чтобы оплатить разрешение выступать в городе. Ходили по маленьким селениям, заработанных денег едва хватало на еду.
Плясунья притопывала, хлопала в ладоши, пытаясь согреться. Они с музыкантами и Менестрелем присоединились к труппе Овайля в окрестностях Арча. На деньги, полученные за представление в замке Дарль, купили фургончик и две телеги — лошадей Овайлю удалось сберечь.
— Дальше дорогу совсем замело, — доложил актер, ходивший на разведку. — Надо поворачивать.
«Поворачивать. Еще сутки голодать». — Плясунья недобрым словом помянула жителей селения, захлопнувших перед актерами двери домов. Обернулась к Овайлю — что решит?
Овайль подозвал Менестреля. Некоторое время они совещались. По жестам Плясунья поняла, что Овайль хотел двигаться вперед, а Менестрель предлагал повернуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136