— Это, что ещё за выходки! — недовольно пищал коротышка, шевеля пунцовыми ушами. — Подрядился мечи глотать, так уж давай, не журись!
С трудом удерживаясь на ногах, офицер из последних сил сопротивлялся явно берущей верх невидимой силе. Все мускулы на его покрасневшем, блестящим от пота лице были напряжены до предела. В вытаращенных глазах отражалась смесь ужаса и ярости, а остриё меча уже просовывалось между мучительно разжатыми челюстями. Под нарастающие возгласы удивления и испуга широкий клинок чуть ли не до половины вошёл внутрь. На побелевшем лице заалели струйки крови, текущие из углов разрезанного рта. Издав несколько тихих кряхтяще-кашляющих звуков, офицер отпустил рукоятку меча, судорожно и нелепо взмахнул руками, и как подкошенный, рухнул наземь лицом вниз.
— Ну вот! А ты говоришь, фокусы… Такого и на столичной сцене не увидишь. Разве что по большим праздникам… — глухо забубнил высокий, приближаясь к остолбеневшим начальникам.
— Вот так и бывает, когда кишка тонка! — назидательно добавил маленький, следуя за ним.
— Гвардейцев сюда. Всех! — вполголоса распорядился Квилдорт, и его ординарец с более чем понятным рвением со всех ног кинулся выполнять приказ.
— О чём ты так печалуешься, наимерзопакостнейший Квилдорт? — осведомился коротышка, подойдя вплотную к начальнику. — Не всё выходит, как ты хотел, да? А кто сказал, что всё должно выходить по-твоему, а? Я тебя спрашиваю!
— Вы… вы кто такие? Откуда? Я сейчас прикажу… — сбивчиво выкрикивал Квилдорт, пытаясь придать голосу твёрдость и шаря глазами вокруг, мысленно торопя вызванных гвардейцев.
— Прикажу, прикажу! — пробасил длинный. — А что это он здесь раскомандовался? — искренне поинтересовался он у коротышки.
— И не говори! — отозвался тот. — Вешать любишь, да? — почти что с участием спросил он.
— Любит, любит, я знаю! — уверенно кивая, подтвердил длинный. — На базаре видел?
— А кто тебе разрешил вешать-то? А, паскуда?
— Взять их! — истерично крикнул Квилдорт гвардейцам, спешившим к нему со всех сторон, расталкивая толпу.
— Ох, и надоел же ты мне! — тягостно вздохнул коротышка и внезапно выбросил из усеянного мелкими острыми зубами рта длинный раздвоенный змеиный язык, который вмиг обвил шею остолбеневшего начальника. Застывшие в нескольких шагах гвардейцы не двигались с места глядя, как их предводитель, стоя на подкосившихся ногах, беспомощно трясёт руками. Лицо его побагровело, глаза вылезали из орбит. Затем змеиный язык резко изогнулся вверх, и тело Квилдорта, как лёгкая щепка, взмыло в воздух. Десятки голов, как по команде, поднялись вверх, безмолвно следя за полётом кувыркающегося в воздухе начальника. Глухо и страшно ударившись о высокую каменную стену, окаймляющую базарную площадь с одной из сторон, обмякшее тело нового хозяина города упало вниз и застыло в неестественной позе переломанной куклы, заброшенной в угол шаловливым ребёнком.
— Тьфу, гадость! — сплюнул коротышка оранжево-синим огненным комком под ноги офицеру-распорядителю. Языки пламени мигом взвились от его сапог вверх по одежде.
— А вас кто звал? — крикнул ушастый гвардейцам и сильно дунул в их сторону.
Их волосы и одежда вспыхнули быстрее и ярче сухой соломы. Бросившись врассыпную, охваченные огнём передавали его своим подбегающим товарищам с малейшим прикосновением. Площадь наполнилась сумятицей и паническими криками.
— Вот видишь, как легко передаётся зуд? — невозмутимо комментировал маленький. — А ты всё говоришь, что война тебе не понятна. Что ж тут непонятного? Сливающийся с носящими амуницию избавляется от тяжести собственного выбора и собственной борьбы, которую всякому человеку положено вести от рождения. Только они могли придумать такой способ увиливания. Где один, там и все, где все, там и один, и никто даже не задумывается, кто, куда и зачем тащит эту ораву.
— Как же сладостно, должно быть, это увиливание, если оно стоит дороже самой жизни.
— Готовый убивать ради чего-то не имеющего к нему прямого отношения, должен быть готов за это же и умереть. Тут уж ничего не попишешь.
— Мне их не жалко! Лишь проснувшаяся самость достойна внимания и сострадания к своей одинокой борьбе с многоголовым телом, стремящимся её проглотить или раздавить. А капля, растворённая в общем потоке, это так, ничто, фу-фу, заменяемая игрушка чуждых сил.
— Экие философические рассуждения! Не наш ли герой тебя заразил? А чуждые силы — это вроде нас! — хихикнул коротышка.
— Ага! Вроде нас.
— Пойдём, прогуляемся, что ли?
Продолжая невозмутимо разглагольствовать, странная парочка не торопясь двинулась прочь с охваченной огнём и ужасом площади, не обращая внимания на разбегающихся с их дороги людей.
— Привет! Давно не виделись!… — проговорила Гембра, снова подмигивая подруге. — Как тебе это нравится?
Ламисса не отвечала, ловя ртом воздух и продолжая оглядываться вокруг непонимающим взглядом.
Дерево с чудесным образом оживлёнными и продолжавшими находиться в полуповешенном состоянии женщинами было островком затишья посреди охваченной хаосом площади. Несколько горожан, косясь на продолжавшую мерцать под ногами повешенных стеклистую подушку, стали осторожно приближаться к воскресшим. Один из них медленно протянул было руку с ножом ко второму концу верёвки, завязанному вокруг низенького сучка.
— Руки сначала развяжи! Брякнемся ведь! — крикнула Гембра, крутанувшись в петле в сторону подошедшего. Тот в ужасе отскочил назад.
— Ну, давай, давай, чего стоишь? Повешенных не видел?
— Вы что, вправду живые? — последовал ошалело-бессмысленный вопрос.
— А то! Ну, давай, давай!
Нерешительно приблизившись, горожанин перерезал верёвки, стягивающие за спиной руки Гембры, а потом и Ламиссы. Как только несильно натянутые вторые концы верёвок оказались перерезаны, вязкая полупрозрачная опора вспыхнула на мгновение голубым огоньком и исчезла без следа. Спасённые оказались на земле.
— А я уж думала, никогда больше по земле не пройдусь! — потянулась Гембра. — Бывает же! Интересно, это кто такие были? Ты сама-то как?
— Мне кажется, я что-то забыла. ТАМ, понимаешь, — сказала Ламисса, стряхивая остатки транса.
— Точно! — согласилась Гембра, и лицо её на миг стало серьёзным. — А, ладно! Второй раз повесят — вспомним!
— Что-то забылось, а что-то осталось… — ещё немного заворожённым голосом проговорила Ламисса. — Я теперь всю жизнь буду стараться это вспомнить.
— Пойдём-ка отсюда…
Кучка изумлённых горожан поспешно расступилась, провожая их долгими пристальными взглядами.
Дальнейшие события этого памятного для жителей Ордикеафа дня пересказывались многочисленными очевидцами в живописном и противоречивом разнообразии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108