Что сталось с ними?
— Сие нам неведомо, — ответствовал Ликандер., — Но мы знаем, что ведунами они не были и, видимо, спаслись по Шемме. Я считаю, что для нас они не имеют никакого значения, повелитель, да и Аномиус отказался говорить о них.
— Ну-ну, — пробормотал Ксеноменус. — Продолжай, рассказывай, как воспользоваться Аномиусом без ущерба?
— Он предан лишь себе, — сказал Ликандер. — А значит, будет служить тому, кто больше даст. На данный момент этим человеком можешь быть ты, повелитель. Предложи ему свободу, и, я уверен, он перейдет на нашу сторону. Всемером мы сможем навести на него такие чары, которые уничтожат его, вздумай он нам сопротивляться. Посему для тебя он не будет представлять никакой опасности. Он предпочтет помочь тебе, уничтожив Сафомана эк'Хеннема. А лишь откажется от нашего предложения, ты его казнишь.
— Возможно ль это? — поинтересовался Ксеноменус. — Способны ли вы своими чарами обезопасить его?
— Всемером, — заверил его Ликандер, — без сомнения.
Тиран посмотрел на остальных, и те кивнули один за другим.
— И что же я должен посулить ему? Только свободу? Этого мало, ибо свобода, которую могу предложить ему я, будет неполной.
— Истинно, — согласился Ликандер. — Может, пообещать место среди нас?
Ксеноменус резко поднял голову, и напомаженные локоны упали ему на плечи. Глаза подозрительно заблестели.
— Сделать Аномиуса моим слугой? С его-то склонностью к предательству, ставшей уже притчей во языцех?
— Он будет скован нашей магией, — напомнил ему Ликандер. — А посему безопасен. Когда же Сафоман будет разгромлен, а Файн взят, его польза для нас будет исчерпана…
Ксеноменус улыбнулся.
— А сможете ли вы его уничтожить?
— Конечно, повелитель. Как только он перестанет быть для нас полезен.
И вновь одного за другим осмотрел тиран своих ведунов, и вновь один за другим они склонили головы в согласии. Ксеноменус кивнул и, подойдя к балкону, вперил взор в простиравшиеся к востоку земли. Солнце катилось к закату, туман окутывал воды широкого Иста. Каменное ложе его терялось в тумане, а великий лес за рекой вздымался размытой в сумерках громадой. Повернувшись к колдунам, Ксеноменус сообщил им свою волю:
— Предложите ему свободу. Скажите, что услуги его будут вознаграждены. Ежели попросит он вина, дайте ему вина. Попросит каменьев дорогих, женщин, мальчиков — дайте ему все. Но взамен мне нужна его преданность, сколько бы она ни стоила. И да станет он одним из вас, дабы положить конец восстанию. Но запомните! Наведите на него такие чары, чтобы обеспечить безопасность мою и всего рода моего: во дворце у меня не должно быть ядовитых змей! И после того, как польза его будет исчерпана для меня, кормить я его не буду. Как только Аномиус перестанет быть нам полезен, уничтожьте его.
— Повелитель мудр, — сказал Ликандер, склоняясь настолько, насколько позволял ему живот. — Да будет так.
— Надлежит умертвить его прямо сейчас, — пробормотал Ценобар.
— Прежде уничтожьте Сафомана эк'Хеннема, — холодно возразил тиран. — Прежде покончите с его угрозой Кандахару.
Ценобар опустил глаза, а Ксеноменус, кивнув собственным мыслям, пошел по балкону. Ценобар отступил, пропуская повелителя к стеклянным дверям, распахнутым слугой. Когда семь ведунов остались одни, Ценобар сказал Рассуману:
— Боюсь, сила, кою выпускаем мы на волю, представляет для Кандахара и для всего мира угрозу большую, нежели Сафоман эк'Хеннем.
— О чем ты? — возразил Ликандер. — Наведя на Аномиуса чары, мы обезопасим себя. А ежели с его помощью покончим с эк'Хеннемом, то все будем благословенны в глазах тирана.
Ценобар с сомнением хмыкнул. Толстый колдун кивнул.
— Повелитель ищет нашей помощи, друзья. Посему приготовим чары свои и отправимся к пленнику.
Как надир являет собой противоположность зенита, так и роскоши тирановой цитадели, ослеплявшей Нхур-Джабаль золотым, пурпурным и серебряным блеском, противостояли глубокие, стенавшие в нищете темницы. Там, где скалы глушат всякий звук и дух, где непроницаемые камни давят всякую надежду, была вековая деревянная, обитая проржавевшим металлом дверь, запертая на бесконечные засовы и замки и опечатанная оккультными знаками, несущими в себе страшную силу. За дверью начиналась узкая винтовая лестница, в полной темноте спускавшаяся в круглую камеру, в центре которой в полу был встроен большой круглый стальной диск с выгравированными на нем такими же, как на двери, магическими символами. Он закрывал ход в шахту глубиной в шесть поставленных один на другого человека. Стены здесь были гладкими и скользкими, словно высеченными изо льда, и никому по ним не дано было забраться наверх. На самом дне шахты лежал Аномиус.
Свет дневной проникал сюда лишь в те краткие мгновения, когда узнику спускали заплесневевший хлеб и протухшую воду. Каменные стены были сыры, а на неровном полу собрались лужи; и не было здесь живности никакой. Хоть бы одна крыса, хоть бы один паучок или какое другое насекомое, в великом множестве обычно обитающие в подобных сырых и богами забытых дырах! И абсолютно нечем хоть как-то развеять скуку и однообразие, страшнее которых нет ничего для колдуна, лишенного возможности прибегнуть к своим чарам. Аномиус понимал, что темница находится под печатью магических заклинаний, но, насколько они сильны, не знал: как ни был он могуществен, сейчас оказался слеп и глух и как колдун, и как человек. Он был лишен возможности сотворить чудо, развеять темноту, отправить дух свой навестить страждущего рядом смертного; мешочек с колдовскими принадлежностями был у него отобран, а квывхала он потерял вместе с остальными колдовскими способностями. Он и сам не знал, как долго провалялся в темноте, но лето, видимо, уже прошло. То, что его оставили жить, было для него слабым утешением, хотя он и понимал, что для этого' должны быть веские причины. И когда он не тешил себя мыслями о мести, то размышлял над этим.
Только это и уберегло его от сумасшествия; маленький маг, словно пьяный танцор или акробат, шел, качаясь, по канату над пропастью безумия.
Лежа, скрючившись, в полной темноте, он размышлял о Каландрилле и Брахте, целыми днями представляя, как будет их уничтожать; он проклинал их вполголоса, словно произносил молитву богу ненависти. Теперь он понимал, как они его провели: они соблазнили его обещаниями, и он освободил и вывел их из Кешам-Ваджа. А коварный керниец вынудил его прибегнуть к магическим чарам совсем рядом с Нхур-Джабалем, дабы выдать колдунам тирана. Керниец оказался хитрее, чем предполагал Аномиус. А юнца из Лиссе оберегала некая неведомая магическая сила — ее Аномиус почувствовал сразу. Проклятый мальчишка даже не представляет, сколь силен!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
— Сие нам неведомо, — ответствовал Ликандер., — Но мы знаем, что ведунами они не были и, видимо, спаслись по Шемме. Я считаю, что для нас они не имеют никакого значения, повелитель, да и Аномиус отказался говорить о них.
— Ну-ну, — пробормотал Ксеноменус. — Продолжай, рассказывай, как воспользоваться Аномиусом без ущерба?
— Он предан лишь себе, — сказал Ликандер. — А значит, будет служить тому, кто больше даст. На данный момент этим человеком можешь быть ты, повелитель. Предложи ему свободу, и, я уверен, он перейдет на нашу сторону. Всемером мы сможем навести на него такие чары, которые уничтожат его, вздумай он нам сопротивляться. Посему для тебя он не будет представлять никакой опасности. Он предпочтет помочь тебе, уничтожив Сафомана эк'Хеннема. А лишь откажется от нашего предложения, ты его казнишь.
— Возможно ль это? — поинтересовался Ксеноменус. — Способны ли вы своими чарами обезопасить его?
— Всемером, — заверил его Ликандер, — без сомнения.
Тиран посмотрел на остальных, и те кивнули один за другим.
— И что же я должен посулить ему? Только свободу? Этого мало, ибо свобода, которую могу предложить ему я, будет неполной.
— Истинно, — согласился Ликандер. — Может, пообещать место среди нас?
Ксеноменус резко поднял голову, и напомаженные локоны упали ему на плечи. Глаза подозрительно заблестели.
— Сделать Аномиуса моим слугой? С его-то склонностью к предательству, ставшей уже притчей во языцех?
— Он будет скован нашей магией, — напомнил ему Ликандер. — А посему безопасен. Когда же Сафоман будет разгромлен, а Файн взят, его польза для нас будет исчерпана…
Ксеноменус улыбнулся.
— А сможете ли вы его уничтожить?
— Конечно, повелитель. Как только он перестанет быть для нас полезен.
И вновь одного за другим осмотрел тиран своих ведунов, и вновь один за другим они склонили головы в согласии. Ксеноменус кивнул и, подойдя к балкону, вперил взор в простиравшиеся к востоку земли. Солнце катилось к закату, туман окутывал воды широкого Иста. Каменное ложе его терялось в тумане, а великий лес за рекой вздымался размытой в сумерках громадой. Повернувшись к колдунам, Ксеноменус сообщил им свою волю:
— Предложите ему свободу. Скажите, что услуги его будут вознаграждены. Ежели попросит он вина, дайте ему вина. Попросит каменьев дорогих, женщин, мальчиков — дайте ему все. Но взамен мне нужна его преданность, сколько бы она ни стоила. И да станет он одним из вас, дабы положить конец восстанию. Но запомните! Наведите на него такие чары, чтобы обеспечить безопасность мою и всего рода моего: во дворце у меня не должно быть ядовитых змей! И после того, как польза его будет исчерпана для меня, кормить я его не буду. Как только Аномиус перестанет быть нам полезен, уничтожьте его.
— Повелитель мудр, — сказал Ликандер, склоняясь настолько, насколько позволял ему живот. — Да будет так.
— Надлежит умертвить его прямо сейчас, — пробормотал Ценобар.
— Прежде уничтожьте Сафомана эк'Хеннема, — холодно возразил тиран. — Прежде покончите с его угрозой Кандахару.
Ценобар опустил глаза, а Ксеноменус, кивнув собственным мыслям, пошел по балкону. Ценобар отступил, пропуская повелителя к стеклянным дверям, распахнутым слугой. Когда семь ведунов остались одни, Ценобар сказал Рассуману:
— Боюсь, сила, кою выпускаем мы на волю, представляет для Кандахара и для всего мира угрозу большую, нежели Сафоман эк'Хеннем.
— О чем ты? — возразил Ликандер. — Наведя на Аномиуса чары, мы обезопасим себя. А ежели с его помощью покончим с эк'Хеннемом, то все будем благословенны в глазах тирана.
Ценобар с сомнением хмыкнул. Толстый колдун кивнул.
— Повелитель ищет нашей помощи, друзья. Посему приготовим чары свои и отправимся к пленнику.
Как надир являет собой противоположность зенита, так и роскоши тирановой цитадели, ослеплявшей Нхур-Джабаль золотым, пурпурным и серебряным блеском, противостояли глубокие, стенавшие в нищете темницы. Там, где скалы глушат всякий звук и дух, где непроницаемые камни давят всякую надежду, была вековая деревянная, обитая проржавевшим металлом дверь, запертая на бесконечные засовы и замки и опечатанная оккультными знаками, несущими в себе страшную силу. За дверью начиналась узкая винтовая лестница, в полной темноте спускавшаяся в круглую камеру, в центре которой в полу был встроен большой круглый стальной диск с выгравированными на нем такими же, как на двери, магическими символами. Он закрывал ход в шахту глубиной в шесть поставленных один на другого человека. Стены здесь были гладкими и скользкими, словно высеченными изо льда, и никому по ним не дано было забраться наверх. На самом дне шахты лежал Аномиус.
Свет дневной проникал сюда лишь в те краткие мгновения, когда узнику спускали заплесневевший хлеб и протухшую воду. Каменные стены были сыры, а на неровном полу собрались лужи; и не было здесь живности никакой. Хоть бы одна крыса, хоть бы один паучок или какое другое насекомое, в великом множестве обычно обитающие в подобных сырых и богами забытых дырах! И абсолютно нечем хоть как-то развеять скуку и однообразие, страшнее которых нет ничего для колдуна, лишенного возможности прибегнуть к своим чарам. Аномиус понимал, что темница находится под печатью магических заклинаний, но, насколько они сильны, не знал: как ни был он могуществен, сейчас оказался слеп и глух и как колдун, и как человек. Он был лишен возможности сотворить чудо, развеять темноту, отправить дух свой навестить страждущего рядом смертного; мешочек с колдовскими принадлежностями был у него отобран, а квывхала он потерял вместе с остальными колдовскими способностями. Он и сам не знал, как долго провалялся в темноте, но лето, видимо, уже прошло. То, что его оставили жить, было для него слабым утешением, хотя он и понимал, что для этого' должны быть веские причины. И когда он не тешил себя мыслями о мести, то размышлял над этим.
Только это и уберегло его от сумасшествия; маленький маг, словно пьяный танцор или акробат, шел, качаясь, по канату над пропастью безумия.
Лежа, скрючившись, в полной темноте, он размышлял о Каландрилле и Брахте, целыми днями представляя, как будет их уничтожать; он проклинал их вполголоса, словно произносил молитву богу ненависти. Теперь он понимал, как они его провели: они соблазнили его обещаниями, и он освободил и вывел их из Кешам-Ваджа. А коварный керниец вынудил его прибегнуть к магическим чарам совсем рядом с Нхур-Джабалем, дабы выдать колдунам тирана. Керниец оказался хитрее, чем предполагал Аномиус. А юнца из Лиссе оберегала некая неведомая магическая сила — ее Аномиус почувствовал сразу. Проклятый мальчишка даже не представляет, сколь силен!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131