— Значит, будем останавливаться в караван-сараях только в крайних случаях, — сказал Брахт и усмехнулся заслышав стон Каландрилла. — Ничего, при первой же возможности купим шатры. Добротный шатер — неплохой дом.
Каландрилл промолчал. Самое главное сейчас это скорость, и за нее придется платить неудобством.
Горячий чай и завтрак, хотя и состоявший только из сушеного мяса и черствых галет, придал ему бодрости, и он чувствовал себя намного увереннее, когда они вскочили на лошадей и вернулись на дорогу.
Как и предсказывал Брахт, дорога была трудной. Снег уже больше не валил с неба, сбросившего с себя серый нимб и сверкавшего холодной яркой лазурью. Солнце выбивало золотые искры из сугробов, заваливших дорогу. Кое-где снег доходил лошадям до груди. Путь прокладывал мощный жеребец Брахта. Сумерки застали их в пути, и, к радости Каландрилла, было решено остановиться на ночь в ближайшем караван-сарае.
Двор этот как две капли воды походил на предыдущий, где заправлял Портус, хотя здесь и было более оживленно из-за непогоды. Давен Тирас проезжал и здесь, из-за обильного снегопада они отставали от него теперь еще на один день. Брахт принял это известие смиренно, Каландрилл был раздражен, а Катя, которая в течение дня вроде бы стала немного приходить в себя, опять погрузилась в хмурое раздумье. Как бы то ни было, горячая ванна и плотный ужин перед сном придали им новых сил, и утром они отправились в дорогу приободренные.
День тоже способствовал хорошему настроению. Солнце рано засверкало на безоблачном небе, припекая так, что снег, как и предсказывала Катя, начал быстро таять, и они постепенно набирали скорость. Лошади мчались по лужам, разбрызгивая грязь.
В эту ночь они опять спали в караван-сарае, но последующие три — в открытом поле. Каландрилл с удовольствием отметил, что все больше приспосабливается к походной жизни. Под руководством Брахта он постепенно освоил ее принципы. По его подсчетам, до Бессиля оставалось день или два пути. И тут он вдруг сообразил, что дни увеличились, а это означало, что весна неумолимо вступала в свои права.
Все это время он не следил за календарем — какой смысл? Разве что отсчитывать дни до пробуждения Безумного бога? Он даже не заметил, как прошло зимнее солнцестояние, каковое в Секке отмечается пышными празднествами, шумным весельем и маскарадом во дворце. В последний такой праздник он восседал рядом с отцом и искал глазами Надаму. Он ревновал ее и чуть не упал в обморок, когда она пошла танцевать с Тобиасом. В этом году праздник прошел без него. Теперь он занят другим делом. С тех пор как оставил Секку, он забыл обо всех праздниках, и о днях, посвященных богам, и даже о собственном дне рождения. Он стал старше на год, хотя ему казалось, что времени прошло намного больше. Скоро год, как он бежал из дома. Каландрилл задумчиво улыбнулся, припоминая события . этого периода. С одной стороны, столько всего произошло, а с другой — время словно остановилось, как если бы путешествие их было вещью в себе, не имеющей ни начала, ни конца. Может, так оно и есть, подумал он. Менелиан считает, что Фарн покоится где-то за пределами мира. Следовательно, чтобы остановить Рхыфамуна, придется путешествовать и вне времени. Во всем этом лишь сама цель — остановить Рхыфамуна — была чем-то реальным. Но как его остановить, Каландрилл до сих пор себе не представлял. Как бы то ни было, погоня продолжается.
В ту ночь он молился Дере, прося у нее прощения за забывчивость и моля о помощи. Но если она и слышала, то не подала знака, и Каландрилл уснул, обеспокоенный, что, может, она отвернулась от них и решила отдать лиссеанцев во власть Безумного бога и обречь их на ужасную судьбу. Он не мог с этим смириться, но сомнения не отпускали его, и утром он проснулся хмурый, как и Катя.
Каландрилл ругал себя за пессимизм, но целый день ничего не мог с собой поделать. Порывы резкого ветра гнали с Узкого моря серые облака, принесшие с собой дождь. Это вконец испортило ему настроение.
Они пересекли вересковую долину и болота, и теперь впереди их ждали однообразные холмы и луга, покрытые бесцветным под бледным солнцем дерном. Дорога петляла меж невысоких холмов, словно обещая подарить что-то необычное за ближайшим поворотом. Земля по обеим сторонам ее была голой, с покрытыми камышом озерцами, болотами и речушками. На старинной дороге было полно луж, а там, где она опускалась в низины, по ней текли грязные ручьи. Грустная, унылая картина. Ни ферм, ни путников, словно единственными обитателями здесь были кроншнепы и дикие гуси. Последний караван-сарай они оставили этим утром, а близлежащий расположен на таком расстоянии, что если ничего их не задержит по дороге, то им придется проезжать мимо и ночевать в мокром поле.
И вдруг они натолкнулись на старуху.
Перевалив через очередной холм, отбрасывавший длинную тень под лучами заходящего солнца, они увидели странное зрелище: словно вязанка камыша сама по себе ползла по дороге. И только когда она сначала затряслась, а потом рассыпалась, они увидели женщину в поношенной тускло-зеленого цвета накидке, сливавшейся с камышом настолько, что ее трудно было под ней разглядеть. Каландрилл придержал коня. Женщина усталым жестом откинула цвета слоновой кости жидкие пряди волос с морщинистого лба, изрезанного возрастом и непогодой, и посмотрела на них безучастным взглядом выцветших голубых глаз. Старуха не пошевелилась и не проронила ни слова, словно не ожидала от путников ни сострадания, ни симпатии. Она просто стояла и смотрела. Каландрилл, не раздумывая, остановил гнедого. Брахт хотел было объехать старуху стороной, но тоже натянул поводья. Катя остановилась за Каландриллом.
— Тебе помочь, мать?
Произнося эти слова, Каландрилл соскочил с лошади.
Брахт даже пожурил его:
— Долгий путь ждет нас впереди.
Каландрилл бросил в его сторону осуждающий взгляд.
— Ты откажешь ей в помощи?
В голубых глазах кернийца промелькнуло нетерпение, но он кивнул и сказал:
— Не откажу, — и соскочил с лошади.
В следующее мгновение и Катя, наблюдавшая за ними с бесстрастным выражением лица, соскочила с лошади.
Они быстро собрали рассыпавшийся камыш и перевязали его. К их удивлению, вязанка оказалась больше, чем им представлялось. Каландриллу даже показалось, что столь хрупкое создание, как эта старуха, не может поднять такую тяжесть. Она молча смотрела на вязанку, словно собираясь с силами. Узкие покатые плечи, тонкие, похожие на палки запястья, выглядывающие из рукавов, грязные босые ноги, поношенная, истрепанная рубаха. Каландрилл вдруг спросил:
— Где ты живешь, мать? Мы отвезем.
Брахт резко и раздраженно выдохнул, но Каландрилл не обратил на него внимания.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131