..
- Сволочь ты, не следователь, - огрызнулся Марченко.
- Не скучай.
На прощание Дегтярь наступил на пульт и злым долгим разрядом вогнал Марченко в беспамятство.
Глава сорок восьмая
РАЗБОРКИ В СПАЛЬНОЙ КОМНАТЕ
Рыков очень любил в любовной игре одевать и раздевать Лялечку. С таким упоением девочки заворачивают в цветные лоскутки куколку, чтобы, полюбовавшись нарядом, тут же ее раздеть и попытаться изменить одежду, снова ее одеть. Рыков ничего не изменял. Просто когда он снимал нечто последнее, делавшее Лялечку наиболее близкой к природе, он тут же надевал это последнее. А за ним - еще три-четыре вещи.
Сначала она удивлялась его странной манере. Но человек привыкает ко всему. Так и Лялечка привыкла к сложности любовной прелюдии. Главное обычно начиналось после третьего или четвертого раздевания. В зависимости от настроения Рыкова.
Этой ночью он одел ее уже в пятый раз, и Лялечка не сдержалась:
- Милый, я ведь живой человек... Я уже не могу... Я изнемогаю...
Вместо ответа Рыков начал целовать пальчики на ее ножках. Пальчиков было десять, точно по норме, и каждому он уделил две-три секунды внимания. Пальчики были слишком изящны, чтобы не замечать их. Даже легкий мозолик на любом из них смотрелся бы его личным упущением. И он с удовольствием целовал их, одновременно как бы хваля себя за умение содержать жену в порядке.
- Хорошо.
Полтора часа назад Рыков отсчитал ей две тысячи долларов. За четыре будущих ночи. Теперь уже Лялечка была перед ним в долгу, а должник своего мнения кредитору не называет.
- Ну иди ко мне, ми-и-илый, - пропела она и тут же завизжала.
Из окна огромной черной гориллой бросилось на Рыкова странное
вонючее существо и, сбив его на пол, захрипело:
- Убх-хью!.. Задух-хшу!
Сменив визг на плачь, Лялечка как была всего лишь в одном-единственном лифчике, так в одной и бросилась к выключателю. Свет вместо того, чтобы прояснить картину, ухудшил ее. Лялечка сходу ослепла, зажала глаза ладошкой и, медленно и боязно раздвигая пальчики, рассмотрела на полу двух барахтающихся мужиков.
Спиной на узорчатом паласе елозил голый Рыков. Его шея была почему-то черной. Лялечка опять решила взвизгнуть, но передумала, рассмотрев, что черное - это все-таки не шея, а пальцы незнакомца, придавившего своим джинсовым телом Рыкова.
Она всегда считала мужа огромным, сильным и непобедимым. Чем-то он напоминал ей бетонный отбойник, о который разбивались испытуемые на лобовое столкновение автомобили. Машины превращались в сплющенные консервные банки, а с бетонного отбойника не осыпалось ни крошки. И теперь, когда Рыков, до синевы напрягший лицо, только хрипел и по-кукольному нелепо двигал в воздухе руками с пудовыми кулачищами, Лялечка поняла, что происходит что-то страшное. Что она не просто теряет мужа, а и все остальное, что было в ее сладкой разгульной жизни.
Она кошкой прыгнула к сцепившейся парочке, подхватила с пола дубовую банкетку и сзамаха опустила ее на затылок жуткого джинсового человека. Он икнул и распластался на Рыкове еще плотнее и шире.
- Ха... Аха-а... Охо-о...
Это не были звуки джинсового человека. Это выползал из-под него, как шахтер из-под угольного завала, Рыков.
- Хо... Охо-о... О-о, - выдохнул он весь воздух, хотя наоборот нужно было вдохнуть, и слабой, дрожащей рукой перевернул тело. - Ха-арченко-о... То есть Ма-арченко...
- Олег?! - вскрикнула Лялечка. - Почему Олег? Он... такой грязный... Он так воняет... Он...
Глаза Марченко медленно открылись. Он уставился на голую Дядечку и на время забыл о Рыкове. Он не мог понять, что мешало ему увидеть Лялечку полностью голой.
- Ли... лифчик, - наконец догадался он и показал на нее пальцем, как большой глупый ребенок.
- О... оденься, - хрипло потребовал Рыков. - В одном лих... лихчике ты...
- Да-да... Я сейчас... Я обязательно...
Не глядя, она нащупала синий атласный халатик, набросила его на плечи и снова взвизгнула от удивления.
Мутным взглядом Марченко отыскал в комнате Рыкова, оттолкнулся руками от пола и бросился на него с удвоенной яростью. На том месте, где он только что лежал, темнело пятно крови.
- Олег, пре... прекрати! - орал заплетающий ему руки Рыков. - Ты со... сошел с ума! Ляля, вызови ми... милицию!
- Да! Вызови! Вызови! - неожиданно поддержал его Марченко. - Пусть они арестуют сволочь, нанявшую сыщика-садиста! Пусть арестуют! Он пытал меня! Пытал! То-оком! Это ты! Ты! Ты! Ты его нанял! Ты меня пытал!
Прокатившись по паласу в борцовской сцепке, они врезались в комод, и стояща на нем лампа с огромным синим абажуром звонко упала на пол. Рыков локтем оттолкнулся от комода, и она покатились к кровати, на время превратившись в каток асфальтоукладчика. Под катком с хрустом мялись и превращались в порошок осколки стекол, бывших когда-то частью настольной лампы.
Удар о прикроватную тумбочку сбросил на них еще одну лампу, точную близняшку уже погибшей. Она уцелела от удара о пол, но ботинок Марченко, лягнувший воздух, задел за нее, и она , лопаясь во вращении и рассыпаясь на куски, прокатилась до лялечкиных ног.
Руки Рыкова все-таки победили руки Марченко. Хозяин квартиры сумел ухватить непрошеного гостя за воротник джинсовой рубашки и ударить затылком об угол прикроватной тумбочки.
- А-а! - вскрикнул Марченко. - Больно же! Там - больно!
- Успокоился? - сквозь одышку спросил Рыков.
Из его рта несло диким запахом чеснока. Марченко сморщился скорее от вони, чем от боли в затылке.
- Я подам на тебя в суд, - успокаиваясь, произнес он.
- А я на тебя. За хулиганство и ограбление квартиры...
- Какое ограбление?
- Ты залез через окно... Ко мне домой залез... Это уже покушение
на частную собственность. И это... мебель, люстры и все такое...
Ты заплатишь за разрушения...
- А та... ты - за издевательства!.. Как фамилия этого гребаного сыщика?
- Ляля, уйди! - потребовал Рыков. - Здесь мужской разговор.
- Как его зовут?! Где он живет?!
- Уйди, твою мать! - швырнул Рыков в нее куском абажура.
- Сумасшедшие... Вы оба - сумасшедшие, - решила она.
Хлопнула дверью, и стало тише, чем в зале суда перед оглашением приговора.
Пальцами Марченко ощупал затылок. Они стали мокрыми и липкими, но кровь еле просматривалась на грязных, измазанных автомобильными маслами пальцах.
- Хорошо, что не мозги, - решил он.
Не менее часа он полз вместе со стулом к двери гаража. И наверное, не менее трех часов лупил ногами по этой двери, пока не расслышал голос. Жилистый мужик в промасленной фуфайке спилил дужку амбарного замка, впустил в гараж свет и показался Марченко ангелом. Фуфайка на его спине и впрямь смотрелась сложенными крыльями. Только очень насалидоленными. Той же ножовкой мужик перепилил наручники, по инерции перепелил же и веревки и поинтересовался, не вызвать ли врача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116
- Сволочь ты, не следователь, - огрызнулся Марченко.
- Не скучай.
На прощание Дегтярь наступил на пульт и злым долгим разрядом вогнал Марченко в беспамятство.
Глава сорок восьмая
РАЗБОРКИ В СПАЛЬНОЙ КОМНАТЕ
Рыков очень любил в любовной игре одевать и раздевать Лялечку. С таким упоением девочки заворачивают в цветные лоскутки куколку, чтобы, полюбовавшись нарядом, тут же ее раздеть и попытаться изменить одежду, снова ее одеть. Рыков ничего не изменял. Просто когда он снимал нечто последнее, делавшее Лялечку наиболее близкой к природе, он тут же надевал это последнее. А за ним - еще три-четыре вещи.
Сначала она удивлялась его странной манере. Но человек привыкает ко всему. Так и Лялечка привыкла к сложности любовной прелюдии. Главное обычно начиналось после третьего или четвертого раздевания. В зависимости от настроения Рыкова.
Этой ночью он одел ее уже в пятый раз, и Лялечка не сдержалась:
- Милый, я ведь живой человек... Я уже не могу... Я изнемогаю...
Вместо ответа Рыков начал целовать пальчики на ее ножках. Пальчиков было десять, точно по норме, и каждому он уделил две-три секунды внимания. Пальчики были слишком изящны, чтобы не замечать их. Даже легкий мозолик на любом из них смотрелся бы его личным упущением. И он с удовольствием целовал их, одновременно как бы хваля себя за умение содержать жену в порядке.
- Хорошо.
Полтора часа назад Рыков отсчитал ей две тысячи долларов. За четыре будущих ночи. Теперь уже Лялечка была перед ним в долгу, а должник своего мнения кредитору не называет.
- Ну иди ко мне, ми-и-илый, - пропела она и тут же завизжала.
Из окна огромной черной гориллой бросилось на Рыкова странное
вонючее существо и, сбив его на пол, захрипело:
- Убх-хью!.. Задух-хшу!
Сменив визг на плачь, Лялечка как была всего лишь в одном-единственном лифчике, так в одной и бросилась к выключателю. Свет вместо того, чтобы прояснить картину, ухудшил ее. Лялечка сходу ослепла, зажала глаза ладошкой и, медленно и боязно раздвигая пальчики, рассмотрела на полу двух барахтающихся мужиков.
Спиной на узорчатом паласе елозил голый Рыков. Его шея была почему-то черной. Лялечка опять решила взвизгнуть, но передумала, рассмотрев, что черное - это все-таки не шея, а пальцы незнакомца, придавившего своим джинсовым телом Рыкова.
Она всегда считала мужа огромным, сильным и непобедимым. Чем-то он напоминал ей бетонный отбойник, о который разбивались испытуемые на лобовое столкновение автомобили. Машины превращались в сплющенные консервные банки, а с бетонного отбойника не осыпалось ни крошки. И теперь, когда Рыков, до синевы напрягший лицо, только хрипел и по-кукольному нелепо двигал в воздухе руками с пудовыми кулачищами, Лялечка поняла, что происходит что-то страшное. Что она не просто теряет мужа, а и все остальное, что было в ее сладкой разгульной жизни.
Она кошкой прыгнула к сцепившейся парочке, подхватила с пола дубовую банкетку и сзамаха опустила ее на затылок жуткого джинсового человека. Он икнул и распластался на Рыкове еще плотнее и шире.
- Ха... Аха-а... Охо-о...
Это не были звуки джинсового человека. Это выползал из-под него, как шахтер из-под угольного завала, Рыков.
- Хо... Охо-о... О-о, - выдохнул он весь воздух, хотя наоборот нужно было вдохнуть, и слабой, дрожащей рукой перевернул тело. - Ха-арченко-о... То есть Ма-арченко...
- Олег?! - вскрикнула Лялечка. - Почему Олег? Он... такой грязный... Он так воняет... Он...
Глаза Марченко медленно открылись. Он уставился на голую Дядечку и на время забыл о Рыкове. Он не мог понять, что мешало ему увидеть Лялечку полностью голой.
- Ли... лифчик, - наконец догадался он и показал на нее пальцем, как большой глупый ребенок.
- О... оденься, - хрипло потребовал Рыков. - В одном лих... лихчике ты...
- Да-да... Я сейчас... Я обязательно...
Не глядя, она нащупала синий атласный халатик, набросила его на плечи и снова взвизгнула от удивления.
Мутным взглядом Марченко отыскал в комнате Рыкова, оттолкнулся руками от пола и бросился на него с удвоенной яростью. На том месте, где он только что лежал, темнело пятно крови.
- Олег, пре... прекрати! - орал заплетающий ему руки Рыков. - Ты со... сошел с ума! Ляля, вызови ми... милицию!
- Да! Вызови! Вызови! - неожиданно поддержал его Марченко. - Пусть они арестуют сволочь, нанявшую сыщика-садиста! Пусть арестуют! Он пытал меня! Пытал! То-оком! Это ты! Ты! Ты! Ты его нанял! Ты меня пытал!
Прокатившись по паласу в борцовской сцепке, они врезались в комод, и стояща на нем лампа с огромным синим абажуром звонко упала на пол. Рыков локтем оттолкнулся от комода, и она покатились к кровати, на время превратившись в каток асфальтоукладчика. Под катком с хрустом мялись и превращались в порошок осколки стекол, бывших когда-то частью настольной лампы.
Удар о прикроватную тумбочку сбросил на них еще одну лампу, точную близняшку уже погибшей. Она уцелела от удара о пол, но ботинок Марченко, лягнувший воздух, задел за нее, и она , лопаясь во вращении и рассыпаясь на куски, прокатилась до лялечкиных ног.
Руки Рыкова все-таки победили руки Марченко. Хозяин квартиры сумел ухватить непрошеного гостя за воротник джинсовой рубашки и ударить затылком об угол прикроватной тумбочки.
- А-а! - вскрикнул Марченко. - Больно же! Там - больно!
- Успокоился? - сквозь одышку спросил Рыков.
Из его рта несло диким запахом чеснока. Марченко сморщился скорее от вони, чем от боли в затылке.
- Я подам на тебя в суд, - успокаиваясь, произнес он.
- А я на тебя. За хулиганство и ограбление квартиры...
- Какое ограбление?
- Ты залез через окно... Ко мне домой залез... Это уже покушение
на частную собственность. И это... мебель, люстры и все такое...
Ты заплатишь за разрушения...
- А та... ты - за издевательства!.. Как фамилия этого гребаного сыщика?
- Ляля, уйди! - потребовал Рыков. - Здесь мужской разговор.
- Как его зовут?! Где он живет?!
- Уйди, твою мать! - швырнул Рыков в нее куском абажура.
- Сумасшедшие... Вы оба - сумасшедшие, - решила она.
Хлопнула дверью, и стало тише, чем в зале суда перед оглашением приговора.
Пальцами Марченко ощупал затылок. Они стали мокрыми и липкими, но кровь еле просматривалась на грязных, измазанных автомобильными маслами пальцах.
- Хорошо, что не мозги, - решил он.
Не менее часа он полз вместе со стулом к двери гаража. И наверное, не менее трех часов лупил ногами по этой двери, пока не расслышал голос. Жилистый мужик в промасленной фуфайке спилил дужку амбарного замка, впустил в гараж свет и показался Марченко ангелом. Фуфайка на его спине и впрямь смотрелась сложенными крыльями. Только очень насалидоленными. Той же ножовкой мужик перепилил наручники, по инерции перепелил же и веревки и поинтересовался, не вызвать ли врача.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116