Или примерно такие. Счастье на секунду вернулось и вновь ушло. Что-то не пускало его вовнутрь. Поперек груди стояло что-то неудобное, чужое, и он боязливо крикнул в сторону кабины:
- Жо-ор, а посеки, что за деньги такие!.. У нас такие выпускались?
- Ну чего ты пристал?! - выпрыгнул на мокрую траву Жора Прокудин. Поехали! Дались тебе эти мешки! Дома пересчитаем!
- Посмотри... Это, кажись, не деньги... Написано: сто би... билетов...
- Как... не деньги?!
Прокудин за секунду преодолел пять метров по скользкой земле, вырвал из рук дружка банкноту и поневоле открыл рот.
- Вроде я этого очкарика по телеку видел, - сощурился Топор. - Или в Приморске встречал. Уже не помню. Но в Стерлитамаке точно его не видел...
- Еш твою мать! - как-то странно, совсем не смыкая губ, вымолвил Прокудин.
- Что-то не так?
- Это... это же... ма... ма... мавродик...
- А сколько он стоит?
- Ни... ничего он не стоит, - еле произнес Жора. - Совсем ничего...
- В натуре?.. А красивая бумажка... И это... смотри - водяные знаки есть... Вот посмотри наскрозь...
- Мама мия!
Жора Прокудин упал на колени к мешку, с усилием потянул полиэтилен на месте разрыва в разные стороны. Черная ткань грустно пропела что-то типа: "И-и-у" и выпустила на мокрую траву кучу плотных, крест-накрест перевязанных пачек.
- Точно... Ма... мавродики, - обвел их ошалевшим взглядом Прокудин. Мавродики... Мавродики... Мавродики.
Он говорил, а пальцы рвали и рвали бумажные кресты, и из под них освобожденно, с шуршанием рассыпались по росистой траве псевдоденьги с портретом курчавого парня в огромных очках. Сжав мясистые губы, он внимательно смотрел с тысяч зеленых бумажек вправо, на деревья. Он боялся встретиться глаза в глаза с Жорой Прокудиным.
- Это - ноль! Полный ноль! Тащи еще мешок!
По-стариковски сгорбившись, Топор прохромал к фургону, вырвал из его горячего нутра еще одного черного уродца.
- Поехали! Дождь начинается! - шатаясь подошла к ним Жанетка. - Что вы тут кавардак устроили?
- Дай нож! - заорал Топору Жорик. - Где нож!
- Вон в траве...
- Дай... Я сам...
Схватив зековскую реликвию, Прокудин сверху, как Топор в собаку, воткнул его в мешок, рванул вниз. Нож соскользнул по пачкам, воткнулся острием в коленку.
- А-а!.. Топор, с-сука! Ты не нож подсунул, а дерьмо! Твой нож порезал меня! Мне больно! Мне оч-чень больно!
И тут же забыл о темнеющей на коленке штанине.
- Мавродики!... И в этом мешке они! Топор, падла, тащи следующий!
- Что это такое? - кровавыми глазами обвела Жанетка усыпанную странными зелеными бумажками траву. - Что это?
- Ты никогда не играла в билеты "МММ"?! - вскинул голову Жора Прокудин.
- Нет... Так это деньги "МММ"?
- Это не деньги! Это дерьмо! Дерьмо! Дерьмо!
Следующий мешок Топор разорвал сам. Зубами. Купюры бумажными конфетти рассыпались по уже валяющимся пачкам. В этом мешке они были не упакованы.
По ним точками, марая бумагу, застучал дождь. Лес вокруг потемнел, сгрудился. Он будто бы хотел раздавить странных пришельцев, но поляна, последнее прибежище утренних сумерек, не пускало его.
Из машины летел мешок за мешком. Нож с окровавленным лезвием вспарывал их почти на лету. Вспарывал как бараньи туши. И так же, как из туши, из них сыпались внутренности. Одни и те же. Одни и те же.
- С-сука Гвидонов! Я сам задушу его! - заорал почерневший Жора Прокудин. - Прямо сейчас... В аэропорт... Я... Я... Ты помнишь тот сарай?! - повернул он к Топору страшное лицо.
- Наверно... Ну, если надо найду... Там шахта какая-то...
- Чего замер?! Кидай мешки!
- Да-да, я сейчас... Я кидаю...
Швырнув очередной мешок, он оступился, заскользил ногой по днищу фургона и поневоле толкнул Бенедиктинова. Поэт послушно перевалился на другой бок, протолкнул своим холодным телом воздух и упал ничком на купюры.
- Уроды! Что вы делаете?! - вскинула пальцы к распухшим губам Жанетка. - Ему же больно!
- Уже не больно, - прохрипел порванной глоткой Жора и пятерней стер с лица капли дождя, перемешавшегося с каплями пота. - Уже никому не больно... Ни-ко-му...
Очередной мешок зацепился за провод, торчащий у двери фургона, с писком разорвался и вывалил на ноги Бенедиктинова какие-то новые бумажки. Они были крупнее мавродиков, но деньги все равно не напоминали.
- Что это? - с последней надеждой в голосе спросил Топор.
Ножом Прокудин вспорол заклейку, и вид Московского Белого дома в игривой овальной рамочке окончательно вывел его из себя.
- Это - ваучер!.. Приватизационный чек!
- А его нельзя продать?
- Это такое же дерьмо, как мавродики... Только... только это чу... чу... чубайсик...
Упав на колени и совсем не ощутив боли в правой ноге, он закрыл ладонями лицо и с минуту не двигался. Замер на корточках и в опустевшем фургоне Топор. Молчала и упрямо не отнимающая от губ пальчики Жанетка.
Дождь перешел в ливень. Частые крупные струи секли по деревьям, по земле, по глупым смешным бумажкам, по людям, пытающимся что-то понять в своей странной, почти мертвецкой окаменелости.
- Госпо-оди! За что-о?! - первым нарушил молчание Жора Прокудин.
Вскинув руки к небу, он вроде бы пытался дотянуться или до чего-нибудь осязаемого, важного, до того единственного, что могло утешить его сейчас. Пальцы хватали прозрачный, совсем непрочный воздух и опоры не находили. Холодный злой дождь сек по лицу, по груди, по тянущимся ввысь рукам. По деревьям он не бил с такой яростью.
- За-а что-о-о?! - волчьим воем взвыл Жора Прокудин и на секунду ослеп от вспышки молнии.
- За все-о-о, - простонал в ответ лес. Или небо. Или дождь. Или Гром.
- Отда-ай мои де-еньги! - потребовал у голоса Жора Прокудин.
- Еньги... еньги, - перекривил лес. Или небо. Или дождь. Или гром.
Нет, грома как раз и не было. Он отдыхал перед очередным всплеском молнии. Гром - существо подчиненное. Раньше молнии ему вылазить не резон.
- Отда-а-ай! - глотая холодные капли дождя, заорал Жора.
Он ожидал попугайского ответа "Ай-ай". На самом деле то невидимое, с чем или с кем он разговаривал, ответило:
- Бери. Ты взял, что хотел.
- Я не это хотел! - замотал он мокрыми перепутавшимися волосами. - Это не деньги! Это бесполезные цветные бумажки! Это фуфло!
- Когда-то и они имели цену. И немалую...
- Мне плевать на то, что было. Ты подай мне сейчас! И только деньги! Настоящие деньги, а не это барахло!
- Зря ты так... Когда-то советский червонец ого-го сколько весил! На десять рублей можно было купить много-много мяса или еще больше хлеба, или три бутылки водки...
- Вре-о-ошь! - швырнул Жора Прокудин комок из грязи и мавродиков в противное говорливое существо. - Три флакона водяры не дали бы! Даже тогда, когда она, говорят, была по три шестьдесят две! Не дали бы! Понял, коз-злина!
- Водка была и по два шестьдесят. При той же купюре. А вуот пойди
сейчас с нею в магазин, дадут бете хоть щепотку соли за нее?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116