А прижались мы к домам совсем не ради оригинальности. В лесу, за Неманом, как предупредили нас жители, было много немецких частей, потрепанных в боях под Минском. Они еще не успели, вероятно, осознать, что единственный безопасный для них способ выхода из окружения - плен.
Вечером из леса появились первые "ласточки": несколько немецких солдат пришли сдаваться в плен. Они принесли нехорошую весть - ночью вооруженные гитлеровцы собирались напасть на село, их гнал голод.
В ту тревожную ночь никто не сомкнул глаз. Обстановка осложнялась еще тем, что начался дождь с грозой. В каждой подозрительной тени чудились крадущиеся фигуры врагов.
- Во-вторых, - как по конспекту излагаем события, - там опять-таки был единственный случай, когда несколько экипажей летала бомбить среди бела дня.
Утром несколько храбрецов из БАО сунулись было в лес за пленными. Вскоре пришлось помогать им оторваться от противника. Как только наши солдаты благополучно вернулись на исходный рубеж, то пять или шесть самолетов взлетели с бомбами и сбросили груз на кишащий немцами лес. Этот внушительный удар сразу заставил их изменить свой прежний план, они нацепили на палки белые тряпочки и стали поспешно выходить из леса.
- Понимаете, возникло серьезное затруднение, - объясняет Руфа, пленных некому было охранять. Ведь в БАО мало народу, а немцев привалило сотни две. Обратились за помощью к местному населению. Мальчишки-подростки с удовольствием стали нести службу охраны с автоматами в руках. Но это была чистая формальность, пленные и не думали никуда бежать. Наевшись каши (наш повар сварил им огромный котел), они смирно сидели в тени сарая на краю села. Вот ведь наша добрая русская душа! Пленный - это уже не враг, а просто человек. Он голоден, значит, его нужно покормить.
Мне запомнился один пленный солдат, из тех, что пришли из леса. Он был тяжело ранен, лицо серое, нижняя челюсть отвисла, неумело прибинтованная. Привалившись к бревенчатой стене сарая, пленный сидел неподвижно и еле дышал. Было ясно, что жизнь его кончена. Угасающим взглядом смотрел он куда-то вдаль. И столько безнадежности и отчаяния дрожало в том взгляде, что в душе у меня шевельнулась жалость. Я не могла ее заглушить даже мыслью о том, что, может быть, именно этот немец стрелял в меня час назад, когда мы кружили над лесом. "Зачем ты шел в Россию, несчастный? Чтобы погибнуть вот так бесславно, под стеной чужого сарая?" - думала я, глядя на умирающего врага.
- А ты помнишь одного немца-джентльмена из тех пленных? - спрашивает Руфа.
- Джентльмена? - удивляюсь. - Какого?
- Значит, не видела. В тот же день к вечеру привезли бомбы для ночной работы, и девушки-вооруженцы стали разгружать их с машины. Пленные сидели неподалеку. И вот один из них встал, - высокий такой, крепкий, младший чин какой-то, - подошел к нашей девушке и, легонько отстранив ее, начал сам сгружать. Девчонки сначала удивились, а потом махнули рукой: пусть поработает, зря, что ли, кашей его кормили. Почти всю машину один разгрузил.
- Интересно, - размышляет Леша, - что побудило пленного к такому поступку? Ведь он знал, что бомбы предназначены для удара по его соплеменникам.
- Вероятно, он захотел внести свою лепту в дело приближения мира. А может, сказалась сила привычки - помогать женщине. Хорошая мужская привычка, ее приятно наблюдать даже у врага.
- Мне кажется, что тот парень был не враг. Насильно мобилизованный.
- Может быть...
- Ну, девочки, - говорит Леша, - вы, кажется, все рассказали о Новосадах. Остается только найти и взглянуть на них.
- Нет, еще не все. Кое-что не успели.
Приехали в Кореличи. Красивый поселок, живописная местность. Дома аккуратные, городского типа. В горпоссовете застали только одного секретаря партбюро, да и тот спешил по делам.
- Есть такая деревня недалеко от Валевки, - обнадеживающе заверил он. А ваше предположение, что Новое Село - те же Новосады, отпадает. Немцы сожгли Село вместе с жителями за то, что оно было партизанским.
Не теряя времени, едем в указанном направлении.
А в ушах еще звучит: "...сожгли вместе с жителями". Какое жуткое зрелище... Горит целое село, из запертого полыхающего амбара несутся душераздирающие крики детей, женщин. Черный дым поднимается к небу... Некоторые еще верят, что там, на небе, есть бог. Неужели он может безучастно наблюдать этот ужасающий костер из человеческих жизней? Боже, покарай каннибалов, если ты справедлив! Господи, спаси невинных детей - ты же всемогущий!.. Сгорело Село, сгорели люди... Какой же ты бог, равнодушный, немощный старик?..
Ну вот, наконец-то сейчас будем в Новосадах. Может, встретим там прежних знакомых? Диму, например. В сорок четвертом он был мальчишкой, но я узнала бы его по глазам - тогда они перевернули во мне всю душу. А тихие слова и сейчас слышу: "Батьку убили, а мамку с сестренкой угнали в неметчину"... Вернулись ли они оттуда?
Еще издали завидев деревню, понимаю, что едем напрасно.
- Нет, это не наши Новосады, - разочарованно произносит Руфа.
- Да, "типичное не то", как говорится, - соглашаюсь с ней.
Остановились у околицы. Нет ни реки, ни широкой улицы. Несколько домиков разбросаны в беспорядке по холмистому месту.
- Поворачивай назад, - без дальнейшего промедления просим Лешу.
На обратном пути в селе Валевка задержались около группы рабочих, ремонтировавших дорогу. Поделились с ними своей бедой, спросили, не знают ли они еще одних Новосад на Немане. Чтобы не вызывать никаких сомнений нашими расспросами, коротко рассказали, кто мы, и подтвердили свои личности документами. Мужчины - здесь были и пожилые, с бородами, и молодые парни очень заинтересовались нашим рассказом. Видно было, что они от души хотели помочь нам. Старательно перебирали в памяти названия всех известных им в этой округе деревень, спорили между собой. Но что поделаешь, если нет здесь больше Новосад!
- Я видел девушек-летчиц во время войны, - говорит вдруг один из рабочих. - Здесь, в Белоруссии, летом сорок четвертого года.
Со вновь вспыхнувшей надеждой обращаемся к нему. Туркевич Александр Михайлович был партизаном. Без каких-либо наводящих вопросов он охотно выложил нам все, что запечатлелось ему о той короткой встрече с женским авиационным полком. Его особенно поразило, как маленькие двукрылые самолетики, легко коснувшись земли, почти сразу же останавливались и "подъезжали" прямо к домам, становились хвостом к забору.
- Вы хоть и мужскую форму носили, но она очень ловко сидела на вас. Только сапоги великоваты были, - припомнил Александр Михайлович даже такой штрих.
- Но где это было? В каком месте вы с нами встречались?
- Не помню... - разводит руками бывший партизан. - Двадцать лет ведь прошло.
Потом, спохватившись, говорит:
- Вы поезжайте в Кореличи, отыщите там в горпоссовете Железняковича Павла Арсеньевича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81
Вечером из леса появились первые "ласточки": несколько немецких солдат пришли сдаваться в плен. Они принесли нехорошую весть - ночью вооруженные гитлеровцы собирались напасть на село, их гнал голод.
В ту тревожную ночь никто не сомкнул глаз. Обстановка осложнялась еще тем, что начался дождь с грозой. В каждой подозрительной тени чудились крадущиеся фигуры врагов.
- Во-вторых, - как по конспекту излагаем события, - там опять-таки был единственный случай, когда несколько экипажей летала бомбить среди бела дня.
Утром несколько храбрецов из БАО сунулись было в лес за пленными. Вскоре пришлось помогать им оторваться от противника. Как только наши солдаты благополучно вернулись на исходный рубеж, то пять или шесть самолетов взлетели с бомбами и сбросили груз на кишащий немцами лес. Этот внушительный удар сразу заставил их изменить свой прежний план, они нацепили на палки белые тряпочки и стали поспешно выходить из леса.
- Понимаете, возникло серьезное затруднение, - объясняет Руфа, пленных некому было охранять. Ведь в БАО мало народу, а немцев привалило сотни две. Обратились за помощью к местному населению. Мальчишки-подростки с удовольствием стали нести службу охраны с автоматами в руках. Но это была чистая формальность, пленные и не думали никуда бежать. Наевшись каши (наш повар сварил им огромный котел), они смирно сидели в тени сарая на краю села. Вот ведь наша добрая русская душа! Пленный - это уже не враг, а просто человек. Он голоден, значит, его нужно покормить.
Мне запомнился один пленный солдат, из тех, что пришли из леса. Он был тяжело ранен, лицо серое, нижняя челюсть отвисла, неумело прибинтованная. Привалившись к бревенчатой стене сарая, пленный сидел неподвижно и еле дышал. Было ясно, что жизнь его кончена. Угасающим взглядом смотрел он куда-то вдаль. И столько безнадежности и отчаяния дрожало в том взгляде, что в душе у меня шевельнулась жалость. Я не могла ее заглушить даже мыслью о том, что, может быть, именно этот немец стрелял в меня час назад, когда мы кружили над лесом. "Зачем ты шел в Россию, несчастный? Чтобы погибнуть вот так бесславно, под стеной чужого сарая?" - думала я, глядя на умирающего врага.
- А ты помнишь одного немца-джентльмена из тех пленных? - спрашивает Руфа.
- Джентльмена? - удивляюсь. - Какого?
- Значит, не видела. В тот же день к вечеру привезли бомбы для ночной работы, и девушки-вооруженцы стали разгружать их с машины. Пленные сидели неподалеку. И вот один из них встал, - высокий такой, крепкий, младший чин какой-то, - подошел к нашей девушке и, легонько отстранив ее, начал сам сгружать. Девчонки сначала удивились, а потом махнули рукой: пусть поработает, зря, что ли, кашей его кормили. Почти всю машину один разгрузил.
- Интересно, - размышляет Леша, - что побудило пленного к такому поступку? Ведь он знал, что бомбы предназначены для удара по его соплеменникам.
- Вероятно, он захотел внести свою лепту в дело приближения мира. А может, сказалась сила привычки - помогать женщине. Хорошая мужская привычка, ее приятно наблюдать даже у врага.
- Мне кажется, что тот парень был не враг. Насильно мобилизованный.
- Может быть...
- Ну, девочки, - говорит Леша, - вы, кажется, все рассказали о Новосадах. Остается только найти и взглянуть на них.
- Нет, еще не все. Кое-что не успели.
Приехали в Кореличи. Красивый поселок, живописная местность. Дома аккуратные, городского типа. В горпоссовете застали только одного секретаря партбюро, да и тот спешил по делам.
- Есть такая деревня недалеко от Валевки, - обнадеживающе заверил он. А ваше предположение, что Новое Село - те же Новосады, отпадает. Немцы сожгли Село вместе с жителями за то, что оно было партизанским.
Не теряя времени, едем в указанном направлении.
А в ушах еще звучит: "...сожгли вместе с жителями". Какое жуткое зрелище... Горит целое село, из запертого полыхающего амбара несутся душераздирающие крики детей, женщин. Черный дым поднимается к небу... Некоторые еще верят, что там, на небе, есть бог. Неужели он может безучастно наблюдать этот ужасающий костер из человеческих жизней? Боже, покарай каннибалов, если ты справедлив! Господи, спаси невинных детей - ты же всемогущий!.. Сгорело Село, сгорели люди... Какой же ты бог, равнодушный, немощный старик?..
Ну вот, наконец-то сейчас будем в Новосадах. Может, встретим там прежних знакомых? Диму, например. В сорок четвертом он был мальчишкой, но я узнала бы его по глазам - тогда они перевернули во мне всю душу. А тихие слова и сейчас слышу: "Батьку убили, а мамку с сестренкой угнали в неметчину"... Вернулись ли они оттуда?
Еще издали завидев деревню, понимаю, что едем напрасно.
- Нет, это не наши Новосады, - разочарованно произносит Руфа.
- Да, "типичное не то", как говорится, - соглашаюсь с ней.
Остановились у околицы. Нет ни реки, ни широкой улицы. Несколько домиков разбросаны в беспорядке по холмистому месту.
- Поворачивай назад, - без дальнейшего промедления просим Лешу.
На обратном пути в селе Валевка задержались около группы рабочих, ремонтировавших дорогу. Поделились с ними своей бедой, спросили, не знают ли они еще одних Новосад на Немане. Чтобы не вызывать никаких сомнений нашими расспросами, коротко рассказали, кто мы, и подтвердили свои личности документами. Мужчины - здесь были и пожилые, с бородами, и молодые парни очень заинтересовались нашим рассказом. Видно было, что они от души хотели помочь нам. Старательно перебирали в памяти названия всех известных им в этой округе деревень, спорили между собой. Но что поделаешь, если нет здесь больше Новосад!
- Я видел девушек-летчиц во время войны, - говорит вдруг один из рабочих. - Здесь, в Белоруссии, летом сорок четвертого года.
Со вновь вспыхнувшей надеждой обращаемся к нему. Туркевич Александр Михайлович был партизаном. Без каких-либо наводящих вопросов он охотно выложил нам все, что запечатлелось ему о той короткой встрече с женским авиационным полком. Его особенно поразило, как маленькие двукрылые самолетики, легко коснувшись земли, почти сразу же останавливались и "подъезжали" прямо к домам, становились хвостом к забору.
- Вы хоть и мужскую форму носили, но она очень ловко сидела на вас. Только сапоги великоваты были, - припомнил Александр Михайлович даже такой штрих.
- Но где это было? В каком месте вы с нами встречались?
- Не помню... - разводит руками бывший партизан. - Двадцать лет ведь прошло.
Потом, спохватившись, говорит:
- Вы поезжайте в Кореличи, отыщите там в горпоссовете Железняковича Павла Арсеньевича.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81