Вряд ли кто по чистой случайности становится, так сказать, жертвой коварства судьбы... Поменьше бы ему авторского самомнения, тогда б наверняка и жить стало легче.
— Иметь талант — еще не благословение, — наклонившись к соседу, Крчма головой показал туда, где, рядом с Марианом и Мишью, сидел Камилл, храня на лице неосознанное выражение обиды, смешанной с высокомерием,
— Но он достойно несет свое несчастье — и несет его с удовольствием!
А Камилл и правда выглядит интересно: грубая простота солдатской формы выгодно подчеркивает его несколько поблекшую одухотворенность. Это заметил не один Понделе, а, кажется, и все «девочки», судя по тому нарочитому оживлению, с каким они то и дело к нему обращаются. Все — кроме Миши, разумеется. Мишь, по-моему, сейчас как раз вызволяет Мариана из какой-то неловкости.
Дело в том, что кто-то из «мальчиков» подошел к Маниаку с «Медицинской газетой» в руке.
— Черкни мне здесь пару слов, пускай у меня будет автограф знаменитого одноклассника!
Вот как, а Мариан и не заикнулся мне, что опубликовали его статью!
Мариан хотел отделаться шуткой, отрицая свое значение, но товарищ не отставал. Мариан в замешательстве посмотрел па него:
— Извини, приятель, мне очень стыдно, но... Тот все не понимал.
— Да Кмоничек это! — шепнула мужу Мишь.
— По имени Йозеф, — добавил обиженный проситель автографа; отходя к своему месту, он оглянулся на Мариана с каким-то разочарованным удивлением.
И тут, кажется, впервые увидел Крчма, как лоб Мариана чуть покраснел. Со мной такого не могло бы случиться, подумал Крчма, а Мариан... И всего-то через десять лет! Л ведь учеников у меня — тысячи...
— Ну что, друзья, потанцуем? — обратилась ко всем Мишь, желая замять эту маленькую неприятность, которую, к счастью,.заметили лишь два-три человека.
Времена меняются: если пять лет назад Пирк вытащил из футляра свою облупленную гитару, то теперь кто-то поставил на столик для посуды новинку, за которую молодежь готова была продать свое первородство: магнитофон.
«Девочки» покружились с обоими почетными гостями, только на сей раз Крчму первой пригласила Руженка. Не удивительно, что на первый танец Мишь предпочла собственного мужа, мелькнуло в голове Крчмы, но он тотчас мысленно оборвал себя: что дает тебе право хоть на каплю задетого самолюбия?!
Гейниц встал — наверное, хочет уклониться от танцев. Поразительно: наши банкеты приобретают уже характер какого-то обязательного ритуала, вот ушли мы на пять лет вперед, а сценарий все тот же... Только актеры немного изменились, и внешне, и внутренне; например, бурное веселье Руженки во время танца становится чуть ли не болезненным, а по Миши видно — хоть она так же сердечна, как всегда, — что все ее существо поглощено Ма-рианом.
А Гейниц, обходя стол, опять так же, как и пять лет назад, погромыхивает карманной шахматной доской с фигурками. Но кто же захочет сейчас заняться столь отрешенной от жизни игрой? Вот он подошел к Мариану. Быть может, неожиданно остроумное предложение—взять реванш за ту, пятилетней давности, партию—несколько сбило с толку задумчивого Мариана, или его душа куда сложнее, чем я полагал, и не заслуживает однозначного суждения; как бы там ни было, Мариан встал и проследовал за Гейницем к дальнему концу стола.
И великодушие Мариана не изменило ему за эти пять лет: полчаса спустя Гейниц с победным видом вернулся на свое место. Его тонкие просвечивающие уши немножко оттопыривались, на бледном лице сияло счастье от сознания, что он хоть в чем-то выше своих однокашников с дипломами и всеми предпосылками для успешной карьеры.
С магнитофонной ленты зазвучал вальс; нет, этот танец уже не для послевоенной молодежи. Некоторые кавалеры вернулись к своим рюмкам, один Камилл молча и упрямо кружится в вальсе — более уверенно, чем его партнерша Руженка. И был в этом какой-то героизм, вернее, самоистязание—словно он сам подливает последнюю каплю горечи в свою и без того уже полную чашу.
Похоже; что каждое пятилетие выдвигает на первый план моих забот кого-то одного из усыновленных мною; в прошлый раз то была Ивонна, теперь, пожалуй, следует назвать моим Камилла. Причем с богатой перспективой... И снова, впервые после долгого времени, Крчма ощутил нечто вроде горделивого удовлетворения: Камилл вернется в университет и тогда, будем надеяться, получит новые шансы повернуть свою жизнь к лучшему, даже в своих собственных глазах,—и все это подготовил я!
Но это единственное, что я мог ему дать как отец. Большего я дать не сумел. Не удалось мне, например, убедить его, что душевный разлад — вовсе не источник вдохновения, а сплин — не талант... Ах, этот мой вечный меланхолик Герольд... Но что я, человек, в сущности, бесталанный, знаю о таких вещах? Быть может, мучительная неуверенность и есть неизбежный побочный продукт истинного таланта...
Если доживу — кто-то из. моей Сердечной семерки станет моим к следующей встрече через пять лет?

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50