—Подсыпай еще ковш. Привыкли пыль да воздух возить. Вот мы покажем...
Несмотря на перегрузку, двигатель сравнительно легко вытянул самосвал из карьера на первой передаче, затем была включена вторая, третья. После разгона самосвал покатился по инерции еще быстрее и устойчивее, чем прежде. И если бы не вихрилась пыль перед стеклами кабины, то, казалось, можно было еще наддать.
Огородников замолчал, притаился, напряженно прислушиваясь к чему-то. Он-то знал, как перегружен самосвал.
Еще несколько секунд — и покажется село Переволоки, растянувшееся вдоль дороги на целых три километра. Дома и огороды с крестьянскими пристройками раскинулись в лощине. Лощина напоминает седло, поперек которого черным широким ремнем лежит асфальт. Здесь нельзя забывать про тормоза: дорогу пересекают дети, женщины, старики. Не зря же говорят: дети и старухи — самые опасные для шоферов препятствия на дорогах. Дети мечутся перед, машиной, и трудно угадать, в какую, сторону от них отворачивать; старухи не думают отступать назад, им некогда, лимит времени на исходе, поэтому не торопись проскакивать перед ними, пусть они перейдут на свою сторону без твоих помех. И еще самая большая опасность для шоферов в деревне — коровы. Перед ними не думай маневрировать, жми на тормоза, иначе ты лишишь себя права водить машину: невозмутимостью коровы утверждают веру в свою доброту и протестуют против людской спешки...
Однако на этот раз асфальт в Переволоках оказался чистым, без людей и скота, и Ярцев уже прикинул в уме— перегруженный самосвал с таким накатом и здесь. может выскочить из седловины по инерции. Огородников снова напомнил о пончиках.
— А тому, что с гитарой был, год дали.
— За что?
— За камень. Себя чуть не убил.
— Как?!
И сию же минуту на асфальте выросла девушка. Выросла и замерла на осевой линии, как вкопанный столб, нет, как скульптура —> высокая, стройная, на голове голубой берет, куртка и брюки на «молниях». Не иначе, та самая, о которой предупреждал Огородников. Да, она... Вероятно, хорошо знает правила движения, потому встала и замерла на осевой, или... своим выходом на осевую дает понять — сбавь скорость, притормози, иначе запишу твой номер, и тебе попадет за лихачество!..
Огородников схватился за ручку.
— Стой!.. Тормози...
Резкое торможение при большой накатной скорости неизбежно ведет к аварии: высокий корпус самосвала легко перевертывается вверх колесами и... в кювет. Зная об этом, Ярцев успел выжать педаль сцепления и включить третью скорость — мягкое торможение газом,— затем, чтоб не оказаться так быстро в кювете, подвернул ближе к осевой и дал сигнал девушке, которая будто не хотела слышать и видеть мчавшегося под уклон теперь уже с ревущим двигателем самосвала.
— Это она, та самая?..
Огородников как в рот воды набрал. Ярцев надавил на тормозную педаль. Надавил и... педаль провалилась! Провалилась до конца. Еще секунда — и девушка окажется , под колесами самосвала. Просто негде разминуться с ней.
И теперь эта секунда вместила в себя столько решений и действий, на одно осмысление которых в обычных условиях не хватило бы целого часа. Нет, Ярцев не растерялся, не оробел. Сознание успело напомнить о последствиях, казалось, неизбежной аварии, затем выбрать решение и, наконец, подать команду для действий. Все происходило одновременно, в одно мгновение. Руки, крепко державшие штурвал, выполняли свою работу скорее всего механически, привычно, по зрительным сигналам, а сознание лишь фиксировало происходящее.
Девушка стояла на осевой черте улицы. Самосвал не сходил с осевой, ибо трудно было уловить — куда, в какую сторону кинется девушка в последний момент. И когда стало ясно, что она не успеет отскочить ни вправо, ни влево, вывел самосвал на самый край дороги так, что передние и задние скаты колес правой стороны на какое-то мгновение оторвались от земли и резали воздух над кюветом. Еще мгновение... и весь корпус самосвала начало кренить вправо. Это был момент проседания правых колес на конусный срез кювета. Переходить на ручной тормоз при такой скорости бесполезно — его сорвет. Осталось одно — держать штурвал, держать что есть силы по прямой, иначе получится занос влево от частичного торможения колес на асфальте. Держи и норови пройти кювет наискось, по отлогой диагонали. Дальше машину будет бросать между телеграфных столбов, вдоль калиток, перед окнами домов, через лужи, через канаву возле водонаборной колонки... А там начнется подъем на вспаханный косогор...
Так, или, по крайней мере, в такой последовательности спланировал Ярцев выход из аварийной обстановки.
Лишь одного не учел он — как поведет себя груз, более семи тонн щебенки! И случилось непредвиденное. Едва самосвал накренился вправо, затем влево—неизбежная эволюция в момент перехода через кювет,— как перед кабиной распростерлась серая мгла из мелкой крошки дробленых камней. Она, как вздыбленная волна, захлестнула переднее стекло, ослепила обзор справа и слева. Лишь через боковое зеркало можно было увидеть, что делается сзади, и определить, не заносит ли тебя в сторону от намеченного курса,— но только на одно мгновение. В это мгновение Ярцев успел увидеть в зеркале заднего обзора прямую белую черту на асфальте и девушку, что продолжала стоять на прежней точке. И тут же, чуть впереди нее, выплескивалась из кузова текучей серой массой щебенка. Она, кажется, накрыла девушку или сбила ее с ног и потянула за собой вдоль дороги, будто норовя обогнать самосвал, отчего боковое зеркало тоже ослепило...
Перед глазами серая мгла. Терпкий запах придорожной пыли ударил в нос. Горьковато-горячий песок мгновенно высушил рот. Еще мгновение — и самосвал врежется в столб, в дом или... Может врезаться, если не удержишь руль, если поддашься слепой силе, страха и не одолеешь
дикий в таком случае норов машины. Во мгле она обязательно потянет на опасный путь. Но шофер, даже не видя дороги и не имея возможности остановить машину, обязан управлять рулем по зрительной памяти. В такой момент; его зрение и чутье как бы перемещаются в скаты передних колес, которые передают по рулевой колонке едва уловимые, но понятные сигналы о неровностях грунта.
Этому не надо удивляться: у водителей машин должно быть и есть второе зрение. Василий Ярцев хорошо пом-нит рассказ слепого фронтовика, бывшего механика-водителя танка. Тот до сих пор считает, что его лишили глаз врачи в госпитале, а не взрыв мины перед смотровой щелью на лобовой броне. Оставшись без глаз, он провел танк через ров и раздавил пулеметную точку, что отрезала пехотинцев от танков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Несмотря на перегрузку, двигатель сравнительно легко вытянул самосвал из карьера на первой передаче, затем была включена вторая, третья. После разгона самосвал покатился по инерции еще быстрее и устойчивее, чем прежде. И если бы не вихрилась пыль перед стеклами кабины, то, казалось, можно было еще наддать.
Огородников замолчал, притаился, напряженно прислушиваясь к чему-то. Он-то знал, как перегружен самосвал.
Еще несколько секунд — и покажется село Переволоки, растянувшееся вдоль дороги на целых три километра. Дома и огороды с крестьянскими пристройками раскинулись в лощине. Лощина напоминает седло, поперек которого черным широким ремнем лежит асфальт. Здесь нельзя забывать про тормоза: дорогу пересекают дети, женщины, старики. Не зря же говорят: дети и старухи — самые опасные для шоферов препятствия на дорогах. Дети мечутся перед, машиной, и трудно угадать, в какую, сторону от них отворачивать; старухи не думают отступать назад, им некогда, лимит времени на исходе, поэтому не торопись проскакивать перед ними, пусть они перейдут на свою сторону без твоих помех. И еще самая большая опасность для шоферов в деревне — коровы. Перед ними не думай маневрировать, жми на тормоза, иначе ты лишишь себя права водить машину: невозмутимостью коровы утверждают веру в свою доброту и протестуют против людской спешки...
Однако на этот раз асфальт в Переволоках оказался чистым, без людей и скота, и Ярцев уже прикинул в уме— перегруженный самосвал с таким накатом и здесь. может выскочить из седловины по инерции. Огородников снова напомнил о пончиках.
— А тому, что с гитарой был, год дали.
— За что?
— За камень. Себя чуть не убил.
— Как?!
И сию же минуту на асфальте выросла девушка. Выросла и замерла на осевой линии, как вкопанный столб, нет, как скульптура —> высокая, стройная, на голове голубой берет, куртка и брюки на «молниях». Не иначе, та самая, о которой предупреждал Огородников. Да, она... Вероятно, хорошо знает правила движения, потому встала и замерла на осевой, или... своим выходом на осевую дает понять — сбавь скорость, притормози, иначе запишу твой номер, и тебе попадет за лихачество!..
Огородников схватился за ручку.
— Стой!.. Тормози...
Резкое торможение при большой накатной скорости неизбежно ведет к аварии: высокий корпус самосвала легко перевертывается вверх колесами и... в кювет. Зная об этом, Ярцев успел выжать педаль сцепления и включить третью скорость — мягкое торможение газом,— затем, чтоб не оказаться так быстро в кювете, подвернул ближе к осевой и дал сигнал девушке, которая будто не хотела слышать и видеть мчавшегося под уклон теперь уже с ревущим двигателем самосвала.
— Это она, та самая?..
Огородников как в рот воды набрал. Ярцев надавил на тормозную педаль. Надавил и... педаль провалилась! Провалилась до конца. Еще секунда — и девушка окажется , под колесами самосвала. Просто негде разминуться с ней.
И теперь эта секунда вместила в себя столько решений и действий, на одно осмысление которых в обычных условиях не хватило бы целого часа. Нет, Ярцев не растерялся, не оробел. Сознание успело напомнить о последствиях, казалось, неизбежной аварии, затем выбрать решение и, наконец, подать команду для действий. Все происходило одновременно, в одно мгновение. Руки, крепко державшие штурвал, выполняли свою работу скорее всего механически, привычно, по зрительным сигналам, а сознание лишь фиксировало происходящее.
Девушка стояла на осевой черте улицы. Самосвал не сходил с осевой, ибо трудно было уловить — куда, в какую сторону кинется девушка в последний момент. И когда стало ясно, что она не успеет отскочить ни вправо, ни влево, вывел самосвал на самый край дороги так, что передние и задние скаты колес правой стороны на какое-то мгновение оторвались от земли и резали воздух над кюветом. Еще мгновение... и весь корпус самосвала начало кренить вправо. Это был момент проседания правых колес на конусный срез кювета. Переходить на ручной тормоз при такой скорости бесполезно — его сорвет. Осталось одно — держать штурвал, держать что есть силы по прямой, иначе получится занос влево от частичного торможения колес на асфальте. Держи и норови пройти кювет наискось, по отлогой диагонали. Дальше машину будет бросать между телеграфных столбов, вдоль калиток, перед окнами домов, через лужи, через канаву возле водонаборной колонки... А там начнется подъем на вспаханный косогор...
Так, или, по крайней мере, в такой последовательности спланировал Ярцев выход из аварийной обстановки.
Лишь одного не учел он — как поведет себя груз, более семи тонн щебенки! И случилось непредвиденное. Едва самосвал накренился вправо, затем влево—неизбежная эволюция в момент перехода через кювет,— как перед кабиной распростерлась серая мгла из мелкой крошки дробленых камней. Она, как вздыбленная волна, захлестнула переднее стекло, ослепила обзор справа и слева. Лишь через боковое зеркало можно было увидеть, что делается сзади, и определить, не заносит ли тебя в сторону от намеченного курса,— но только на одно мгновение. В это мгновение Ярцев успел увидеть в зеркале заднего обзора прямую белую черту на асфальте и девушку, что продолжала стоять на прежней точке. И тут же, чуть впереди нее, выплескивалась из кузова текучей серой массой щебенка. Она, кажется, накрыла девушку или сбила ее с ног и потянула за собой вдоль дороги, будто норовя обогнать самосвал, отчего боковое зеркало тоже ослепило...
Перед глазами серая мгла. Терпкий запах придорожной пыли ударил в нос. Горьковато-горячий песок мгновенно высушил рот. Еще мгновение — и самосвал врежется в столб, в дом или... Может врезаться, если не удержишь руль, если поддашься слепой силе, страха и не одолеешь
дикий в таком случае норов машины. Во мгле она обязательно потянет на опасный путь. Но шофер, даже не видя дороги и не имея возможности остановить машину, обязан управлять рулем по зрительной памяти. В такой момент; его зрение и чутье как бы перемещаются в скаты передних колес, которые передают по рулевой колонке едва уловимые, но понятные сигналы о неровностях грунта.
Этому не надо удивляться: у водителей машин должно быть и есть второе зрение. Василий Ярцев хорошо пом-нит рассказ слепого фронтовика, бывшего механика-водителя танка. Тот до сих пор считает, что его лишили глаз врачи в госпитале, а не взрыв мины перед смотровой щелью на лобовой броне. Оставшись без глаз, он провел танк через ров и раздавил пулеметную точку, что отрезала пехотинцев от танков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55