Свидетельством было то, что незнакомец каким-то
образом освоил паучий прием точным ударом прошибать волю. Но было и
существенное различие. Когда наверху лестницы Найла обездвижил
паук-клейковик, то парализовал его как-то так, чтобы будучи не в силах
шевельнуть ни единым мускулом, Найл тем не менее находился в полном
сознании. Незнакомец же использовал некое прямое, грубое воздействие,
словно ударил чем-то тяжелым и тупым. От этого Найл чувствовал тошноту и
слабость, в то время как секундный паралич паука не оставил никаких
последствий. Различие, очевидно, крылось в том, что паук намеревался
только обездвижять, а незнакомец - вывести из строя.
Пристально вглядевшись в лицо-маску, Найл испытал странное чувство,
от которого темя пронзила ледяная игла; на миг показалось, что
незнакомец еще жив. Прошло несколько секунд, прежде чем стало ясно, что
именно произошло. Поддавшись смятению, Найл попытался прощупать ум
трупа. Рефлекс был совершенно, на сто процентов автоматический
(человек-то мертв). Результат должен был быть нулевой, равносильно тому
что шевельнуть ногой бездыханное тело. Тем не менее Найл ощутил зыбкое,
смутное тепло, наличие жизни. Тело в некотором смысле по-прежнему жило и
вместе с тем было бесчувственным, как растение или плод. Найл, полностью
отрешившись от мысли, попробовал снова. На этот раз он ощутил
инстинктивное отвращение и моментально отпрянул, словно прикоснулся к
чему-то мерзкому, осклизлому. В нераспавшемся жизненном поле мертвеца
было что-то отталкивающее, напоминающее неприятный запах. Да, такое же
ощутимое, как запах, и оттого невыразимое словами. С чем-то подобным
Найлу порой доводилось сталкиваться в пустыне. Умы хищников - например,
того чудовища под названием сага, что держало в лапах сверчка и
сжевывало его, будто черенок сельдерея. Помнилось и неприятие того что
он испытал, заглянув случайно в душу некоему демоническому, похожему на
летучую мышь созданию в Дельте; живое воплощение злобы, словно одержимое
похотью убийства.
Звук шагов вернул Найла к действительности. Симеон, а у него за
спиной Дравиг. Найл попытался подняться, но так и не рискнул: снова
подкатила тошнота. Он опять сполз вниз, спиной опершись о стену.
- Привет, Дравиг. Извини, что сорвал с места.
- Тебе нехорошо? - Найл был польщен подлинным участием в голосе
паука.
- Ничего, легчает помаленьку.
Дравиг посмотрел на труп.
- Кто этот человек?
- Один из убийц Скорбо.
- Какой ты молодец! А где третий?
- Не знаю. Но теперь можно сказать, почему они сняли с мертвого всю
одежду. Он, по-видимому, был одет в рубище раба, а им не хотелось, чтобы
мы узнали, среди кого он прятался. Думаю, надо бы прочесать квартал
рабов.
- Я дам приказ. Как погиб этот человек?
- Он покончил с собой вон тем ножом. Осторожно (паук поднял нож
предплюсной клешней и поднес к самым глазам), лезвие отравлено.
- Да. Это яд зеленого скалистого скорпиона. Пожалуй, самый сильный из
всех существующих ядов. - Обоняние у пауков гораздо чувствительнее, чем
у людей. - Смертелен даже для пауков.
- Тогда ты должен предупредить ловцов, чтобы были осторожны. Третий
может быть вооружен таким же.
Паук выразил подтверждение; мысленный образ был не связен со словами,
все равно что кивок.
- Тебе нужна помощь? - спросил Дравиг.
- Спасибо, нет, Симеон мне поможет.
- Тогда я должен возвратиться и обо всем доложить, - Дравиг
подобрался, будто встав навытяжку, и сказал с подчеркнутой деловитостью:
- От имени Смертоносца-Повелителя благодарю тебя за поимку этого убийцы.
- Найл достаточно хорошо понимал паучью ментальность, чтобы усвоить
суть: теперь действительно ясно, что люди этого города не несут никакой
вины за гибель Скорбо.
- Спасибо,- склонил голову Найл. Когда Дравиг удалился, Симеон
подобрал нож и аккуратно вложил его обратно в ножны.
- Я сделаю анализ. Отрава, должно быть, смертельна, - реплик
недавнего диалога он, естественно, слышать не мог.
- Это яд зеленого скалистого скорпиона.
- О, боги! - Симеон чуть не выронил нож. - Знал бы, так и не
прикоснулся бы к нему без перчаток! - он вынул из кармана большой
носовой платок и аккуратно обернул ножны, завязав концы в узел.
Найл осторожно поднялся по стене, с облегчением обнаружив, что
тошнота унялась, донимает лишь усталость. Симеон с беспокойством
поглядел на его лицо.
- Бледный какой. Он ударил тебя в живот?
Найл покачал головой.
- Он ударил силой воли, как паук.
Симеон воззрился не веря глазам.
- Ты уверен в этом?
- Абсолютно.
- Он не дотронулся до тебя оружием?
- Нет.
Симеон впитал это молча, Посмотрел вниз на тело, покачал головой.
- Так что же это, черт его дери?
Опустившись возле мертвого на колени, он обшарил ему карманы. Улов
небогатый: засаленный платок из дерюги да деревянные ложка с вилкой -
рабы таскают их с собой.
- Посмотри-ка ему на шею, - указал Найл. Как и ожидалось, нашли
золотую цепочку с кулоном. Симеон снял ее и протянул Найлу.
- Не желаешь?
- Нет, у меня уже одна есть.
Хотя подлинная причина отказа была не эта. Он чувствовал странное
интуитивное неприятие, словно от кулона веяло чем-то нечистым.
Не пройдя по проспекту и полпути, Найл понял, что идти пешком
расхрабрился зря. Каждый мускул в теле ныл, и ноги будто кто-то залил
свинцом. Несмотря на солнце, холодный воздух вызывал озноб. Смахнув снег
с невысокой стенки, Найл сел.
В нескольких сотнях метрах от него в центре площади искрилась на
солнце Белая башня; даже окружающий снег от ее чистоты казался
сероватым. Пристально глядя на нее, очерченную на фоне бледно-голубого
небосвода, Найл опять пережил тот же светлый, неизъяснимый порыв
радости, что и при первом взгляде на нее. Пауки тогда вели его как
узника, и он со всей семьей смотрел вниз на город с вершины южного
холма. Некое чутье подсказывало ему, что Белая башня олицетворяет
свободу и надежду. Глядя на нее теперь, Найл почувствовал, как от порыва
радости в нем истаяло истощение, и тут дошло, что оно и донимало-то лишь
оттого, что ум придавал ему значение.
Башня высилась посреди площади в обрамлении зеленой лужайки, скрытой
сейчас под снегом. Даже в дни рабства пауки позволяли своим слугам-людям
подстригать вокруг нее траву и выпалывать сорняки. Пауки не любили
башню, как символ былого превосходства человека, и даже пытались ее
взорвать. Но вместе с тем они чтили ее как тайну, недоступную их
пониманию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
образом освоил паучий прием точным ударом прошибать волю. Но было и
существенное различие. Когда наверху лестницы Найла обездвижил
паук-клейковик, то парализовал его как-то так, чтобы будучи не в силах
шевельнуть ни единым мускулом, Найл тем не менее находился в полном
сознании. Незнакомец же использовал некое прямое, грубое воздействие,
словно ударил чем-то тяжелым и тупым. От этого Найл чувствовал тошноту и
слабость, в то время как секундный паралич паука не оставил никаких
последствий. Различие, очевидно, крылось в том, что паук намеревался
только обездвижять, а незнакомец - вывести из строя.
Пристально вглядевшись в лицо-маску, Найл испытал странное чувство,
от которого темя пронзила ледяная игла; на миг показалось, что
незнакомец еще жив. Прошло несколько секунд, прежде чем стало ясно, что
именно произошло. Поддавшись смятению, Найл попытался прощупать ум
трупа. Рефлекс был совершенно, на сто процентов автоматический
(человек-то мертв). Результат должен был быть нулевой, равносильно тому
что шевельнуть ногой бездыханное тело. Тем не менее Найл ощутил зыбкое,
смутное тепло, наличие жизни. Тело в некотором смысле по-прежнему жило и
вместе с тем было бесчувственным, как растение или плод. Найл, полностью
отрешившись от мысли, попробовал снова. На этот раз он ощутил
инстинктивное отвращение и моментально отпрянул, словно прикоснулся к
чему-то мерзкому, осклизлому. В нераспавшемся жизненном поле мертвеца
было что-то отталкивающее, напоминающее неприятный запах. Да, такое же
ощутимое, как запах, и оттого невыразимое словами. С чем-то подобным
Найлу порой доводилось сталкиваться в пустыне. Умы хищников - например,
того чудовища под названием сага, что держало в лапах сверчка и
сжевывало его, будто черенок сельдерея. Помнилось и неприятие того что
он испытал, заглянув случайно в душу некоему демоническому, похожему на
летучую мышь созданию в Дельте; живое воплощение злобы, словно одержимое
похотью убийства.
Звук шагов вернул Найла к действительности. Симеон, а у него за
спиной Дравиг. Найл попытался подняться, но так и не рискнул: снова
подкатила тошнота. Он опять сполз вниз, спиной опершись о стену.
- Привет, Дравиг. Извини, что сорвал с места.
- Тебе нехорошо? - Найл был польщен подлинным участием в голосе
паука.
- Ничего, легчает помаленьку.
Дравиг посмотрел на труп.
- Кто этот человек?
- Один из убийц Скорбо.
- Какой ты молодец! А где третий?
- Не знаю. Но теперь можно сказать, почему они сняли с мертвого всю
одежду. Он, по-видимому, был одет в рубище раба, а им не хотелось, чтобы
мы узнали, среди кого он прятался. Думаю, надо бы прочесать квартал
рабов.
- Я дам приказ. Как погиб этот человек?
- Он покончил с собой вон тем ножом. Осторожно (паук поднял нож
предплюсной клешней и поднес к самым глазам), лезвие отравлено.
- Да. Это яд зеленого скалистого скорпиона. Пожалуй, самый сильный из
всех существующих ядов. - Обоняние у пауков гораздо чувствительнее, чем
у людей. - Смертелен даже для пауков.
- Тогда ты должен предупредить ловцов, чтобы были осторожны. Третий
может быть вооружен таким же.
Паук выразил подтверждение; мысленный образ был не связен со словами,
все равно что кивок.
- Тебе нужна помощь? - спросил Дравиг.
- Спасибо, нет, Симеон мне поможет.
- Тогда я должен возвратиться и обо всем доложить, - Дравиг
подобрался, будто встав навытяжку, и сказал с подчеркнутой деловитостью:
- От имени Смертоносца-Повелителя благодарю тебя за поимку этого убийцы.
- Найл достаточно хорошо понимал паучью ментальность, чтобы усвоить
суть: теперь действительно ясно, что люди этого города не несут никакой
вины за гибель Скорбо.
- Спасибо,- склонил голову Найл. Когда Дравиг удалился, Симеон
подобрал нож и аккуратно вложил его обратно в ножны.
- Я сделаю анализ. Отрава, должно быть, смертельна, - реплик
недавнего диалога он, естественно, слышать не мог.
- Это яд зеленого скалистого скорпиона.
- О, боги! - Симеон чуть не выронил нож. - Знал бы, так и не
прикоснулся бы к нему без перчаток! - он вынул из кармана большой
носовой платок и аккуратно обернул ножны, завязав концы в узел.
Найл осторожно поднялся по стене, с облегчением обнаружив, что
тошнота унялась, донимает лишь усталость. Симеон с беспокойством
поглядел на его лицо.
- Бледный какой. Он ударил тебя в живот?
Найл покачал головой.
- Он ударил силой воли, как паук.
Симеон воззрился не веря глазам.
- Ты уверен в этом?
- Абсолютно.
- Он не дотронулся до тебя оружием?
- Нет.
Симеон впитал это молча, Посмотрел вниз на тело, покачал головой.
- Так что же это, черт его дери?
Опустившись возле мертвого на колени, он обшарил ему карманы. Улов
небогатый: засаленный платок из дерюги да деревянные ложка с вилкой -
рабы таскают их с собой.
- Посмотри-ка ему на шею, - указал Найл. Как и ожидалось, нашли
золотую цепочку с кулоном. Симеон снял ее и протянул Найлу.
- Не желаешь?
- Нет, у меня уже одна есть.
Хотя подлинная причина отказа была не эта. Он чувствовал странное
интуитивное неприятие, словно от кулона веяло чем-то нечистым.
Не пройдя по проспекту и полпути, Найл понял, что идти пешком
расхрабрился зря. Каждый мускул в теле ныл, и ноги будто кто-то залил
свинцом. Несмотря на солнце, холодный воздух вызывал озноб. Смахнув снег
с невысокой стенки, Найл сел.
В нескольких сотнях метрах от него в центре площади искрилась на
солнце Белая башня; даже окружающий снег от ее чистоты казался
сероватым. Пристально глядя на нее, очерченную на фоне бледно-голубого
небосвода, Найл опять пережил тот же светлый, неизъяснимый порыв
радости, что и при первом взгляде на нее. Пауки тогда вели его как
узника, и он со всей семьей смотрел вниз на город с вершины южного
холма. Некое чутье подсказывало ему, что Белая башня олицетворяет
свободу и надежду. Глядя на нее теперь, Найл почувствовал, как от порыва
радости в нем истаяло истощение, и тут дошло, что оно и донимало-то лишь
оттого, что ум придавал ему значение.
Башня высилась посреди площади в обрамлении зеленой лужайки, скрытой
сейчас под снегом. Даже в дни рабства пауки позволяли своим слугам-людям
подстригать вокруг нее траву и выпалывать сорняки. Пауки не любили
башню, как символ былого превосходства человека, и даже пытались ее
взорвать. Но вместе с тем они чтили ее как тайну, недоступную их
пониманию.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41