Затем
они до конца отодвинули стальную дверь - канавка, по которой двигались
колесики, была наполнена слежавшейся ржавчиной и пылью, Первое, что
попало на глаза, это изувеченный труп, лежащий в луже крови. Женщина,
голова и рука отъедены. Аккуратно срезанная паучьими челюстями одежда,
все еще в белесых тенетах, лежала возле. Очевидно, гости потревожили
восьмилапого во время обеда.
Найл поднял голову. В мутном свете, цедящимся через запыленные окна,
виднелось с дюжину коконов человеческих очертаний, подвешенных под
потолочными балками. Они чуть покачивались на слабом ветру, в точности
как все это было в уме капитана. Удивительно, насколько в
действительности каменный склеп соответствовал тому секундному образу во
всех деталях. Было лишь одно небольшое отличие. Тогда ему показалось,
что в мясницкой стоит запах крови, здесь же чувствовалась лишь сырость и
затхлость. И это, понял он, из-за разницы между чутьем человека и куда
более тонким чутьем паука.
- Ты думаешь, кто-нибудь из них жив? - спросил Найл у Симеона.
- Вот эта была жива, - Симеон указал на труп женщины. - Иначе кровь
бы из нее так не текла. Найл повернулся к Дравигу.
- Как ты думаешь, кого-нибудь из них можно спасти?
Ответный импульс Дравига в человечьем обиходе соответствовал
пожиманию плечами.
Помещение было по сути голым бетонным бункером, пустым, если не
считать нескольких ящиков, сваленных в самом дальнем углу. Людские тела
висели примерно в паре метров над головами. Каждое окутывала
полупрозрачная кисея, удивительно нежная; волокна гораздо тоньше, чем у
обычной паутины. Когда глаза привыкли к тусклому освещению, под кисеей
стали различаться лица - у одного, заметно, даже открыты глаза.
- Вон тот, судя по всему, ребенок, - указал Симеон.
Тело, висящее в самом отдалении, находилось на высоте около полутора
метров; сквозь тонкую кисею, капюшоном покрывающую лицо, виднелись
темные кудрявые волосы. Мысль, пришедшую в голову Найду, вслух высказал
Симеон.
- Это не тот ли самый брат твоей кухарки, как там ее?
- Нира. Может, и да. Его никак нельзя срезать? - спросил Найл у
Дравига.
Паук вздыбился на стену и протянул вверх передние лапы, одной из них
придерживая тело, а другой обрывая волокно, на котором оно болталось.
Упавший кокон он аккуратно подхватил в средние лапы. Найл принял от него
тело, липкая кисея приставала к пальцам и тунике. Ребенка он вынес на
свет и аккуратно опустил на пол. Покрывающая лицо кисея напоминала
липкую прорезиненную ткань, и не давалась попыткам ее разорвать. Найл
позаимствовал у Сидонии тесак с острым как бритва лезвием и оттянув
кисею так, что открылось лицо, затем аккуратно распорол липкие волокна.
Лицо было мертвенно бледным, без признаков дыхания. Но когда Симеон
содрал тенета, покрывающие руку, Дравиг протянул среднюю лапу к груди
ребенка и сказал: "Он жив". Через минуту Симеон поместил большой палец
ребенку на запястье и сказал, что прослушивается слабый пульс. Найл
положил руку на холодный лоб.
- Есть какой-нибудь способ его оживить? Симеон покачал головой:
- Не знаю. Если это яд, парализующий центральную нервную систему,
дело может быть непоправимо. Вон тот, похоже, уже мертв, - он у казал на
лицо, заострившееся как череп.
- Это в самом деле так? - спросил Найл у Дравига. Дравиг вздыбился,
вытянув средние лапы в сторону покачивающегося тела.
- Нет. Он жив. Здесь живы все, только одна женщина на дальнем конце
близка к смерти.
Сидония всполошила их, выкрикнув:
- Вон тот повел глазами!
Она стояла под коконом, свисающим с середины балки, где падающий из
двери свет делал видимость более отчетливой. Кокон был невелик - в нем
находился какой-нибудь рослый ребенок или подросток. Глаза за
покрывающей лицо кисеей были закрыты. Найл внимательно вгляделся, но не
смог уловить признаков дыхания.
- Тебе не померещилось?
- Откуда! У него дрогнули ресницы.
Найл обратился к телу, покачивающемуся над головой.
- Если ты меня слышишь, постарайся приоткрыть глаза.
Ничего не произошло. Найл повторил еще раз, медленнее и громче. И вот
после долгой паузы ресницы дрогнули - слабо, но явно.
- Я же сказала, он живой, - произнесла Сидония.
- Это не "он",- поправил Дравиг, - это женская особь.
С той стороны бункера донесся взволнованный возглас Симеона. Он
разглядывал ящики, сваленные в дальнем конце.
- Что там?
- Опечатано, и стоит гриф, что здесь больничный инвентарь. А ну,
дайте сюда тесак, попробую снять крышку.
При взгляде на ребенка, лежащего на бетонном полу, затылок Найлу
пронзила острая боль, давая понять, что медальон висит на шее уже
слишком долго; Найл снял его и кинул в карман. Облегчение наступило
такое, что голова закружилась; он уж забыл, что медальон потребляет
столько энергии. В глазах на мгновенье потемнело, а в ушах грянул звон.
Найла качнуло; чтобы не упасть, он опустился на корточки, придерживаясь
обеими руками за пол.
Через несколько секунд темнота развеялась, и стало видно лицо
ребенка. А затем, совершенно внезапно, Найл опешил от пробравшего
озноба. Все равно что броситься на дно какого-нибудь ледяного омута,
куда никогда не проникает свет. Одновременно начала возвращаться
изнуряющая тошнота - как вчера, когда столкнулся с убийцей Скорбо.
Возникло странное ощущение, что произошло что-то нехорошее. Найл
тревожно вскинулся и с облегчением увидел, что все вокруг по-прежнему:
Симеон с Сидонией сообща усердствуют над одним из ящиков, а Дравиг
смотрит; было очевидно, что они ничего такого не чувствуют. В проеме
открытой двери на фоне вечереющего неба мягкими красками играли цветы -
как-то странно, будто сквозь рябь знойного марева. А Найла вдруг начал
бить ледяной озноб, такой, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не клацали.
И еще чувствовалась собственная уязвимость, будто слой кожи удалили, и
обнажились все нервные окончания.
Солнце снаружи казалось бесконечно обманчивым, а усталость одолела
такая, что не хватало сил подняться на ноги. Жутко захотелось лечь на
пол и закрыть глаза. Но Найл почуял, что стоит поддаться соблазну - и
все, замерзнет до смерти. Только с помощью судорожного усилия воли он
смог медленно распрямить спину, опереться на руки и колени, и лишь
затем, пошатываясь, встать на ноги. При этом он снова почувствовал, что
вот-вот лишится чувств, но подавил в себе тошноту и, одолев, расстояние
в полдюжины шагов, вышел на солнце.
Это было равносильно погружению в теплую ванну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
они до конца отодвинули стальную дверь - канавка, по которой двигались
колесики, была наполнена слежавшейся ржавчиной и пылью, Первое, что
попало на глаза, это изувеченный труп, лежащий в луже крови. Женщина,
голова и рука отъедены. Аккуратно срезанная паучьими челюстями одежда,
все еще в белесых тенетах, лежала возле. Очевидно, гости потревожили
восьмилапого во время обеда.
Найл поднял голову. В мутном свете, цедящимся через запыленные окна,
виднелось с дюжину коконов человеческих очертаний, подвешенных под
потолочными балками. Они чуть покачивались на слабом ветру, в точности
как все это было в уме капитана. Удивительно, насколько в
действительности каменный склеп соответствовал тому секундному образу во
всех деталях. Было лишь одно небольшое отличие. Тогда ему показалось,
что в мясницкой стоит запах крови, здесь же чувствовалась лишь сырость и
затхлость. И это, понял он, из-за разницы между чутьем человека и куда
более тонким чутьем паука.
- Ты думаешь, кто-нибудь из них жив? - спросил Найл у Симеона.
- Вот эта была жива, - Симеон указал на труп женщины. - Иначе кровь
бы из нее так не текла. Найл повернулся к Дравигу.
- Как ты думаешь, кого-нибудь из них можно спасти?
Ответный импульс Дравига в человечьем обиходе соответствовал
пожиманию плечами.
Помещение было по сути голым бетонным бункером, пустым, если не
считать нескольких ящиков, сваленных в самом дальнем углу. Людские тела
висели примерно в паре метров над головами. Каждое окутывала
полупрозрачная кисея, удивительно нежная; волокна гораздо тоньше, чем у
обычной паутины. Когда глаза привыкли к тусклому освещению, под кисеей
стали различаться лица - у одного, заметно, даже открыты глаза.
- Вон тот, судя по всему, ребенок, - указал Симеон.
Тело, висящее в самом отдалении, находилось на высоте около полутора
метров; сквозь тонкую кисею, капюшоном покрывающую лицо, виднелись
темные кудрявые волосы. Мысль, пришедшую в голову Найду, вслух высказал
Симеон.
- Это не тот ли самый брат твоей кухарки, как там ее?
- Нира. Может, и да. Его никак нельзя срезать? - спросил Найл у
Дравига.
Паук вздыбился на стену и протянул вверх передние лапы, одной из них
придерживая тело, а другой обрывая волокно, на котором оно болталось.
Упавший кокон он аккуратно подхватил в средние лапы. Найл принял от него
тело, липкая кисея приставала к пальцам и тунике. Ребенка он вынес на
свет и аккуратно опустил на пол. Покрывающая лицо кисея напоминала
липкую прорезиненную ткань, и не давалась попыткам ее разорвать. Найл
позаимствовал у Сидонии тесак с острым как бритва лезвием и оттянув
кисею так, что открылось лицо, затем аккуратно распорол липкие волокна.
Лицо было мертвенно бледным, без признаков дыхания. Но когда Симеон
содрал тенета, покрывающие руку, Дравиг протянул среднюю лапу к груди
ребенка и сказал: "Он жив". Через минуту Симеон поместил большой палец
ребенку на запястье и сказал, что прослушивается слабый пульс. Найл
положил руку на холодный лоб.
- Есть какой-нибудь способ его оживить? Симеон покачал головой:
- Не знаю. Если это яд, парализующий центральную нервную систему,
дело может быть непоправимо. Вон тот, похоже, уже мертв, - он у казал на
лицо, заострившееся как череп.
- Это в самом деле так? - спросил Найл у Дравига. Дравиг вздыбился,
вытянув средние лапы в сторону покачивающегося тела.
- Нет. Он жив. Здесь живы все, только одна женщина на дальнем конце
близка к смерти.
Сидония всполошила их, выкрикнув:
- Вон тот повел глазами!
Она стояла под коконом, свисающим с середины балки, где падающий из
двери свет делал видимость более отчетливой. Кокон был невелик - в нем
находился какой-нибудь рослый ребенок или подросток. Глаза за
покрывающей лицо кисеей были закрыты. Найл внимательно вгляделся, но не
смог уловить признаков дыхания.
- Тебе не померещилось?
- Откуда! У него дрогнули ресницы.
Найл обратился к телу, покачивающемуся над головой.
- Если ты меня слышишь, постарайся приоткрыть глаза.
Ничего не произошло. Найл повторил еще раз, медленнее и громче. И вот
после долгой паузы ресницы дрогнули - слабо, но явно.
- Я же сказала, он живой, - произнесла Сидония.
- Это не "он",- поправил Дравиг, - это женская особь.
С той стороны бункера донесся взволнованный возглас Симеона. Он
разглядывал ящики, сваленные в дальнем конце.
- Что там?
- Опечатано, и стоит гриф, что здесь больничный инвентарь. А ну,
дайте сюда тесак, попробую снять крышку.
При взгляде на ребенка, лежащего на бетонном полу, затылок Найлу
пронзила острая боль, давая понять, что медальон висит на шее уже
слишком долго; Найл снял его и кинул в карман. Облегчение наступило
такое, что голова закружилась; он уж забыл, что медальон потребляет
столько энергии. В глазах на мгновенье потемнело, а в ушах грянул звон.
Найла качнуло; чтобы не упасть, он опустился на корточки, придерживаясь
обеими руками за пол.
Через несколько секунд темнота развеялась, и стало видно лицо
ребенка. А затем, совершенно внезапно, Найл опешил от пробравшего
озноба. Все равно что броситься на дно какого-нибудь ледяного омута,
куда никогда не проникает свет. Одновременно начала возвращаться
изнуряющая тошнота - как вчера, когда столкнулся с убийцей Скорбо.
Возникло странное ощущение, что произошло что-то нехорошее. Найл
тревожно вскинулся и с облегчением увидел, что все вокруг по-прежнему:
Симеон с Сидонией сообща усердствуют над одним из ящиков, а Дравиг
смотрит; было очевидно, что они ничего такого не чувствуют. В проеме
открытой двери на фоне вечереющего неба мягкими красками играли цветы -
как-то странно, будто сквозь рябь знойного марева. А Найла вдруг начал
бить ледяной озноб, такой, что пришлось стиснуть зубы, чтобы не клацали.
И еще чувствовалась собственная уязвимость, будто слой кожи удалили, и
обнажились все нервные окончания.
Солнце снаружи казалось бесконечно обманчивым, а усталость одолела
такая, что не хватало сил подняться на ноги. Жутко захотелось лечь на
пол и закрыть глаза. Но Найл почуял, что стоит поддаться соблазну - и
все, замерзнет до смерти. Только с помощью судорожного усилия воли он
смог медленно распрямить спину, опереться на руки и колени, и лишь
затем, пошатываясь, встать на ноги. При этом он снова почувствовал, что
вот-вот лишится чувств, но подавил в себе тошноту и, одолев, расстояние
в полдюжины шагов, вышел на солнце.
Это было равносильно погружению в теплую ванну.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41