Егор, не поднимаясь, ногой в живот отбросил его от кровати. Макар подхватил падающего главаря и ловко вывернул из руки наган.
Закревский растерянно и нервно провел несколько раз ладонью по лицу.
– Что вы?… – оглянулся.
Макар стоял у двери, прищурившись.
– Дай, – потянулся Закревский за наганом. – Черт с вами… сволочи. Дай.
– Пойдем, на улице отдам.
– Ты едешь со мной?
– Еду.
– Сволочи, – еще раз сказал Закревский и вышел, не оглянувшись.
Макар нагнул голову и пошел следом. Тоже не оглянулся. Братья долго смотрели на дверь, как будто ждали, что она откроется, войдет Макар и скажет: «Раздумал».
Вместо Макара вошел Игнатий.
– Макарка поехал с ними, – тихо сказал Кондрат. – Удержи… а?
Игнатий махнул рукой:
– Пусть сломит где-нибудь голову. Мне об своей подумать некогда.
– 16 -
Показав Кузьме, как идти домой, Федя, не попрощавшись, скорым шагом пошел в другую сторону.
– Федор! – крикнул Кузьма, когда тот изрядно отошел.
Федя остановился.
– Возьми! – Кузьма показал наган.
Федя махнул рукой: «Нет» – и продолжал свой путь.
Напрямик, через лес, без дороги, вышел он к Баклани-реке, долго искал по берегу лодку. Наконец увидел чью-то плоскодонку, примкнутую к большой коряге. Сбил камнем замок, стащил в воду и, отгребаясь плашкой для сиденья, переплыл реку. Вытащил подальше на берег лодку и снова углубился в лес. Долго шагал, разнимая руками ветки… Перепрыгивал через ручьи и колоды.
К полудню вышел на открытую поляну. Посреди поляны стояла избушка. Избушка та была небольшая, с маленьким окошком и жестяной трубой на крыше. Из трубы синей струйкой кучерявился дымок и низко, слоями, растягивался по поляне.
Федя огляделся по сторонам, вошел в избушку.
Перед камельком на корточках сидел белоголовый древний старик с мокрыми, подслеповатыми глазами. Он долго рассматривал вошедшего, потом сказал:
– Никак Федор?
– Он. Здорово, отец.
– За утятами?
– Не совсем… По делу шел, завернул обогреться.
– Правильно, – одобрил старик. – Садись. Сейчас щерба будет.
Федор сел, оглядел избушку. По стенам до самого потолка висели знакомые пучки засушенных трав. Смешанный запах этих трав не выветривался из избушки ни зимой, ни летом. В переднем углу висела большая икона божьей матери.
Этот старик, Соснин Михей (Михеюшка, как его называли в деревне), был из Баклани. Жил у вдовой дочери, давно не работал. Случилось так, что на его глазах с деревенской церкви своротили крест… Михеюшка побледнел, ушел домой и слег. А когда поправился маленько, ушел совсем из деревни. Поселился в охотничьей избушке. Кормили его охотники, и раза два в месяц приходила дочь, приносила харчишек. Иногда, в хорошую погоду, сам добывал в реке рыбку. В деревню не собирался возвращаться.
– Шел бы домой, чего заартачился-то? Живут же другие старики… Что они, хуже тебя, что ли? – говорила дочь в сердцах.
– Пускай живут, – покорно отвечал Михеюшка. – Пускай живут. Я им ничего говорить не буду. Я свой век здесь доживу.
– Как здоровьишко, отец? – спросил его Федор.
– Хорошо, бог милует.
– К тебе седня никто не заходил?
– Нет, никого не было.
– Я посижу у тебя тут до ночи.
– Сиди, мне што. Дочь моя не померла там?
– Не слышал.
– Долго не идет что-то. Я уж харчишками подбился. Увидишь – скажи ей.
– Скажу.
До поздней ночи ждал Федя. Наколол старику дров, натаскал в кадушку воды, рассказал все новости деревенские, поговорили о ранешней жизни.
Михеюшка, помолившись на сон грядущий, охая и жалуясь на нонешние времена, полез на нары, а Федя остался сидеть у окна.
Перед дверцей камелька, на полу, затейливо переплетаясь, играли желтые пятна света. Потрескивали дрова в печке, по избушке ласковыми волнами разливалось тепло. Ворочался и вздыхал в углу Михеюшка, сухо трещал сверчок.
Федя закурил и, удобнее устроившись на лавке, стал смотреть в окошко. Так, не двигаясь, просидел часа два. Никто не приходил.
Вдруг на улице послышалась какая-то возня. Федя втянул голову в плечи, перестал дышать, глядя на окно… Ему показалось – или он в самом деле увидел? – что в окно, в нижнюю клеточку кто-то заглянул. Несколько минут было тихо. Потом скрипнули доски крыльца. Федя на цыпочках перешел от окна к стенке. Дверь медленно, с певучим зыком открылась. Кто-то вошел, так же медленно закрыл за собой дверь, стоял не двигаясь.
– Это ты, Гринька? – спросил Федя.
Вошедший громко сглотнул слюну. Спросил:
– Кто это?
– Проходи. Я тебя давно жду, – Федя подошел к двери, захлопнул ее плотнее.
– Что-то не узнаю…
Федя выбрал около камелька лучину потолще, зажег, поднял над головой.
– Федя?! – Гринька с минуту заметно колебался, потом прошел к камельку, протянул к огню озябшие руки. – А чего… почему, говоришь, ждал меня?
– Так я же… – Федя воткнул лучину в пазовую щель над столом, – я ж за тобой пришел.
Гринька выпрямился, посмотрел на дверь, потом на Федю. Растерянно и жалко сморщился.
– Там есть кто-нибудь? – спросил он, кивнув на дверь.
– Есть. В кустах сидят с ружьями, – Федя гыкнул и стал подыматься с чурбака.
Гринька тихо попросил:
– Погоди. Дай хоть отогреюсь маленько… окоченел весь. Ночи холодные еще.
Федя присел на корточки рядом с Гринькой, подкинул в камелек смолья. Огонь вспыхнул с новой силой, громко загудел в печурке.
– Разыскала беда… пошло косяком, – вздохнул Гринька. – Попадаюсь, как дите.
Федя смотрел на огонь.
Гринька тоже замолчал: с удовольствием отогревался. На запястьях его больших грязных рук еще видны были следы вчерашнего ремня.
– Ты теперь сыщиком работаешь? – не без горечи спросил Гринька.
– Нет, – добродушно откликнулся Федя. – Помочь надо хорошим людям. Да и ты погулял, Гринька. Хватит, однако. Сколько уж? Годов восемь? До переворота ведь ишо…
– А чего… эти не заходют? – спросил Гринька и опять кивнул головой на дверь.
Федя тоже посмотрел в ту сторону.
– Там нету никого.
– Ну? – Гринька оживился. – Ты один?
– Ага.
– А если убегу?
– Не убежишь, – Федя подбросил в печурку. – От меня не убежишь.
Гринька оглядел гигантскую фигуру Феди, цокнул языком:
– М-дэ-э… Не та уж у меня силушка, верно. Утром пойдем?
– Можно утром.
Надолго замолчали. Потом Гринька скромно кашлянул в кулак и начал издалека:
– Ты говоришь – погулял… – он прищурился, почесал около уха. – В том-то и загвоздка, что не погулял. Только собрался – и вот… не успел. А погулять бы сейчас можно. Хорошо, с треском!
Он посмотрел на Федю, проверяя действие своих слов. Федя не заинтересовался.
– Да-а, – вздохнул Гринька, – обидно. Всю жизнь копил – и так в земле все останется… – он опять посмотрел на Федю.
Тот как будто не слышал.
Гринька нетерпеливо пошевелился и продолжал:
– Золота у меня с пудик припасено. В земле зарыто.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139