Но это была только лишь треть зала. Всегда и везде. В разных городах сначала Советского Союза, а потом России, Белоруссии, Украины…
Песни Портнова нравились даже устроителям концертов. Но несмотря на это, устроители звонили Леше все реже, приглашали хорошо если раза два в год. Жить так дальше было нельзя, но бросать музыку Портнов не собирался и, дабы решить эту неразрешимую задачу, начал искать ошибки в собственном творчестве.
– Смещение, – повторял Портнов, образованный, прекрасно знающий теорию музыки человек, купившийся на шарлатанскую теорию учителя-недоучки. – Смещение.
Это было ключевое слово гуру – Миши Франкенштейна, как звали его приятели. В перерывах между «кислотой» и героином Миша в больших количествах слушал старый тяжелый рок семидесятых, покачивал в такт указательным пальцем, прихлопывал ладошкой по табурету и произносил многозначительно:
– Смещение…
Это таинственное смещение в барабанных рисунках, в нотах бас-гитары, в общем ритме и искал Портнов, мучая своих друзей, пытаясь добиться от них желанного «драйва», который сразу же соберет в залы публику, привлечет менеджеров, откроет для «Каданса» радиоэфир, распахнет двери телевизионных студий, и дальше пойдет не жизнь, а просто малина с клубникой, обильно заправленные густыми сливками.
Окончательно рассорившись с остатками «Каданса», Леша принял героическое решение и покинул группу, которой отдал ни много ни мало – двадцать лет своей жизни. Лучших лет, как он теперь понимал.
– Леха, – сказали ему музыканты во время последней, самой последней встречи. – Леха! Тут ситуация такая. Или ты, или мы. Мы больше не можем. У нас есть предложения…
– Идите на хуй со своими предложениями, – сказал Леша. – Я все понял. Всего доброго.
И ушел, хлопнув дверью.
Потом, правда, все они созвонились, долго друг перед другом извинялись и остались вроде бы в приятельских отношениях.
Через неделю Портнов узнал, в чем заключалось «предложение», так и не озвученное музыкантами при расставании с руководителем. «Каданс» стал аккомпанирующей группой певицы Раисы Неволиной, когда-то очень неплохо, даже более чем неплохо певшей джаз, занимавшейся как классикой, так и самыми смелыми музыкальными экспериментами, дружившей с записными авангардистами и почти уже ставшей культовой фигурой столичного андеграунда, а потом как-то быстренько переквалифицировавшейся в заурядную поп-певицу.
«Жить– то надо», -покачивая головами, говорили умудренные возрастом авангардисты и печально улыбались, когда видели на экранах телевизоров свою подружку Раису, которая в окружении спортивного вида прыгающих мальчиков и девочек, похожих на мальчиков, открывала рот под фонограмму, солнечно улыбалась и всем своим видом показывала, что ей очень хорошо и лучшей жизни она никогда не могла себе представить.
«Жить– то надо».
Авангардисты с сожалением переключали каналы телевизоров, но Раиса была всюду – «Песня года», концерт, посвященный Дню милиции, День города, выступление перед солдатами в одной из «горячих точек».
«Жить– то надо»…
Примерно через месяц после того, как Портнов узнал о решении «Каданса», он включил телевизор и увидел улыбающуюся в микрофон Раису. За ее спиной весело выплясывали разнополые «движущиеся обои», а за их точеными фигурками Леша разглядел лица своих друзей. Лица эти всего за месяц успели невероятным образом пополнеть, они были равнодушны и блестели, словно покрытые лаком.
Вот тогда и пришло решение.
– Все, Валя, – сказал он, отодвинув от себя тарелку с безвкусной котлетой-полуфабрикатом. – Все. Иду в большой бизнес. Раз пошла такая пьянка…
– Давно пора, – ответила Валя. – Только в какой? Что ты делать-то будешь?
– Займусь продюсерской деятельностью.
– Господи ты боже мой! – Валя с грохотом бросила тарелку в раковину. – Я-то думала, тебе что-нибудь дельное на ум пришло… А ты снова… Когда же этому настанет конец?…
Несмотря на все свои творческие неудачи, Леша Портнов пользовался в музыкальном мире столицы уважением и имел определенный авторитет, не говоря уже о том, что он знал всех и все знали его. А многие по-настоящему любили.
Спустя неделю, которая прошла в размышлениях о стратегии и тактике будущего продюсерского центра, Леша пришел к своему старому товарищу Марку Беленькому. Пока «Каданс» вел многолетнюю бесплодную борьбу за достойное место под софитами, Беленький вырос из внештатного газетного журналиста в главного редактора радиостанции, носившей скромное название «Главное радио».
– Что, ищешь молодые дарования? – спросил Беленький, глядя на измученного бессонницей приятеля.
– А ты откуда знаешь?
– Да работа у меня такая – все знать. На самом деле народ уже в курсе, что ты открываешь контору.
– Я еще ничего не открываю, – удивленно сказал Портнов. – Откуда такие сведения? Да у меня и денег нет на контору. Я так… если вдруг какая-нибудь команда интересная… Может, вместе поработаем… А контора – это же ломовые бабки.
– Ну, бабки-то найти можно. Ты парень шустрый.
– Ага. Шустрый. Только что-то моя шустрота меня не кормит.
– Ничего. Значит, время не пришло, – философски заметил Беленький. – Придет время – все окупится. Значит, ищешь талантливую молодежь?
– А ты можешь что-нибудь предложить?
– Могу, – сказал Беленький и зевнул. – Этого добра навалом. Каждый день приносят свои шедевры.
– Давай поглядим, – деланно-равнодушно произнес Портнов.
Портнов не был наивным человеком, как не был и дилетантом. За долгую жизнь в музыке Леша держал в руках тысячи демо-кассет и некоторые из них даже слушал. В девяносто девяти случаях из ста это был абсолютно непригодный материал. Абсолютно! Ни слуха, ни голоса у певца, полное отсутствие умения играть на инструментах, не говоря уже о композиторском и поэтическом даре. Последние две вещи, как правило, даже рядом не лежали с этими демо-кассетами. Все кассеты, которые вручали ему после концертов поклонники, Портнов обычно выбрасывал, не слушая. И знал точно, что ничего не потерял.
Сейчас ситуация была иной. То, что могло оказаться у Беленького, уже прошло, фигурально выражаясь, первый тур прослушивания.
По незыблемым правилам, демо-материалы, идущие «из народа», сначала попадали на суд младших редакторов, и те отсеивали явную «некондицию». Чаще всего для того, чтобы понять, что место кассеты в мусорной корзине, хватало первых десяти секунд. Но вообще редакторы ленились слушать кассеты, расценивая их как неуважение к своим персонам. «Нормальная группа, – говорили они, – сразу делает сидюк. Это только маромои всякие еще на кассеты пишут». Беленький был другого мнения, но не спорил с девчонками-редакторами. Действительно, если ежедневно вбивать себе в уши такую лавину самодеятельной музыки, можно и впрямь с ума сойти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111