Не отрывая взгляда от купола гостиницы, я попытался выкинуть из головы все мысли о боли, все дурные предчувствия. «Она не уехала». Только эту мысль я и позволял себе.
К тому времени, как дошел до дощатого настила, я дышал с трудом и ноги так устали, что, несмотря на мою решимость, пришлось остановиться. Теперь, почти одновременно с ритмом дыхания, пронизывая меня по временам, возникало и пропадало чувство дезориентации. Я старался его проанализировать в надежде, что смогу отразить эти постоянные атаки. Вероятно, оно возникало вследствие потрясений, через которые мне пришлось пройти. Когда я снова буду с Элизой, это чувство пройдет и ее любовь вновь привяжет меня к этой эпохе.
Не дав рассудку нанести ответный удар, состоящий в предположении, что ее может не быть в гостинице, я неуклюже зашагал по настилу, стиснув зубы и устремив взгляд на гостиницу. «Она еще там, - твердил я про себя. - Она не уедет. Железнодорожный вагон будет стоять все там же. Она прикажет оставить его там, пока…»
Я остановился, застигнутый приступом головокружения. «Этого не может быть», - думал я. Но глаза мои отчетливо видели, что это так. Подъездной железнодорожный путь был пуст.
«Нет». Я покачал головой. Ладно, вагон уехал, а Элиза осталась - имеет это смысл или нет. Я ведь читал об этом. Она отправила труппу вперед себя в Денвер. Но сама по-прежнему здесь.
Я сам не заметил, как вновь перешел на бег. Гостиница была слабо освещена; почти все окна темные - могло быть три или четыре часа утра. «Не имеет значения, - сказал я себе. - Она в своем номере, не спит. Ждет меня». Я не стал рассматривать другие варианты, просто не мог себе этого позволить. Во мне жил такой огромный страх, что, если бы я дал ему волю, он бы меня поглотил. «Она здесь», - думал я. Сконцентрировавшись на этой мысли, я воздвигал барьер против страха. Она здесь. Она здесь.
Пока бежал по дорожке, я оглядел себя и увидел, каким был грязным и неопрятным. Появись я в холле в таком виде, меня могли бы остановить, а мне нельзя задерживаться. Повернув налево, я сбежал по наклонной дорожке к Пасео-дель-Мар и завернул за угол гостиницы. Теперь справа от меня проплывал огромный белый фасад. Я слышал, как по дорожке стучат подошвы моих ботинок. При каждом вдохе в груди жгло и кололо. «Не останавливайся, - произнес мысленный голос. - Она здесь. Продолжай идти. Уже почти пришел. Беги». Мне не хватало воздуха, и я чуть замедлил шаги. Дойдя до южной лестницы, я начал подниматься, повиснув на перилах. Казалось, прошло столетие с тех пор, как мы вместе шли по этим ступеням; миллион лет с тех пор, как я встретил ее на пляже. «Она здесь, - настаивал голос - Беги. Она здесь».
Дверь террасы. С усилием толкнув ее, я ввалился внутрь и направился к боковому коридору. Она здесь, ждет в своей комнате. В точности как я читал об этом. Мои ботинки стучали по половицам. Все вдруг поплыло у меня перед глазами.
- Ноябрь тысяча восемьсот девяносто шестого года, - тревожно забормотал я. - Сейчас ноябрь тысяча восемьсот девяносто шестого года.
Я завернул в открытый дворик и побежал по дорожке. «Она здесь», - говорил я себе. Когда по щеке у меня покатилась слеза, я понял, что размытость зрения и вызвана слезами.
- Она здесь, - произнес я вслух. - Здесь.
Свернув в общую гостиную, я, шатаясь, дошел до ее двери и, рухнув на нее, постучал.
- Элиза!
Прислушиваясь, я стал ждать. В ушах отдавались удары сердца. Я снова постучал.
- Элиза!
Ни звука из-за двери. Я с трудом сглотнул и приложил к двери правое ухо. Она должна быть там. Она просто спит. Сейчас она встанет, подбежит к двери и откроет ее. Я стучал снова и снова. Она откроет дверь и окажется в моих объятиях - моя Элиза. Она не могла уехать. После такого письма! Сейчас она бежит к двери. Сейчас. Сейчас. Сейчас!
- Господи!
На меня словно что-то обрушилось. Она уехала. Робинсон уговорил ее уехать. Она сейчас едет в Денвер. Я никогда больше ее не увижу.
В тот момент меня покинули все силы. Повернувшись, я привалился к двери и медленно сполз на ковер - все поплыло у меня перед глазами. Прижав к лицу ладони, я заплакал. Точно так же, как плакал целую вечность тому назад в жарком, душном подвальчике. Правда, тогда это были слезы счастья, облегчения и радости: я знал, что встречу Элизу. Теперь же я плакал от горькой безысходной печали, от сознания того, что уже никогда ее не увижу. Пусть время делает свое дело. Неважно, в каком году я умру. Теперь ничто не имеет значения. Я потерял Элизу.
- Ричард!
Я поднял глаза, настолько ошеломленный, что не мог пошевелиться. Я буквально не мог поверить своим глазам, видя, как она мчится через общую гостиную.
- Элиза. - Я попытался встать, но ноги и руки меня не слушались. Я выкрикнул: - Элиза!
Но вот она добежала до меня и упала передо мной на колени, и мы с жадностью и отчаянием прильнули друг к другу.
- Любовь моя, любовь моя, - шептала она. - О, любимый.
Я зарылся лицом в ее волосы, прижимаясь к их шелковистому душистому теплу. Она не уехала. Она все-таки меня дождалась. Я целовал ее волосы, шею.
- О боже, Элиза. Я думал, что потерял тебя.
- Ричард. Любимый.
Она немного отодвинулась от меня, и мы стали целоваться. Я чувствовал ее мягкие губы под своими губами. Судорожно вздохнув, она вдруг отстранилась от меня, прикоснувшись пальцами к моей щеке, и на лице ее отразилось внезапное беспокойство.
- Ты ранен, - сказала она.
- Все хорошо, все хорошо.
Я улыбнулся ей и, поднося к губам ее руки, поцеловал одну за другой.
- Но что с тобой случилось? - спросила она с тревожным выражением на прелестном лице.
- Дай мне тебя обнять, - сказал я.
Она прижалась ко мне, и мы снова прильнули друг к другу. Она гладила мои волосы.
- Ричард, мой Ричард, - бормотала она. Когда она нечаянно задела шишку у меня на затылке, я вздрогнул. Затаив дыхание, она снова отодвинулась, с ужасом глядя на меня. - Боже правый, что с тобой случилось? - спросила она.
- Меня… увели, - ответил я.
- Увели?
- Похитили. - Это слово вызвало у меня улыбку. - Все хорошо, все в порядке, - успокоил я, гладя ее по щеке. - Ты же видишь: я здесь. Не волнуйся.
- Но как же мне не волноваться, Ричард? Тебя ударили. У тебя на щеке кровоподтек, а сам ты такой бледный.
- Я выгляжу ужасно? - спросил я.
- О, любовь моя. - Она накрыла ладонями мои щеки и нежно поцеловала меня в губы. - Ты для меня - самое прекрасное, что есть на свете.
- Элиза.
Я почти лишился дара речи. Мы держали друг друга в объятиях, и я целовал ее щеки, шею, волосы.
Вдруг я засмеялся надтреснутым смехом.
- Держу пари, видок у меня ужасный.
- Нет, нет. Просто я беспокоюсь за тебя. - Она улыбнулась мне в ответ, а я провел по ее щеке кончиком пальца, вытирая теплые слезы. - Входи и дай мне приложить что-нибудь к твоей щеке.
- Я в порядке, - повторил я.
В тот момент никакая боль на свете не могла бы меня остановить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
К тому времени, как дошел до дощатого настила, я дышал с трудом и ноги так устали, что, несмотря на мою решимость, пришлось остановиться. Теперь, почти одновременно с ритмом дыхания, пронизывая меня по временам, возникало и пропадало чувство дезориентации. Я старался его проанализировать в надежде, что смогу отразить эти постоянные атаки. Вероятно, оно возникало вследствие потрясений, через которые мне пришлось пройти. Когда я снова буду с Элизой, это чувство пройдет и ее любовь вновь привяжет меня к этой эпохе.
Не дав рассудку нанести ответный удар, состоящий в предположении, что ее может не быть в гостинице, я неуклюже зашагал по настилу, стиснув зубы и устремив взгляд на гостиницу. «Она еще там, - твердил я про себя. - Она не уедет. Железнодорожный вагон будет стоять все там же. Она прикажет оставить его там, пока…»
Я остановился, застигнутый приступом головокружения. «Этого не может быть», - думал я. Но глаза мои отчетливо видели, что это так. Подъездной железнодорожный путь был пуст.
«Нет». Я покачал головой. Ладно, вагон уехал, а Элиза осталась - имеет это смысл или нет. Я ведь читал об этом. Она отправила труппу вперед себя в Денвер. Но сама по-прежнему здесь.
Я сам не заметил, как вновь перешел на бег. Гостиница была слабо освещена; почти все окна темные - могло быть три или четыре часа утра. «Не имеет значения, - сказал я себе. - Она в своем номере, не спит. Ждет меня». Я не стал рассматривать другие варианты, просто не мог себе этого позволить. Во мне жил такой огромный страх, что, если бы я дал ему волю, он бы меня поглотил. «Она здесь», - думал я. Сконцентрировавшись на этой мысли, я воздвигал барьер против страха. Она здесь. Она здесь.
Пока бежал по дорожке, я оглядел себя и увидел, каким был грязным и неопрятным. Появись я в холле в таком виде, меня могли бы остановить, а мне нельзя задерживаться. Повернув налево, я сбежал по наклонной дорожке к Пасео-дель-Мар и завернул за угол гостиницы. Теперь справа от меня проплывал огромный белый фасад. Я слышал, как по дорожке стучат подошвы моих ботинок. При каждом вдохе в груди жгло и кололо. «Не останавливайся, - произнес мысленный голос. - Она здесь. Продолжай идти. Уже почти пришел. Беги». Мне не хватало воздуха, и я чуть замедлил шаги. Дойдя до южной лестницы, я начал подниматься, повиснув на перилах. Казалось, прошло столетие с тех пор, как мы вместе шли по этим ступеням; миллион лет с тех пор, как я встретил ее на пляже. «Она здесь, - настаивал голос - Беги. Она здесь».
Дверь террасы. С усилием толкнув ее, я ввалился внутрь и направился к боковому коридору. Она здесь, ждет в своей комнате. В точности как я читал об этом. Мои ботинки стучали по половицам. Все вдруг поплыло у меня перед глазами.
- Ноябрь тысяча восемьсот девяносто шестого года, - тревожно забормотал я. - Сейчас ноябрь тысяча восемьсот девяносто шестого года.
Я завернул в открытый дворик и побежал по дорожке. «Она здесь», - говорил я себе. Когда по щеке у меня покатилась слеза, я понял, что размытость зрения и вызвана слезами.
- Она здесь, - произнес я вслух. - Здесь.
Свернув в общую гостиную, я, шатаясь, дошел до ее двери и, рухнув на нее, постучал.
- Элиза!
Прислушиваясь, я стал ждать. В ушах отдавались удары сердца. Я снова постучал.
- Элиза!
Ни звука из-за двери. Я с трудом сглотнул и приложил к двери правое ухо. Она должна быть там. Она просто спит. Сейчас она встанет, подбежит к двери и откроет ее. Я стучал снова и снова. Она откроет дверь и окажется в моих объятиях - моя Элиза. Она не могла уехать. После такого письма! Сейчас она бежит к двери. Сейчас. Сейчас. Сейчас!
- Господи!
На меня словно что-то обрушилось. Она уехала. Робинсон уговорил ее уехать. Она сейчас едет в Денвер. Я никогда больше ее не увижу.
В тот момент меня покинули все силы. Повернувшись, я привалился к двери и медленно сполз на ковер - все поплыло у меня перед глазами. Прижав к лицу ладони, я заплакал. Точно так же, как плакал целую вечность тому назад в жарком, душном подвальчике. Правда, тогда это были слезы счастья, облегчения и радости: я знал, что встречу Элизу. Теперь же я плакал от горькой безысходной печали, от сознания того, что уже никогда ее не увижу. Пусть время делает свое дело. Неважно, в каком году я умру. Теперь ничто не имеет значения. Я потерял Элизу.
- Ричард!
Я поднял глаза, настолько ошеломленный, что не мог пошевелиться. Я буквально не мог поверить своим глазам, видя, как она мчится через общую гостиную.
- Элиза. - Я попытался встать, но ноги и руки меня не слушались. Я выкрикнул: - Элиза!
Но вот она добежала до меня и упала передо мной на колени, и мы с жадностью и отчаянием прильнули друг к другу.
- Любовь моя, любовь моя, - шептала она. - О, любимый.
Я зарылся лицом в ее волосы, прижимаясь к их шелковистому душистому теплу. Она не уехала. Она все-таки меня дождалась. Я целовал ее волосы, шею.
- О боже, Элиза. Я думал, что потерял тебя.
- Ричард. Любимый.
Она немного отодвинулась от меня, и мы стали целоваться. Я чувствовал ее мягкие губы под своими губами. Судорожно вздохнув, она вдруг отстранилась от меня, прикоснувшись пальцами к моей щеке, и на лице ее отразилось внезапное беспокойство.
- Ты ранен, - сказала она.
- Все хорошо, все хорошо.
Я улыбнулся ей и, поднося к губам ее руки, поцеловал одну за другой.
- Но что с тобой случилось? - спросила она с тревожным выражением на прелестном лице.
- Дай мне тебя обнять, - сказал я.
Она прижалась ко мне, и мы снова прильнули друг к другу. Она гладила мои волосы.
- Ричард, мой Ричард, - бормотала она. Когда она нечаянно задела шишку у меня на затылке, я вздрогнул. Затаив дыхание, она снова отодвинулась, с ужасом глядя на меня. - Боже правый, что с тобой случилось? - спросила она.
- Меня… увели, - ответил я.
- Увели?
- Похитили. - Это слово вызвало у меня улыбку. - Все хорошо, все в порядке, - успокоил я, гладя ее по щеке. - Ты же видишь: я здесь. Не волнуйся.
- Но как же мне не волноваться, Ричард? Тебя ударили. У тебя на щеке кровоподтек, а сам ты такой бледный.
- Я выгляжу ужасно? - спросил я.
- О, любовь моя. - Она накрыла ладонями мои щеки и нежно поцеловала меня в губы. - Ты для меня - самое прекрасное, что есть на свете.
- Элиза.
Я почти лишился дара речи. Мы держали друг друга в объятиях, и я целовал ее щеки, шею, волосы.
Вдруг я засмеялся надтреснутым смехом.
- Держу пари, видок у меня ужасный.
- Нет, нет. Просто я беспокоюсь за тебя. - Она улыбнулась мне в ответ, а я провел по ее щеке кончиком пальца, вытирая теплые слезы. - Входи и дай мне приложить что-нибудь к твоей щеке.
- Я в порядке, - повторил я.
В тот момент никакая боль на свете не могла бы меня остановить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75