- спросил я.
- Не как мужчина, - ответила она. - Пожалуй, я отношусь к нему как к отцу. Я совсем не помню своего отца - он умер, когда я была крошкой. Так что Робинсон занял в моей жизни его место. - Она издала возглас удивления. - Поразительно, что после всех долгих лет я наконец это осознала. Видишь, что ты пробуждаешь во мне?
Она одарила меня мимолетным поцелуем, как женщина, привыкшая касаться губ своего возлюбленного.
- Раньше я говорила о своей тяге к совершенству. Думаю, она была скорее основана на неудовлетворенности, чем на желании выделиться. Я никогда не испытывала истинного удовлетворения от своей работы. Ни одна вещь в жизни не приносила мне истинного удовлетворения - в этом все дело. Всегда чего-то не хватало. Как же я не понимала, что не хватало любви? Теперь это кажется таким очевидным. И я больше не ощущаю себя перфекционисткой. Все, чего мне хочется, - это холить и лелеять тебя, полностью отдать себя тебе. - Словно все еще удивляясь себе самой, она смущенно улыбнулась. - Ну так я все-таки это сделала, верно?
Я тихо засмеялся в ответ, и она снова взглянула на меня с притворной строгостью.
- Предупреждаю, мистер Кольер, - сказала она, - я весьма ревнивая особа и готова вцепиться в любую женщину, которая посмела бы бросить на вас взгляд.
Я радостно улыбнулся.
- Вцепляйся.
Она легонько провела по моим губам кончиком пальца.
- Ты любил других женщин, Ричард? Нет, - тотчас добавила она, - не говори, не хочу этого знать. Не имеет значения.
Я поцеловал кончик ее пальца, замершего на моих губах.
- Других не было, - сказал я.
- Правда?
- Правда. Ни одной. Клянусь.
- О, любимый мой, любимый. - Она прижалась щекой к моей. - Неужели такое счастье возможно?
Мы снова сжимали друг друга в объятиях, потом она немного отодвинулась и взглянула на меня сияющими глазами.
- Расскажи мне все о себе, - попросила она. - То есть то, что можешь. Хочу любить все, что любишь ты.
- Тогда люби себя, - откликнулся я.
Она поцеловала меня в губы, потом перевела взгляд на мое лицо.
- Я люблю твое лицо, - сказала она. - Твои глаза ночной птицы. Твои пепельные волосы с золотым отливом. Твой ласковый голос и ласковые руки. Твои манеры, - она подавила улыбку, - и твои привычки.
Улыбнувшись, я взъерошил ее шелковистые волосы.
- И мне нравится твоя улыбка, - продолжила она. - Словно ты улыбаешься про себя чему-то забавному. Мне обидно, что я не вижу это смешное, но все же я обожаю эту твою улыбку. - Она прижалась ко мне, поцеловала в плечо. - Назови мне еще раз имя того композитора.
- Малер.
- Я научусь любить его музыку, - сказала она.
- Это не составит труда, - пообещал я.
«И может быть, - подумал я, - когда мы вместе состаримся, я расскажу тебе, как его Девятая симфония помогла свести нас вместе».
Я взял ее лицо в ладони и посмотрел в него - ожившее лицо с фотографии, его тепло в моих ладонях. Теперь выражение его было не беспокойным, а умиротворенным.
- Я люблю тебя, - сказал я.
- И я тебя люблю, - отозвалась она. - Теперь и навсегда.
- Ты так прелестна.
- Обладает тонкой, возвышенной красотой, грацией и очарованием, - произнесла она с совершенно серьезным видом.
- Что-что?
На ее лице появилась проказливая усмешка Бэбби. Едва сдерживая смех, она выдохнула:
- Конец цитаты.
Моя улыбка, должно быть, выражала смущение, потому что Элиза вдруг прижалась ко мне, осыпая поцелуями мои щеки.
- О, дразнить нехорошо, - виновато сказала она. - Не могу быть серьезной, когда меня переполняет счастье. А у тебя был такой важный вид, когда ты назвал меня прелестной. - Она проворно и нежно поцеловала меня в губы пять раз подряд. - Я могу подшучивать только над человеком, которого люблю. Никто не знает этого моего качества - я обычно держу его при себе. Разве что иногда проявляю на сцене.
- Всегда проявляешь.
Она вздохнула с наигранным раскаянием.
- Теперь мне придется играть исключительно в трагедиях, потому что в жизни израсходую все отпущенное мне счастье, и для сцены ничего не останется. - Она погладила меня по щеке. - Простишь меня, правда? Ты не против подшучивания?
- Шути сколько угодно, - отозвался я. - Я тоже могу иногда пошутить.
- Все, что захочешь, любовь моя.
И она снова прильнула ко мне.
Поцеловавшись, мы пошли на третий круг. Ее прелестное лицо запылало, а в глазах появилось безумное выражение, моментально меня возбудившее и наполнившее радостью. Я прижался губами к ее полуоткрытому рту, просунув ей в рот язык, и она задрожала, принявшись страстно его лизать своим языком, а потом захватила зубами, едва не прикусив. Через считанные секунды я снова вошел глубоко в нее, и она снова исступленно терлась об меня. Голова ее моталась из стороны в сторону, на лице было выражение полной раскрепощенности. Испытав третий по счету оргазм, она вскричала:
- Это невозможно!
Потом все было кончено, и она прильнула ко мне теплым и влажным телом. Пока она засыпала, я ощущал на своих губах ее сладкое дыхание. Я старался не засыпать, чтобы смотреть на нее, но не смог. Радостный и спокойный, я погрузился в глубокий сон.
Когда я открыл глаза, она все еще спала, правда уже не в моих объятиях. Мы лежали рядышком под простыней и одеялами. Я подумал, что она, должно быть, просыпалась и укрыла нас.
Я долго лежал на своей стороне кровати, неотрывно глядя в ее лицо. «Теперь в этой женщине заключается моя жизнь», - думал я. В качестве эксперимента я попытался вспомнить Хидден-Хиллз, Боба и Мэри, но это оказалось почти невозможным - все как будто осталось на том конце вселенной. Теперь ощущение дезориентации притупляется. Уверен, что скоро оно совсем пропадет. Мое присутствие в 1896 году напоминает проникновение чужеродной песчинки в устричную раковину. Чужак для этой эпохи, я мало-помалу покроюсь самозащитной - и поглощающей - оболочкой и постепенно окажусь внутри нее. Со временем моя песчинка обрастет этой эпохой, и я стану совершенно другим существом, позабыв свои корни и ведя жизнь человека этой эпохи.
В этом, вероятно, и заключается практическая сторона перемещения во времени. Если бы Амброуз Бирс, судья Крейтер и все подобные исчезнувшие люди на самом деле перенеслись назад во времени, они бы сейчас не смогли вспомнить, откуда пришли. Природа защищает свои творения. Если нарушено правило или в порядке мироздания случился сбой, должна произойти компенсация, то есть весы должны быть уравновешены каким-то противовесом. Таким образом, человеку, перехитрившему время, под силу лишь временно нарушить ход исторического развития. Значит, причина, по которой «нет возврата земным скитальцам», состоит в том, что это путешествие, по понятной необходимости, бывает лишь в одну сторону.
Над всем этим я размышлял, лежа в постели и глядя на Элизу. Я уже совершенно проснулся и больше не хотел спать, а вместо этого жаждал насладиться этими бесценными мгновениями, когда рядом спала моя возлюбленная, а мое сознание и тело были наполнены ощущениями нашей недавней любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
- Не как мужчина, - ответила она. - Пожалуй, я отношусь к нему как к отцу. Я совсем не помню своего отца - он умер, когда я была крошкой. Так что Робинсон занял в моей жизни его место. - Она издала возглас удивления. - Поразительно, что после всех долгих лет я наконец это осознала. Видишь, что ты пробуждаешь во мне?
Она одарила меня мимолетным поцелуем, как женщина, привыкшая касаться губ своего возлюбленного.
- Раньше я говорила о своей тяге к совершенству. Думаю, она была скорее основана на неудовлетворенности, чем на желании выделиться. Я никогда не испытывала истинного удовлетворения от своей работы. Ни одна вещь в жизни не приносила мне истинного удовлетворения - в этом все дело. Всегда чего-то не хватало. Как же я не понимала, что не хватало любви? Теперь это кажется таким очевидным. И я больше не ощущаю себя перфекционисткой. Все, чего мне хочется, - это холить и лелеять тебя, полностью отдать себя тебе. - Словно все еще удивляясь себе самой, она смущенно улыбнулась. - Ну так я все-таки это сделала, верно?
Я тихо засмеялся в ответ, и она снова взглянула на меня с притворной строгостью.
- Предупреждаю, мистер Кольер, - сказала она, - я весьма ревнивая особа и готова вцепиться в любую женщину, которая посмела бы бросить на вас взгляд.
Я радостно улыбнулся.
- Вцепляйся.
Она легонько провела по моим губам кончиком пальца.
- Ты любил других женщин, Ричард? Нет, - тотчас добавила она, - не говори, не хочу этого знать. Не имеет значения.
Я поцеловал кончик ее пальца, замершего на моих губах.
- Других не было, - сказал я.
- Правда?
- Правда. Ни одной. Клянусь.
- О, любимый мой, любимый. - Она прижалась щекой к моей. - Неужели такое счастье возможно?
Мы снова сжимали друг друга в объятиях, потом она немного отодвинулась и взглянула на меня сияющими глазами.
- Расскажи мне все о себе, - попросила она. - То есть то, что можешь. Хочу любить все, что любишь ты.
- Тогда люби себя, - откликнулся я.
Она поцеловала меня в губы, потом перевела взгляд на мое лицо.
- Я люблю твое лицо, - сказала она. - Твои глаза ночной птицы. Твои пепельные волосы с золотым отливом. Твой ласковый голос и ласковые руки. Твои манеры, - она подавила улыбку, - и твои привычки.
Улыбнувшись, я взъерошил ее шелковистые волосы.
- И мне нравится твоя улыбка, - продолжила она. - Словно ты улыбаешься про себя чему-то забавному. Мне обидно, что я не вижу это смешное, но все же я обожаю эту твою улыбку. - Она прижалась ко мне, поцеловала в плечо. - Назови мне еще раз имя того композитора.
- Малер.
- Я научусь любить его музыку, - сказала она.
- Это не составит труда, - пообещал я.
«И может быть, - подумал я, - когда мы вместе состаримся, я расскажу тебе, как его Девятая симфония помогла свести нас вместе».
Я взял ее лицо в ладони и посмотрел в него - ожившее лицо с фотографии, его тепло в моих ладонях. Теперь выражение его было не беспокойным, а умиротворенным.
- Я люблю тебя, - сказал я.
- И я тебя люблю, - отозвалась она. - Теперь и навсегда.
- Ты так прелестна.
- Обладает тонкой, возвышенной красотой, грацией и очарованием, - произнесла она с совершенно серьезным видом.
- Что-что?
На ее лице появилась проказливая усмешка Бэбби. Едва сдерживая смех, она выдохнула:
- Конец цитаты.
Моя улыбка, должно быть, выражала смущение, потому что Элиза вдруг прижалась ко мне, осыпая поцелуями мои щеки.
- О, дразнить нехорошо, - виновато сказала она. - Не могу быть серьезной, когда меня переполняет счастье. А у тебя был такой важный вид, когда ты назвал меня прелестной. - Она проворно и нежно поцеловала меня в губы пять раз подряд. - Я могу подшучивать только над человеком, которого люблю. Никто не знает этого моего качества - я обычно держу его при себе. Разве что иногда проявляю на сцене.
- Всегда проявляешь.
Она вздохнула с наигранным раскаянием.
- Теперь мне придется играть исключительно в трагедиях, потому что в жизни израсходую все отпущенное мне счастье, и для сцены ничего не останется. - Она погладила меня по щеке. - Простишь меня, правда? Ты не против подшучивания?
- Шути сколько угодно, - отозвался я. - Я тоже могу иногда пошутить.
- Все, что захочешь, любовь моя.
И она снова прильнула ко мне.
Поцеловавшись, мы пошли на третий круг. Ее прелестное лицо запылало, а в глазах появилось безумное выражение, моментально меня возбудившее и наполнившее радостью. Я прижался губами к ее полуоткрытому рту, просунув ей в рот язык, и она задрожала, принявшись страстно его лизать своим языком, а потом захватила зубами, едва не прикусив. Через считанные секунды я снова вошел глубоко в нее, и она снова исступленно терлась об меня. Голова ее моталась из стороны в сторону, на лице было выражение полной раскрепощенности. Испытав третий по счету оргазм, она вскричала:
- Это невозможно!
Потом все было кончено, и она прильнула ко мне теплым и влажным телом. Пока она засыпала, я ощущал на своих губах ее сладкое дыхание. Я старался не засыпать, чтобы смотреть на нее, но не смог. Радостный и спокойный, я погрузился в глубокий сон.
Когда я открыл глаза, она все еще спала, правда уже не в моих объятиях. Мы лежали рядышком под простыней и одеялами. Я подумал, что она, должно быть, просыпалась и укрыла нас.
Я долго лежал на своей стороне кровати, неотрывно глядя в ее лицо. «Теперь в этой женщине заключается моя жизнь», - думал я. В качестве эксперимента я попытался вспомнить Хидден-Хиллз, Боба и Мэри, но это оказалось почти невозможным - все как будто осталось на том конце вселенной. Теперь ощущение дезориентации притупляется. Уверен, что скоро оно совсем пропадет. Мое присутствие в 1896 году напоминает проникновение чужеродной песчинки в устричную раковину. Чужак для этой эпохи, я мало-помалу покроюсь самозащитной - и поглощающей - оболочкой и постепенно окажусь внутри нее. Со временем моя песчинка обрастет этой эпохой, и я стану совершенно другим существом, позабыв свои корни и ведя жизнь человека этой эпохи.
В этом, вероятно, и заключается практическая сторона перемещения во времени. Если бы Амброуз Бирс, судья Крейтер и все подобные исчезнувшие люди на самом деле перенеслись назад во времени, они бы сейчас не смогли вспомнить, откуда пришли. Природа защищает свои творения. Если нарушено правило или в порядке мироздания случился сбой, должна произойти компенсация, то есть весы должны быть уравновешены каким-то противовесом. Таким образом, человеку, перехитрившему время, под силу лишь временно нарушить ход исторического развития. Значит, причина, по которой «нет возврата земным скитальцам», состоит в том, что это путешествие, по понятной необходимости, бывает лишь в одну сторону.
Над всем этим я размышлял, лежа в постели и глядя на Элизу. Я уже совершенно проснулся и больше не хотел спать, а вместо этого жаждал насладиться этими бесценными мгновениями, когда рядом спала моя возлюбленная, а мое сознание и тело были наполнены ощущениями нашей недавней любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75