И в самом деле из вас вытечет ведро крови, если подонок, вас убивший, не знает как нужно орудовать ножом.
Неожиданно я почувствовал, что мне хочется сесть и снять плащ и…Нет, я не мог позволить себе расслабиться. Я выхватил из кармана пистолет и почувствовал себя немного лучше. Или, может быть, злее.
Потом мне пришло в голову, что в любом случае мысль о пистолете не так уж плоха. Я шагнул к двери ванной комнаты, распахнул ее настежь и с воинственным криком бросился внутрь. Но, разумеется, там никого не было. Они заперли дверь за собой и подсунули ключ обратно под дверь, но большая табличка с номером зацепилась за что-то.
Я вернулся обратно и осмотрел комнату. В ней царил страшный беспорядок. Они вывернули мой большой чемодан – буквально распороли его, одна из молний была оторвана и свободно болталась, хотя я его и не запирал, и разбросали мой костюм, рубашки, брюки, жилеты, носки, башмаки, носовые платки, галстуки. Все – все. Может быть, от злости, что ничего не нашли; нельзя же спрятать картину Ван Гога в носок. Дверь шкафа была распахнута и костюм Анри тоже валялся на полу. Ящики туалетного столика выдвинуты. Дверца шкафа, стоявшего возле кровати, тоже была распахнута. Угол ковра завернут. В комнате учинили настоящий обыск.
И что теперь?
Теперь следует поднять телефонную трубку, вызвать полицию, сесть и ждать. А потом начать отвечать на вопросы – по крайней мере по три раза на каждый. Первый раз для того, чтобы они могли представить себе всю картину в целом, потом снова, чтобы они могли уточнить детали, и наконец в третий раз, чтобы могли проверить, помните ли вы, что говорили в первый раз. Вопросы, на кого вы работаете, какого рода работу выполняете, есть ли у вас разрешение на ношение того пистолета, что был обнаружен у вас в кармане, Mein Herr? О? А почему бы и нет? Вы же понимаете, что мы должны серьезно разобраться во всем этом, nicht war?
Или убежать. Вернуться в отель «Центральный» за своей дорожной сумкой, заплатить по счету, отправиться на вокзал и первым же поездом уехать в Венецию. У них нет никаких причин следить за мной. Возможно, его просто не найдут до отхода поезда.
А мой чемодан? Мои вещи, разбросанные по всей комнате?
Я сел, посмотрел на постель и тихо сказал:
– О, Боже, неужели ты не можешь сделать что-нибудь правильно?
Очень хорошо, но теперь давайте подумаем, как полицейские возьмутся за решение задачи. Прежде всего захотят узнать, кто он такой. Ну, это не представит особых трудностей; он зарегистрировался под своим настоящим именем, они найдут его паспорт и carte d'identite… или не найдут? Я обшарил карманы его пиджака – там осталось множество вещей, включая кошелек. Я обследовал его, вытащил около двух сотен французских франков, примерно три сотни флоринов и английскую банкноту достоинством в пять фунтов.
Ну, если трусливый вор достаточно перепугался, чтобы убить человека, то мог настолько впасть в панику, чтобы бежать, забыв хоть что-нибудь украсть. Но я не хотел оставлять полицейским никакого другого объяснения.
Я вытер бумажник и бросил его. Теперь возникла серьезная проблема. Не будь мой чемодан разорван, я мог бы уложить свои вещи и выйти… Нет, я не мог этого сделать. Меня могли не заметить, когда я проскользнул через холл, но человек с чемоданом – это человек, который пытается уйти, не заплатив по счету. Видимо, придется оставить большую часть вещей. Я принялся обследовать мои разбросанные вещи.
Анри и я были почти одинаково сложены, так что вся одежда вполне могла принадлежать ему. Конечно, если попытаться его одеть, то можно и заметить разницу – но зачем им это делать? Что они могли бы при этом узнать? Ни одна полиция в мире не имеет достаточно времени, людей или денег, чтобы проверять очевидные вещи.
Забрезжила надежда.
Но трудность заключалась в том, что большинство моих вещей были английскими. Не все; мне приходилось много путешествовать, иной раз я оказывался без чистой рубашки и включал ее стоимость в сумму издержек точно так же, как плату за такси или тарелку пиццы. Но Анри тоже путешествовал; он тоже вполне мог купить пару рубашек в Лондоне.
Второй мой костюм был английским, но куплен в магазине готового платья за наличные. На этикетках не было названия магазина. Тем не менее я тщательно все обшарил в поисках позабытых клочков бумаги. И уже совершенно артистическим жестом сунул в один из карманов пару бумажек, принадлежавших Анри.
Чемодан был английским и очень хорошим. За что я платил настоящие деньги, так это за чемоданы. Но английские чемоданы лучше французских, так что Анри мог… Во всяком случае, на нем нигде не было никаких инициалов, как у всякого профессионального контрабандиста.
Туфли? Я сравнил их с туфлями Анри и обнаружил разницу около дюйма. Пришлось лишнюю пару обуви сунуть в карманы плаща. Очень жаль было это делать, ведь они были настоящие французские и могли бы стать еще одним артистическим жестом.
Боже мой, Кемп, прекрати радоваться тому, какой ты умный, и вспомни, как чертовски давно ты тут торчишь!
Теперь оставалась пижама. Анри спал голый – значит нужно было либо ее натянуть на труп, либо выбросить. Первого мне не хотелось делать, потому что кровь засохла и пятна могли оказаться не в том месте или их оказалось бы недостаточно. Но пижаму не засунешь в карманы, которые и так уже набиты башмаками и пистолетами. Поэтому я начал раздеваться.
И уже наполовину разделся, когда раздался стук в дверь.
Я окаменел с брюками в руках. Если кто-то сейчас войдет, я не смогу придумать никакого внятного объяснения, включая и правду, которая тоже не принесет ничего хорошего.
Тут я вспомнил, что запер дверь.
Стук раздался вторично.
– Mein Herr?
Я мог изобразить голос сонного француза, который обманул бы цюрихскую горничную через запертую дверь – но при детальном разбирательстве это обязательно вызвало бы вопросы. Полицейские ведь узнают, что Анри умер задолго до этого времени.
Женщина подергала ручку. Я стоял неподвижно, стараясь дышать потише.
Прошло не меньше ста лет, прежде чем она буркнула что-то по-немецки и покатила тележку дальше по коридору.
Но теперь я действительно начал двигаться. Натянул пижаму на нижнее белье, заправил пижамные брюки в носки, надел сверху все остальное. Потом вытер все, к чему мог прикасаться. И опять подошел к постели.
Я не трогал подушку; не хотелось узнать, что он чувствовал, умирая. Но хотелось получить хоть какое-то представление о том, когда это случилось. Это невозможно сделать, если вы не патологоанатом, вооруженный термометром и кучей математических таблиц, да и тогда ваше заключение наполовину будет состоять из предположений. Но по тому, насколько запеклась кровь, я сделал вывод, что это случилось несколько часов назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70
Неожиданно я почувствовал, что мне хочется сесть и снять плащ и…Нет, я не мог позволить себе расслабиться. Я выхватил из кармана пистолет и почувствовал себя немного лучше. Или, может быть, злее.
Потом мне пришло в голову, что в любом случае мысль о пистолете не так уж плоха. Я шагнул к двери ванной комнаты, распахнул ее настежь и с воинственным криком бросился внутрь. Но, разумеется, там никого не было. Они заперли дверь за собой и подсунули ключ обратно под дверь, но большая табличка с номером зацепилась за что-то.
Я вернулся обратно и осмотрел комнату. В ней царил страшный беспорядок. Они вывернули мой большой чемодан – буквально распороли его, одна из молний была оторвана и свободно болталась, хотя я его и не запирал, и разбросали мой костюм, рубашки, брюки, жилеты, носки, башмаки, носовые платки, галстуки. Все – все. Может быть, от злости, что ничего не нашли; нельзя же спрятать картину Ван Гога в носок. Дверь шкафа была распахнута и костюм Анри тоже валялся на полу. Ящики туалетного столика выдвинуты. Дверца шкафа, стоявшего возле кровати, тоже была распахнута. Угол ковра завернут. В комнате учинили настоящий обыск.
И что теперь?
Теперь следует поднять телефонную трубку, вызвать полицию, сесть и ждать. А потом начать отвечать на вопросы – по крайней мере по три раза на каждый. Первый раз для того, чтобы они могли представить себе всю картину в целом, потом снова, чтобы они могли уточнить детали, и наконец в третий раз, чтобы могли проверить, помните ли вы, что говорили в первый раз. Вопросы, на кого вы работаете, какого рода работу выполняете, есть ли у вас разрешение на ношение того пистолета, что был обнаружен у вас в кармане, Mein Herr? О? А почему бы и нет? Вы же понимаете, что мы должны серьезно разобраться во всем этом, nicht war?
Или убежать. Вернуться в отель «Центральный» за своей дорожной сумкой, заплатить по счету, отправиться на вокзал и первым же поездом уехать в Венецию. У них нет никаких причин следить за мной. Возможно, его просто не найдут до отхода поезда.
А мой чемодан? Мои вещи, разбросанные по всей комнате?
Я сел, посмотрел на постель и тихо сказал:
– О, Боже, неужели ты не можешь сделать что-нибудь правильно?
Очень хорошо, но теперь давайте подумаем, как полицейские возьмутся за решение задачи. Прежде всего захотят узнать, кто он такой. Ну, это не представит особых трудностей; он зарегистрировался под своим настоящим именем, они найдут его паспорт и carte d'identite… или не найдут? Я обшарил карманы его пиджака – там осталось множество вещей, включая кошелек. Я обследовал его, вытащил около двух сотен французских франков, примерно три сотни флоринов и английскую банкноту достоинством в пять фунтов.
Ну, если трусливый вор достаточно перепугался, чтобы убить человека, то мог настолько впасть в панику, чтобы бежать, забыв хоть что-нибудь украсть. Но я не хотел оставлять полицейским никакого другого объяснения.
Я вытер бумажник и бросил его. Теперь возникла серьезная проблема. Не будь мой чемодан разорван, я мог бы уложить свои вещи и выйти… Нет, я не мог этого сделать. Меня могли не заметить, когда я проскользнул через холл, но человек с чемоданом – это человек, который пытается уйти, не заплатив по счету. Видимо, придется оставить большую часть вещей. Я принялся обследовать мои разбросанные вещи.
Анри и я были почти одинаково сложены, так что вся одежда вполне могла принадлежать ему. Конечно, если попытаться его одеть, то можно и заметить разницу – но зачем им это делать? Что они могли бы при этом узнать? Ни одна полиция в мире не имеет достаточно времени, людей или денег, чтобы проверять очевидные вещи.
Забрезжила надежда.
Но трудность заключалась в том, что большинство моих вещей были английскими. Не все; мне приходилось много путешествовать, иной раз я оказывался без чистой рубашки и включал ее стоимость в сумму издержек точно так же, как плату за такси или тарелку пиццы. Но Анри тоже путешествовал; он тоже вполне мог купить пару рубашек в Лондоне.
Второй мой костюм был английским, но куплен в магазине готового платья за наличные. На этикетках не было названия магазина. Тем не менее я тщательно все обшарил в поисках позабытых клочков бумаги. И уже совершенно артистическим жестом сунул в один из карманов пару бумажек, принадлежавших Анри.
Чемодан был английским и очень хорошим. За что я платил настоящие деньги, так это за чемоданы. Но английские чемоданы лучше французских, так что Анри мог… Во всяком случае, на нем нигде не было никаких инициалов, как у всякого профессионального контрабандиста.
Туфли? Я сравнил их с туфлями Анри и обнаружил разницу около дюйма. Пришлось лишнюю пару обуви сунуть в карманы плаща. Очень жаль было это делать, ведь они были настоящие французские и могли бы стать еще одним артистическим жестом.
Боже мой, Кемп, прекрати радоваться тому, какой ты умный, и вспомни, как чертовски давно ты тут торчишь!
Теперь оставалась пижама. Анри спал голый – значит нужно было либо ее натянуть на труп, либо выбросить. Первого мне не хотелось делать, потому что кровь засохла и пятна могли оказаться не в том месте или их оказалось бы недостаточно. Но пижаму не засунешь в карманы, которые и так уже набиты башмаками и пистолетами. Поэтому я начал раздеваться.
И уже наполовину разделся, когда раздался стук в дверь.
Я окаменел с брюками в руках. Если кто-то сейчас войдет, я не смогу придумать никакого внятного объяснения, включая и правду, которая тоже не принесет ничего хорошего.
Тут я вспомнил, что запер дверь.
Стук раздался вторично.
– Mein Herr?
Я мог изобразить голос сонного француза, который обманул бы цюрихскую горничную через запертую дверь – но при детальном разбирательстве это обязательно вызвало бы вопросы. Полицейские ведь узнают, что Анри умер задолго до этого времени.
Женщина подергала ручку. Я стоял неподвижно, стараясь дышать потише.
Прошло не меньше ста лет, прежде чем она буркнула что-то по-немецки и покатила тележку дальше по коридору.
Но теперь я действительно начал двигаться. Натянул пижаму на нижнее белье, заправил пижамные брюки в носки, надел сверху все остальное. Потом вытер все, к чему мог прикасаться. И опять подошел к постели.
Я не трогал подушку; не хотелось узнать, что он чувствовал, умирая. Но хотелось получить хоть какое-то представление о том, когда это случилось. Это невозможно сделать, если вы не патологоанатом, вооруженный термометром и кучей математических таблиц, да и тогда ваше заключение наполовину будет состоять из предположений. Но по тому, насколько запеклась кровь, я сделал вывод, что это случилось несколько часов назад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70