Поверх домашних платьев сестры Фокан носили шелковые шали: Анриетта – алую, а Жюстина – бирюзовую. Золотисто-рыжие кудри Анриетты и белокурые букли Жюстины были перевязаны бесконечно длинными лентами. Несмотря на все усилия горничной Оделии, Мадлен чувствовала себя жалким вороненком рядом с парой экзотических птичек. Она нуждалась в ободрении, которое мог дать ей лишь один человек.
– А где мама?
Сестры ее матери обменялись многозначительными взглядами, и Анриетта коротко сообщила:
– Ее здесь нет.
– Нет? – Мадлен растерялась. – С ней… что-то случилось?
– Разумеется, нет. – Анриетта окинула племянницу раздраженным взглядом. – Что может случиться с Ундиной?
Мадлен подавила горькое разочарование при мысли, что встреча с матерью отодвигается на неопределенное время.
– Она живет у своего мужа-англичанина?
– Увы, англичанин Ундины мертв, – сказала Жюстина.
– Мертв?! – Мадлен ахнула. – Бедная мама! Почему же она не поделилась горем со мной? Должно быть, она так страдает!
– Она скорбит об утрате отнюдь не в одиночестве, – еле слышно пробормотала Анриетта. – У тебя нет никаких причин огорчаться. Твоя мама очень жалела, что не сможет дождаться твоего прибытия, но мы пообещали заботиться о тебе до тех пор, пока она не вернется. Правда, Жюстина?
– Конечно, – подхватила Жюстина, но было ясно, что ее занимают другие мысли. – Все мы нуждаемся в защите. Мы так беспомощны!
Глядя на теток, Мадлен охотно верила им. Даже оранжерейные орхидеи показались бы менее хрупкими и уязвимыми, чем эти создания, совершенно не умеющие позаботиться о себе.
Столь же плачевное впечатление производила и перепуганная женщина, которая открыла дверь и принесла чай. Это навело Мадлен на новую мысль:
– Вы ждали гостей?
– Гостей? – Жюстина улыбнулась. – Нет. Впрочем, время от времени мы позволяем себе невинные развлечения.
Мадлен украдкой оглядела гостиную. Тесная комнатка была до отказа набита изящной и дорогой мебелью минувшего века. На деревянных канапе и креслах поблескивали остатки позолоты. Изысканные фарфоровые безделушки теснились там и сям рядом с серебряными подсвечниками и мраморными бюстиками. Турецкие ковры полностью скрывали пол, картины висели на стенах вплотную, одна к другой. Но бархатные портьеры на окнах были донельзя запыленными и испачканными. В темных углах гостиной, куда не проникал свет, висела паутина, над камином отклеились обои, обнажив кирпичную кладку. Большую часть своей жизни Мадлен провела в скромной келье, по сравнению с которой эта гостиная казалась роскошным салоном. Но пренебрежение тетушек к грязи вызвало у нее отвращение.
– Мама жила здесь, с вами? По ее описаниям ваш особняк показался мне… более просторным.
– В особняке твоей мамы начался ремонт. – Анриетта жеманным жестом поднесла руку ко лбу. – Столько стука, суеты, шума, топота ног! Это было невыносимо! Нам пришлось временно искать прибежища здесь.
Мадлен сморщила носик:
– Но здесь так грязно и сыро…
Анриетта недовольно прищурилась, хотя была готова согласиться с каждым словом племянницы.
– Ты выросла такой неженкой? Боишься сырости?
Мадлен зарделась:
– Я не хотела вас обидеть, тетя Анриетта… Просто я ждала… другого.
– Значит, ты слишком многого ждала, дорогая. – Анриетта поправила свою пеструю шаль. – Считай спартанскую обстановку искуплением грехов. Это поможет нам со временем порадоваться даже незначительным переменам в доме.
Мадлен сомневалась, что состояние сырых комнат улучшит новый слой штукатурки, но оставила свое мнение при себе. Дом Оделии, несмотря на столь же скромные размеры, выглядел гораздо уютнее. Она улыбнулась, вспомнив часы, проведенные в гостях у новой подруги. Она все-таки уснула на кушетке с высоким изголовьем. Оделия не стала будить ее, и когда Мадлен проснулась, за окном уже стемнело. Несколько часов сна почти не принесли ей облегчения, и Мадлен зевнула, смущенно прикрыв рот ладонью.
Зоркие глаза Анриетты приметили эту ладонь. Взяв племянницу за руку, она пристально осмотрела ее.
– Боже мой, да у тебя волдыри!
– И мозоли! – с отвращением подхватила Жюстина, подвергнув осмотру вторую руку Мадлен. – Какой позор для рода Фокан! Каким пыткам тебя подвергали в этом кошмарном монастыре?
Мадлен грустно потупилась, глядя на собственные руки, которые ныли даже теперь, спустя почти неделю после переноски фляг с вином из лодки на берег. Она сразу поняла: стоит рассказать теткам правду о ее сделке с контрабандистами, они в ужасе отшатнутся от нее.
– В монастыре нам говорили, что каждый должен трудиться, – уклонилась она от прямого ответа.
– Девушке в твоем положении приличествует лишь вышивание или плетение кружев, – указала Анриетта.
– В монастыре мне приходилось работать на кухне, – сообщила Мадлен.
– На кухне?! – отшатнулась Жюстина и недоверчиво покачала головой.
Мадлен гордо улыбнулась:
– Вот именно. Теперь я неплохо готовлю – меня учила кухарка самой графини д’Экслижи! Я могу состряпать такой вкусный ужин, какого вы не ели с тех пор, как покинули Париж!
– Даже и думать не смей! – отрезала Анриетта.
– А может быть, все-таки… – вопросительно начала Жюстина, которая по-прежнему тешила себя надеждой выманить лосося у сына торговца рыбой.
– Ни в коем случае! – Анриетта метнула в сестру испепеляющий взгляд. – Мадлен принадлежит к роду Фокан. Нашей ноги никогда в жизни не бывало в кухне. Это занятие для прислуги. – Анриетта медленно и величественно поднялась. – Где же твой багаж, детка? Ты оставила его в передней? Тебе пора принять ванну, переодеться и лечь спать.
Мадлен снова виновато опустила голову:
– Я приехала налегке.
Анриетта испустила мученический вздох:
– Понятно… Я немедленно отправлю аббатисе письмо и потребую, чтобы она прислала твои вещи.
– У меня нет вещей.
– То есть как это нет? Но это невозможно! Мы каждый год отсылали тебе одежду.
– С ней пришлось расстаться.
– Надеюсь, только с поношенными вещами? Какой великодушный поступок! Но платья, которые мы отослали прошлой весной, тебе понадобятся. Твоей матери пришлось поломать голову, чтобы подобрать верный покрой и ткани, способные подчеркнуть твою юность и цвет лица.
Мадлен улыбнулась:
– Они были прекрасны, но совершенно непрактичны. Я продала их.
– Продала?.. – Анриетта от неожиданности осеклась. – Ты продала свою одежду?!
– Все шелка, бархат и кружева? – уточнила Жюстина.
Мадлен кивнула:
– А деньги раздала беднякам.
– Беднякам? – эхом повторили сестры таким тоном, словно этого слова не значилось в их лексиконе.
– А платье, которое мать прислала тебе к первому причастию? – с надеждой спросила Анриетта.
Мадлен засияла от гордости:
– За него назначили самую высокую цену – его было очень просто переделать в свадебный наряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100
– А где мама?
Сестры ее матери обменялись многозначительными взглядами, и Анриетта коротко сообщила:
– Ее здесь нет.
– Нет? – Мадлен растерялась. – С ней… что-то случилось?
– Разумеется, нет. – Анриетта окинула племянницу раздраженным взглядом. – Что может случиться с Ундиной?
Мадлен подавила горькое разочарование при мысли, что встреча с матерью отодвигается на неопределенное время.
– Она живет у своего мужа-англичанина?
– Увы, англичанин Ундины мертв, – сказала Жюстина.
– Мертв?! – Мадлен ахнула. – Бедная мама! Почему же она не поделилась горем со мной? Должно быть, она так страдает!
– Она скорбит об утрате отнюдь не в одиночестве, – еле слышно пробормотала Анриетта. – У тебя нет никаких причин огорчаться. Твоя мама очень жалела, что не сможет дождаться твоего прибытия, но мы пообещали заботиться о тебе до тех пор, пока она не вернется. Правда, Жюстина?
– Конечно, – подхватила Жюстина, но было ясно, что ее занимают другие мысли. – Все мы нуждаемся в защите. Мы так беспомощны!
Глядя на теток, Мадлен охотно верила им. Даже оранжерейные орхидеи показались бы менее хрупкими и уязвимыми, чем эти создания, совершенно не умеющие позаботиться о себе.
Столь же плачевное впечатление производила и перепуганная женщина, которая открыла дверь и принесла чай. Это навело Мадлен на новую мысль:
– Вы ждали гостей?
– Гостей? – Жюстина улыбнулась. – Нет. Впрочем, время от времени мы позволяем себе невинные развлечения.
Мадлен украдкой оглядела гостиную. Тесная комнатка была до отказа набита изящной и дорогой мебелью минувшего века. На деревянных канапе и креслах поблескивали остатки позолоты. Изысканные фарфоровые безделушки теснились там и сям рядом с серебряными подсвечниками и мраморными бюстиками. Турецкие ковры полностью скрывали пол, картины висели на стенах вплотную, одна к другой. Но бархатные портьеры на окнах были донельзя запыленными и испачканными. В темных углах гостиной, куда не проникал свет, висела паутина, над камином отклеились обои, обнажив кирпичную кладку. Большую часть своей жизни Мадлен провела в скромной келье, по сравнению с которой эта гостиная казалась роскошным салоном. Но пренебрежение тетушек к грязи вызвало у нее отвращение.
– Мама жила здесь, с вами? По ее описаниям ваш особняк показался мне… более просторным.
– В особняке твоей мамы начался ремонт. – Анриетта жеманным жестом поднесла руку ко лбу. – Столько стука, суеты, шума, топота ног! Это было невыносимо! Нам пришлось временно искать прибежища здесь.
Мадлен сморщила носик:
– Но здесь так грязно и сыро…
Анриетта недовольно прищурилась, хотя была готова согласиться с каждым словом племянницы.
– Ты выросла такой неженкой? Боишься сырости?
Мадлен зарделась:
– Я не хотела вас обидеть, тетя Анриетта… Просто я ждала… другого.
– Значит, ты слишком многого ждала, дорогая. – Анриетта поправила свою пеструю шаль. – Считай спартанскую обстановку искуплением грехов. Это поможет нам со временем порадоваться даже незначительным переменам в доме.
Мадлен сомневалась, что состояние сырых комнат улучшит новый слой штукатурки, но оставила свое мнение при себе. Дом Оделии, несмотря на столь же скромные размеры, выглядел гораздо уютнее. Она улыбнулась, вспомнив часы, проведенные в гостях у новой подруги. Она все-таки уснула на кушетке с высоким изголовьем. Оделия не стала будить ее, и когда Мадлен проснулась, за окном уже стемнело. Несколько часов сна почти не принесли ей облегчения, и Мадлен зевнула, смущенно прикрыв рот ладонью.
Зоркие глаза Анриетты приметили эту ладонь. Взяв племянницу за руку, она пристально осмотрела ее.
– Боже мой, да у тебя волдыри!
– И мозоли! – с отвращением подхватила Жюстина, подвергнув осмотру вторую руку Мадлен. – Какой позор для рода Фокан! Каким пыткам тебя подвергали в этом кошмарном монастыре?
Мадлен грустно потупилась, глядя на собственные руки, которые ныли даже теперь, спустя почти неделю после переноски фляг с вином из лодки на берег. Она сразу поняла: стоит рассказать теткам правду о ее сделке с контрабандистами, они в ужасе отшатнутся от нее.
– В монастыре нам говорили, что каждый должен трудиться, – уклонилась она от прямого ответа.
– Девушке в твоем положении приличествует лишь вышивание или плетение кружев, – указала Анриетта.
– В монастыре мне приходилось работать на кухне, – сообщила Мадлен.
– На кухне?! – отшатнулась Жюстина и недоверчиво покачала головой.
Мадлен гордо улыбнулась:
– Вот именно. Теперь я неплохо готовлю – меня учила кухарка самой графини д’Экслижи! Я могу состряпать такой вкусный ужин, какого вы не ели с тех пор, как покинули Париж!
– Даже и думать не смей! – отрезала Анриетта.
– А может быть, все-таки… – вопросительно начала Жюстина, которая по-прежнему тешила себя надеждой выманить лосося у сына торговца рыбой.
– Ни в коем случае! – Анриетта метнула в сестру испепеляющий взгляд. – Мадлен принадлежит к роду Фокан. Нашей ноги никогда в жизни не бывало в кухне. Это занятие для прислуги. – Анриетта медленно и величественно поднялась. – Где же твой багаж, детка? Ты оставила его в передней? Тебе пора принять ванну, переодеться и лечь спать.
Мадлен снова виновато опустила голову:
– Я приехала налегке.
Анриетта испустила мученический вздох:
– Понятно… Я немедленно отправлю аббатисе письмо и потребую, чтобы она прислала твои вещи.
– У меня нет вещей.
– То есть как это нет? Но это невозможно! Мы каждый год отсылали тебе одежду.
– С ней пришлось расстаться.
– Надеюсь, только с поношенными вещами? Какой великодушный поступок! Но платья, которые мы отослали прошлой весной, тебе понадобятся. Твоей матери пришлось поломать голову, чтобы подобрать верный покрой и ткани, способные подчеркнуть твою юность и цвет лица.
Мадлен улыбнулась:
– Они были прекрасны, но совершенно непрактичны. Я продала их.
– Продала?.. – Анриетта от неожиданности осеклась. – Ты продала свою одежду?!
– Все шелка, бархат и кружева? – уточнила Жюстина.
Мадлен кивнула:
– А деньги раздала беднякам.
– Беднякам? – эхом повторили сестры таким тоном, словно этого слова не значилось в их лексиконе.
– А платье, которое мать прислала тебе к первому причастию? – с надеждой спросила Анриетта.
Мадлен засияла от гордости:
– За него назначили самую высокую цену – его было очень просто переделать в свадебный наряд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100